Александр Шавердян - Путь воина

• Название: Путь воина
• Автор: Александр Шавердян
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

[…] И тут он приходит к банальному и лёгкому выводу: "Следовательно, оба они [13] получили соответствующее указание от некоего третьего лица из-за рубежа. Иного не может быть".

Вот такие "методы" доказательства тогда были очень входу. И они могли бы иметь для нас трагические последствия, если бы не геройская деятельность Ал. Ис., которая мало кому была известна, и о которой, вероятно, мало кто знает сейчас. В моменты отдыха он был очаровательным и обаятельным человеком, а в моменты принципиальной дискуссии он показывал себя умелым и отважным борцом. И вот один, возможно, самый яркий, но далеко не единственный пример Шавердяна — бойца я запомнил на всю жизнь и благодарен ему, как и все, кто были участниками [тех событий]. Я думаю, что этот штрих очень важно запомнить и оценить всем, знающим и понимающим, какова была обстановка в 47 году. Что могло означать для группы советских музыковедов, если бы эта книжка не была подорвана Ал. Ис. и тираж её не был бы уничтожен.

Я видел экземпляр, который читал Ал. Ис., его заметки. Он вложил туда очень много труда, а, повторяю, это, может быть, самый яркий эпизод его борьбы, но не единственный. […] И таких стрессовых ситуаций было очень много на его посту. Эти стрессовые ситуации, безусловно, привели его к преждевременной гибели."

Что можно к этому добавить? Несколько общих наблюдений и выводов.

Выше я писал, что, как мне кажется, люди, пережившие сталинский стресс, так до конца от него и не оправились. Это заметно, например, по тому, какие стилистические приёмы они используют, говоря о былом. Прежде всего, это риторические полувопросы-полунамёки, когда говорящий как бы подмигивает собеседнику, мол, оба мы знаем ответ, но вслух не произнесём. Это всегдашняя недосказанность, своеобразное внутреннее, не слышимое ухом, но вполне ощущаемое в построении фраз невольное понижение голоса при обсуждении определённых тем.

Разве кто-то не догадывается, "что могло означать для группы советских музыковедов, если бы эта книжка не была подорвана Александром Исааковичем"? Все знают. Так почему не сказать вслух?

Моему поколению повезло: эпоха всесокрушающего величия зацепила нас лишь косвенно и потому не очень искалечила. Эта миссия — искалечить возлагалась на другую эпоху, и та старалась как могла, но — куда ж ей до той, грандиозной…

Вот, собственно, почему у меня отсутствует (почти) синдром иносказательности, и я озвучу, что означал бы выход той книжки не только для группы музыковедов, но — убеждён — для советской музыки в целом.

"Звезда Оголевца" вошла в зенит в апреле 1947-го года. К октябрю [14] она благополучно и бесславно закатилась. А спустя всего 9 месяцев, с 31-го июля по 7-е августа следующего, 1948-го года состоялась знаменитая Сессия ВАСХНИЛ "О положении в биологической науке", и над миром зажглась звезда другого героя великой эпохи — Трофима Денисовича Лысенко.

Последствия этого общеизвестны: советская генетика была разгромлена, её лучшие представители погибли или надолго исчезли из поля зрения коллег, а мы долгие десятилетия покупали зерно у Канады.

Так вот, если бы пресловутая "книжка не была подорвана Ал. Ис. и тираж её не был бы уничтожен", для советского музыкознания это означало бы в точности то же самое. Не в смысле, конечно, закупок зерна, а в смысле статьи Жданова в "Правде", покаянного лепета разоблачённых, внезапно прозревших вредителей и торжества "Теории Мирового Пота" по Оголевцу.

Но этим бы дело не кончилось. Погром охватил бы всю советскую музыку. Ведь свой дежурный оголевец есть везде и всегда. Это даже не человек, а явление, концентрированная сущность всесокрушающего величия эпохи. Действительно, если одному какому-нибудь отдельно взятому оголевцу удаётся раскрыть заговор музыковедов-вредителей, то что мешает другому оголевцу разоблачить организацию композиторов-убийц, а третьему — шпионов-вокалистов? Для полноты и стройности картины НКВД порекомендует поискать врагов среди скрипачей и виолончелистов, духовиков, дирижёров и так далее вплоть до осветителей и билетёров. И их найдут, будьте уверены, поскольку в стране талантов оголевец — национальный символ, а имя ему — легион. Главное же первый шаг.

Когда читаешь страшные протоколы лысенковской Сессии, создаётся впечатление, что учёные сперва просто не поняли, с чем столкнулись. Этим интеллигентнейшим, умнейшим людям казалось, что здравого смысла и профессионализма достаточно для победы над малокомпетентным оппонентом, и они вышли на диспут во всеоружии своих знаний, но совершенно не отдавая себе отчёта в том, что попали в аномальную зону, где не четыре, а одиннадцать сторон света… В этой зоне знания и профессионализм не стоят совершенно ничего. Учёные оказались не готовы к такому развитию дискуссии; "мичуринцы" их просто задавили сталинско-советской демагогией, бессмысленной и беспощадной.

Трудно сказать, был ли у злосчастных биологов шанс на спасение. Скорее всего, нет. Но, найдись среди них такие, кто своевременно понял бы, с чем придётся иметь дело, что в предстоящей "дискуссии" акцентировать шарлатанство "народного академика" бесполезно, а надеяться можно только на ту же самую демагогию, — кто знает, может быть, программный (и погромный) доклад Лысенко удалось бы в зародыше подорвать.

Увы, таких прозорливых людей не нашлось, Лысенко победил советскую науку и успел наделать столько судьбоносных мерзостей, что сейчас его фамилию знает каждый.

Оголевец же, напротив, известен считанным единицам [15]. А мог бы греметь наравне с коллегой-"мичуринцем". Судьбу советской музыки при таком развитии событий мы, по мере сил, обрисовали выше.

Подводя некоторый итог, скажем следующее:

Летом и осенью 1947-го года советское музыкознание оказалось на грани революции, аналогичной той, которая менее года спустя до основания разрушила советскую генетику. Тем, что музыкознание избегло этой участи, оно в огромной степени обязано героизму и мудрости Александра Исааковича Шавердяна.

И это — ещё один его подвиг. Гражданский и личного мужества.

* * *

Армянские музыканты определённо меня не поймут, если, завершая этот труд, я так ничего и не скажу о Шавердяне — знатоке и исследователе родной ему армянской музыки. Но причина, не позволяющая мне распространяться на сей счёт, вполне веская: Тема требует специальных знаний, а их у меня нет. Хотя музыке я вовсе не чужд, основные мои интересы лежат в сфере беллетристики, драматургии, поэзии.

Поэтому мне представляется правильным дать слово профессионалу — в "Приложениях" к данной работе опубликовать текст выступления на уже упоминавшемся Вечере 1979-го года видного армянского музыковеда Никагоса Петросовича Тагмизяна. Ещё полнее образ Шавердяна-учёного, его значение для армянской культуры раскрыты в статье того же автора "Александр Шавердян и армянское историческое музыкознание", опубликованной в качестве предисловия ко второму изданию книги А. И. Шавердяна "Комитас" ("Советский композитор", Москва, 1989).

Сказать несколько слов об этой книге я всё же обязан.

Неспециалисту трудно в полной мере оценить и даже просто понять чисто научные разделы этого фундаментального труда. Но те его страницы, где автор рассуждает на общегуманитарные темы, исследует вопросы исторические и биографические, не оставят равнодушным никого. Здесь всё читается легко, на одном вздохе, как хорошая проза. И это не удивительно: Шавердян — не только глубокий учёный, но и блестящий мастер языка.

Монография "Комитас" поистине универсальна. Исследователь армянской музыки найдёт здесь богатый материал для своих изысканий, историк множество малоизвестных фактов и биографических сведений, а писатель обнаружит в рассказе о славной и трагической судьбе гениального музыканта массу драматических коллизий.

В целом же эту книгу можно считать настоящим научным подвигом.

* * *

На этом, собственно, и завершается наша попытка ответить на поставленный в самом начале вопрос — "чем же А. И. Шавердян интересен и ценен всегда?"

Удалась ли она? Судить читателям. Мы, во всяком случае, постарались описать некоторые из подвигов, научных, гражданских и человеческих, которые он совершил за свою короткую жизнь.

Этот список далеко не полон, как не претендует на полноту освещения темы и наша работа. Начни мы сейчас просто перечислять, что ещё следовало бы сказать о Шавердяне, но чего мы не сказали, — получится текст, более объёмный, нежели приводимый выше.

Хочется верить, что современные музыковеды, музыканты, а также историки, — не только музыки, но и страны, в которой мы выросли, — восполнят пробелы этой работы и так или иначе увековечат память человека, которому, право же, очень многие обязаны очень многим.

16 08.2003. Москва

P. S. Уважаемые читатели! Свои восторженные отклики и возмущённые опровержения, пожалуйста, присылайте на e-mail: [email protected]