Гансйорг Мартин - Кордес не умрет

• Название: Кордес не умрет
• Автор: Гансйорг Мартин
• Издательство: СП «ИНТЕРБУК» СП «ПАНАС»
• Жанр: Детектив
• Год: 1991
• ISBN: 5—7664—0715—7

«Имя Гансйорга Мартина — драматурга, романиста, эссеиста и художника — хорошо известно в Германии и других европейских странах. На русский язык его произведения переводятся впервые. Излюбленные жанры его — детектив и триллер. Расцвет творчества Мартина падает на 60–70-е годы. Мартин — автор многих так называемых «белых» детективов. Он избегает натурализма и физиологизма в описаниях, сюжет в его произведениях, всегда острый и занимательный, развивается легко и непринужденно. Конечно, как и во всяком детективе, движущей пружиной является преступление — убийство, и чаще всего не одно. В его романах нет ни «голубых» героев, ни «черных» злодеев.

Но нет в них и фигур безликих; каждое лицо — это характер, живой, яркий. Еще одно достоинство автора — его мягкий юмор. Поэтому даже в самых-самых детективных романах нет мрачных страниц. Книги Г. Мартина вышли в Германии огромными тиражами, почти все его романы экранизированы. Приводим названия наиболее известных. По одним названиям можно судить о многом:

«Опасное любопытство», «Не пей, Тамара!», «Одного не досчитались на концерте», «Баланс с пятнами крови», «Моя любимая — убийца». «Кровь темнее красных чернил», «Он выбыл прошлой ночью», «При западном ветре не услышишь звука выстрела» и др.

В предлагаемом романе действие происходит в Гамбурге. Приехавшая сюда по довольно щекотливому личному делу добропорядочная владелица модного салона в небольшом баварском городке фрау Этьен задержана полицией. Ее обвиняют в убийстве бывшего мужа. Кажется, всё против нее, улики неопровержимы. И все-таки…»

Из сборника Остросюжетный детектив. Выпуск 6. «Об авторах»

---

Милая девушка…

Они не должны обнаружить это письмо! Иначе на основании его возникнет мотив…

Шербаум достает ключ от моего номера и отпирает дверь. Комната такая же, как и любой другой номер в отеле перед отъездом постояльца — неприбранный, неуютный и холодный. Постельное белье уже снято и бесформенной кучей лежит в углу на полу. Моей папки на ночном столике больше нет. Где же она?.. Да, здесь! Кто-то положил ее на багажную полку рядом с открытым чемоданом. Наполовину папка прикрыта моей пижамой.

Что теперь?

Нас трое в комнате. Андерсен закрыл за собой дверь и стоит возле нее.

— Не будете ли вы так любезны упаковать свои вещи…

Шербаум показывает на раскрытый чемодан. Он отодвигает его и открывает ящик ночного столика. Ящик пуст.

Я беру папку вместе с пижамой и кладу в чемодан. Пижамная куртка попадает под папку. Я снова кладу ее так, чтобы она закрыла папку, снова вынимаю и кладу их вместе.

Пижама шелковая, и задача у меня не из легких: шелк все время соскальзывает с кожаной папки.

Наконец, папка полностью скрыта пижамой, и я нащупываю пальцами письмо. Новое решение: я хватаю письмо — служащие полиции стоят ко мне спиной! — и засовываю его (довольно толстый конверт, семь листов, полных уверений и разных других слов, читая которые, я чуть не сошла с ума) в рукав жакета. Так!..

Жакет узкий, с узким рукавом, и если я не буду махать руками, конверт едва ли выскочит наружу.

Я не показываю вида, что почувствовала облегчение. Письмо должно исчезнуть, я его куда-нибудь выброшу, прежде чем они…

— Может быть, вам помочь? — спрашивает Шербаум у меня за спиной.

— Спасибо. Уже готово.

Я запираю чемодан. Обыскивать женщину может только женщина — таков закон. Как хорошо, что я была замужем за юристом!

— Можно? — спрашивает Шербаум.

— Да.

Андерсен берет чемодан и выходит с ним из номера.

Снова я между ними, посередине. Нет никакой возможности бросить конверт в мусорный ящик или еще куда-нибудь.

Ребенка не надо во все это впутывать. Ей уже за двадцать. Последние четыре-пять лет я мало что о ней знаю. Разве она еще ребенок? Я думаю, да. Я, конечно, могу и ошибаться. Для того, кто любит, предмет его любви не предстает в истинном свете, и прежде всего — для матери. Черт возьми!.. Звучит, как цитата из какой-нибудь желтой газетенки, где некая тетя пишет таким стилем в разделе «Почтовый ящик»…

Мы подошли к лифту. Я так и не сумела избавиться от этого сумасшедшего письма. Письма, которое в руках обвинения может служить ключом к загадке следствия. Письма, из-за которого меня лет на двадцать упрячут за решетку. Я должна его непременно…

Туалет! Слева от лифта. Дамский. Шербаум не может мне запретить сходить в туалет. Сопровождать меня туда он вряд ли будет.

— Позвольте, герр комиссар, — сказала я, подойдя к двери дамского туалета.

— Минуточку! — Он взглянул на меня. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Никогда раньше я не встречалась с такой выдержкой. Он великолепно смотрится. Нет-нет, не в сексуальном плане, то есть… Если он потеряет самообладание… Он его не потеряет, нет. Но если…

Интересно, какой он мужчина? Как блестят его глаза, когда он целует?

— Один момент, — повторяет Шербаум и кладет мне руку на плечо. — Я не имею права отпустить вас одну.

Это звучит почти отечески, словно он боится за меня.

— Но… — Я не в состоянии протестовать.

— Один момент, фрау Этьен, — говорит он в третий раз. — Поставьте чемодан, Андерсен, — приказывает он блондину, — пройдите в открытую комнату и попросите девушку, которая ее убирает, сюда.

Андерсен выполняет приказ.

— Мы не можем вас отпустить одну, фрау Этьен, — говорит Шербаум снова, словно извиняясь, и продолжает: — Потому-то нас и двое, что арестованная женского пола. Таково предписание. Оно покажется вам нелепым, но поймите, если задержанная пожалуется: «служащий полиции ко мне приставал» или что-нибудь в этом роде… Вы себе не можете представить, что тогда…

К нам приблизилась полная девушка в белом фартуке:

— Вы звонили?

— Да, — сказал Андерсен.

— Мы вынуждены просить оказать нам услугу, — смешавшись, пробормотал Шербаум.

Девушка повернулась к ному и поджала губы:

— Какую?

Шербаум назвал свою фамилию, сказал, что он из криминальной полиции — большие глаза девушки в этот момент стали еще больше, — и объяснил, что просит меня сопровождать, поскольку мне захотелось в туалет.

— Дверь оставьте открытой — дама должна быть у вас в поле зрения, — сказал он без тени смущения.

Это было первое активное действие с его стороны.

— Все ясно? — спросил он.

— Да, да, конечно… — запинаясь, ответила девушка и внимательно поглядела на меня.

— Если что — позовите! Мы будем здесь — неподалеку, — сказал Шербаум, успокоившись… Затем он обратился ко мне: — Ну, фрау Этьен, пожалуйста, передайте мне, перед тем как уйти, документ или письмо, которое у вас в рукаве.

Он протянул руку.

Она показалась мне огромной и бледной.

Письмо! Боже мой!

Почему все так вышло?

Кто-то кричит. Это я…

Все. Темнота.

Письмо…

Где я? Чувствуется запах сигары. Что это за лампа? Что за комната?

Кто этот человек возле моей постели, который держит меня за локоть? Что случилось? Я не вижу его глаз: свет из окна отражается в его очках.

Я его не знаю. У меня болит распухший язык. Во рту противный привкус крови.

Сзади человека стоит другой. Он тоже носит очки и смотрит на меня сверху вниз. Он курит небольшую сигару. Его лицо я уже где-то видела…

Ах да, Шербаум.

— Как дела? — спрашивает стоящий у меня в головах незнакомец и отпускает мой локоть.

— Извините, — говорит он, — и называет фамилию, которую я не разбираю. — Я врач из этого отеля.

Письмо!

Я хватаюсь за правый рукав. Письма в нем нет.

— Вы в состоянии, фрау Этьен, дойти до машины или нужны носилки?..

— Спасибо, я думаю, что смогу идти.

Врач подставляет руку под мое плечо, чтобы помочь подняться. Я подымаюсь. Легкое головокружение. Я привожу в порядок свою юбку. Делаю несколько неуверенных шагов.

Проходя мимо зеркала, смотрю в него и пугаюсь своего лица, отраженного в нем.

— Пошли! — говорит Шербаум.

«Живо, Этьен, вперед», — слышится мне. Пустяки. «Номер двадцать, выходите, вода нагрета», — раздается где-то по соседству.

Ерунда! Возьми себя в руки! Ты же его не убивала. Это ты обязательно должна доказать.

Но — письмо…

Передо мной идет врач, сзади — Шербаум. Мы выходим из комнаты и покидаем отель.

Снаружи, в коридоре, стоит Андерсен — красавец-блондин. Лифт. Спускаемся вниз. Молчание. Шербаум вдавливает сигару в пепельницу. Врач покашливает. Я внезапно, видимо, под влиянием этого покашливания, а также запахов табака и рома, которые распространяет врач, чрезвычайно отчетливо вспомнила своего учителя математики в Макленбурге.

«Бетина Шиллинг, — говорил он, покашливая и распространяя вокруг сильный запах табака и слабый — рома, — у вас будут большие трудности из-за вашего необузданного темперамента; я бы даже назвал это отсутствием самодисциплины, а это приближается…»

Как давно это было? Двадцать два… Двадцать пять лет тому назад.

Теперь у меня перед глазами всплыли и другие картины..

Как это было тогда?

Картины прошлого возникают, как диапозитивы. Они все яснее, все отчетливее. Да, теперь я знаю…

* * *

Шум. Звуки фанфар. Радиосводки в конце войны передают все чаще. Но все меньше говорят об истинном положении на фронте. Пугающая тишина темных зимних ночей после оглушительного, вибрирующего звука сирены.

Зарево на юго-западе. Там, где Берлин, идет наступление. Иногда раздаются выстрелы из тяжелых зенитных орудий в перерывах между сплошным грохотом разрывающихся авиабомб — далеко, далеко. Случается и поблизости, тогда дребезжат оконные стекла. В небе — близко, далеко, повсюду — ноющий звук летящих самолетов.

Однажды вечером по дороге домой — я возвращалась после праздника, посвященного окончанию школы, — меня застигла воздушная тревога. Я со всех ног бежала в бомбоубежище. Оно находилось под зданием гимназии, наполовину занятой каким-то военным штабом. Я была единственной представительницей женского пола среди двадцати — тридцати мужчин, одетых в форму, и ужасно задавалась.

Было холодно, и сравнительно молодой майор, командовавший людьми, дал мне глотнуть рома из фляжки. Я не привыкла к алкоголю, но не хотела говорить «нет», чтобы не казаться жеманной, и выпила три походных стакана. Мне сразу стало тепло, но в голове все смешалось, затуманилось. Короче, когда дали отбой воздушной тревоги, я была в стельку пьяной. Естественно, заметила слишком поздно, что я и майор остались в подвале одни. Этот рыжеватый блондин богатырского вида подошел ко мне, пошатываясь, положил руку на плечо и тихонько так начал говорить, какая я симпатичная девушка, что не надо волноваться, а надо быть с ним полюбезнее…