Михаил Ромм - О себе, о людях, о фильмах

• Название: О себе, о людях, о фильмах
• Автор: Михаил Ромм
• Издательство: Искусство
• Жанр: Искусство и Дизайн
• Год: 1982

Второй том «Избранных произведений» М. Ромма включает материалы, непосредственно связанные с его фильмами, его творческой биографией. Над книгой воспоминаний, которую он собирался назвать «14 картин и одна жизнь», М. Ромм работал в последние годы. Делал наброски, письменно, а больше устно: на магнитофонную пленку наговаривал рассказы о своем творческом пути, о работе над фильмами и о людях, которые в них участвовали. Магнитофоном Ромм увлекся внезапно и возился с ним с веселой энергией, так во всем ему присущей.

Им было написано предисловие, так и озаглавленное, — «14 картин и одна жизнь». Составители отобрали материалы, руководствуясь им, а также набросками плана будущей книги, найденными в архиве. Следуя воле автора, выраженной в предисловии и набросках плана, составители включили, в текст воспоминания Ромма о встречах с людьми, оказавшими влияние на его творчество.

---

— Почему нельзя?

Пышка выпрямляется…

— Как почему — в доме пруссаки…

Пышка выразительно, показывает на сапоги немца, стоящие около его двери.

Потом решительно ставит свои ботинки и вновь выпрямляется.

— А вы сами говорили, что, когда в доме пруссаки, патриоты надевают траур.

Корнюдэ явно смущен. Его уроки восприняты этой женщиной хорошо, даже слишком хорошо. Секунду он мнется, потом выпрямляется, принимает позу памятника и широким жестом протягивает Пышке руку.

— Ты права, гражданка.

Стоит монументом Корнюдэ, пожимая руку оробевшей Пышке.

— Республика оценит твой патриотизм.

Он медленно поворачивается и идет по коридору величественный, умиленный, в спустившихся брюках с болтающимися помочами. (На заднем плане молниеносно захлопывает дверь Луазо.)

Луазо приплясывает около своей двери. Он в полном восторге, он приговаривает:

— Не пустила, не пустила, не пустила.

Он хохочет от восторга.

Разинула рот в восторженном ржании г-жа Луазо.

Пышка, с восхищением глядевшая вслед Корнюдэ (ей импонирует это гражданское мужество), закрыла дверь. Корнюдэ на заднем плане ушел в свою комнату. Коридор пуст. У всех дверей стоят ботинки.

Сапоги немца.

Туфельки г-жи Каррэ-Ламадон и мягкие штиблеты ее мужа.

Туфли Пышки.

Лаковые ботинки графа и туфли графини.

Грубые башмаки г-жи Луазо и штиблеты г-на Луазо.

Драные сапоги Корнюдэ.

Две пары грубых башмаков монахинь.

Пустой коридор. Ботинки у всех дверей.

Часть четвертая

У окна, в коридоре стоит девушка. Это вчерашняя девушка — горничная. Она держит в переднике несколько пар вычищенных ботинок. Она задумчиво смотрит в окно. За окном тонет в утреннем тумане Тот — маленькая нормандская деревушка. Девушка вздыхает. Оборачивается.

Теперь мы видим весь коридор. На первом плане окно, обернувшаяся девушка. Одна из дверей открыта. В двери г-жа Луазо. Девушка торопливо вошла.

Г-жа Луазо в двери. Подходит девушка, протягивает ботинки. Г-жа Луазо сердито выхватывает их и захлопывает дверь. Девушка выходит из кадра.

Тринадцатилетняя крестьяночка в тяжелых сабо выгоняет из загона большую пеструю корову.

Двор. Посреди двора высится распряженный дилижанс. Девочка гонит корову. Немецкий солдат несет ведро. Около дилижанса кучер и немецкий солдат.

Дилижанс. Возятся около него кучер и немецкий солдат. (Это тот самый солдат, который вчера познакомился с кучером. Он в каске, но без мундира, мундир висит тут же на дверной ручке дилижанса.) Они вдвоем перекрашивают название дилижанса. У них ведерки с краской и кисти.

К колодцу, облепленному утками, подходит девушка с двумя ведрами. Это горничная.

Лицо солдата расплывается в улыбке. Рука машинально, невпопад продолжает мазать, оборачивается кучер.

Девушка опускает ведро в колодец.

Солдат машинально мажет, но взгляд его, как и взгляд кучера, прикован к девушке. Солдат и кучер переглядываются. Расплываются в широчайшей улыбке. Солдат окончательно опускает кисть в ведерко.

Они стоят ухмыляясь. В кадр торопливо входит Луазо. Кучер немедленно принимается за работу. (Солдат ставит ведерко и кисть, надевает мундир.) Луазо трогает кучера за руку. Кучер отворачивается, отрицательно трясет головой:

— Совсем не поедем.

Сказав реплику, кучер вновь демонстративно погружается в работу: трогает кистью, отшатывается назад, щурится. (Солдат, надев мундир, выходит из кадра.) Встревоженный Луазо хватает кучера за плечо. Тот досадливо оборачивается:

— Немецкий офицер запретил запрягать.

И вновь кучер в работе. Луазо отходит.

На крыльце стоит улыбающаяся Пышка. Луазо подходит к двери. Он на секунду задерживается, окидывает Пышку быстрым подозрительным взглядом, входит в дверь. Пышка, удивленно поглядев ему вслед, вновь с улыбкой поворачивается.

У колодца немецкий солдат и горничная. Они глядят друг на друга. Девушка придерживает полное ведро, стоящее на стене колодца. Оно наклонилось. Течет вода на сапоги немца.

Улыбается Пышка.

В кадре возникает монументальная фигура Корнюдэ. Он появляется в кадре снизу. Он стоит, положив руку за борт. Он делает величественный жест отрицания.

— Я не говорю с врагами отечества.

Он поворачивается и столь же монументально движется к лестнице. Граф, Луазо, Каррэ-Ламадон удивленно глядят ему вслед. (Вся группа около комнаты немца.) Граф пожимает плечами. Стучит в дверь. Все принимают достойные позы.

Луазо поправляет галстук.

Ждут. Вздрагивают. Граф открывает дверь, сохраняя холодно-достойный вид.

Входят в комнату. Впереди граф, за ним Каррэ-Ламадон, сзади Луазо. Он прикрывает дверь.

На переднем плане немец. Он сидит, развалившись в кресле, положив на колени какую-то книгу. Он в халате и вышитых туфлях. На голове фуражка. За его спиной граф и Каррэ-Ламадон. Подходит Луазо. Немец не обращает на них ни малейшего внимания.

(От двери.) Три спины.

Стоящие за спиной немца переглядываются, перемигиваются, собираются с духом, теряют уверенность. Наконец немец чуть заметно подымает голову. Принимая этот жест за разрешение говорить, граф немедленно наклоняется к нему:

— Мы хотим ехать, сударь.

Немец, не оборачиваясь, отрицательно качает головой. Лицо его холодно и невозмутимо. Трое за его спиной вздрагивают. Луазо шепчет что-то графу. Граф, успокоительно подняв руку, нагибается к немецкой спине. Нежно, ласково, терпеливо его спрашивает:

— Почему?

Немец пожимает плечами. Трое приходят в еще большее волнение. Луазо делает графу какие-то знаки. Каррэ-Ламадон отводит Луазо за руку. Граф еще нежнее, еще ласковее, еще мягче нагибается к спине немца.

— Но у нас есть разрешение.

И опять трое застыли в ожидании. Это длится одну секунду. Немец вдруг резко оборачивается. Все трое вздрагивают. Поглядев на них мгновенно, немец вновь отворачивается. Холодно ждет.

— Не хочу, можете идти.

Трое растерянно молчат. Граф, кисло вздохнув, кланяется спине немца.

Три спины откланивающихся посетителей. Откланявшись, они поворачиваются на аппарат.

Холодное лицо немца, неожиданно глядящего в пространство.

У двери немца растерянно стоят трое посетителей. Луазо закрывает дверь. Граф пожимает плечами.

— Какая-нибудь формальность, завтра поедем.

Луазо вдруг багровеет. Он сердито говорит:

— Эта формальность стоит мне 10 000 франков в день.

Он сердито оборачивается и вдруг яростно пихает ногой сапоги немца, стоящие около двери. Сапоги летят. Луазо бежит к лестнице. Идет за ним граф. Идет Каррэ-Ламадон.

Дверь. Опрокинутые сапоги.

А немец сидит в той же позе. Но выражение его лица решительно изменилось. Он держит в руках книгу. Он вынимает из нее цветок. Он нюхает цветок и вздыхает. Он мечтательно шепчет:

— Элеонора.

Опускает руку с цветком, мечтательно глядя в пространство. Вздыхает.

К двери немца подходит Луазо. Он смущенно оглядывается, подымает сапоги, вытирает их рукавом, аккуратно ставит, отходит оглядываясь.

Сапоги.

Руки тасуют карты.

На стол, в полосу света от лампы, ложатся карты. На столе куча медяков, руки.

— Если утро началось скучно, то вечер начнется весело.

Пышка, весело улыбаясь, рассматривает карты. Она держится с подчеркнутым достоинством.

Она показывает карты сидящему рядом Корнюдэ. Корнюдэ не играет, он погружен в тройное блаженство: вино, трубка и женщина — Пышка. Он с наслаждением выпускает клубы дыма, кладет трубку, благодушно склоняется к картам Пышки и, кивнув ей головой, берется за пенящуюся кружку. Пышка кладет карту.

Рядом с ним сидят графиня и Каррэ-Ламадон. Каррэ-Ламадон кладет карту. Он сегодня весел, как и все. Он кокетливо поглядывает на графиню. Та держит карты обеими руками, на виду. Она явно не понимает игры и добродушно улыбается.

Следующая пара — супруги Луазо. Луазо торопливо подсовывает жене карту и получает в обмен другую. Но если Луазо сплутовал весело, то его жена схватила карту воровато и мрачно. Перед ней больше всего медяков.

Во главе стола — хозяин. Он смеется, трясясь всем своим киселеобразным телом. Его маленькие глазки хитро прищурены. В жирной пятерне зажат веерок карт.

Бегают тонкие женские пальцы по клавишам. В кадр входит мужская рука, вытаскивает застрявший клавиш.

Это поет, аккомпанируя себе на стареньком пианино, г-жа Каррэ-Ламадон. Граф стоит рядом, облокотясь локтем о крышку. Он восторженно слушает, вытаскивая застрявшие клавиши. Заливается г-жа Каррэ-Ламадон.

— Любовь к отчизне движет нами…

Восхищенно слушает граф. Наклоняется, вытаскивая клавиши. Со вздохом поворачивается, глядит…

…на камин, у которого греются обе монахини. Потупившись, они бормочут свои молитвы.