Челси Ярбро - Тёмные самоцветы

• Название: Тёмные самоцветы
• Автор: Челси Ярбро
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-13541-3, 0-312-89031-1

По воле польского короля Стефана Батория бессмертный вампир и искусный алхимик Сен-Жермен отправляется в Москву, дабы с помощью созданных им драгоценных камней задобрить русского государя и добиться мирного союза.

Но в России грядет смута. Царь Иван стар и немощен, а наследник престола царевич Федор не способен управлять государством. Неожиданно для себя Сен-Жермен оказывается втянутым в хитроумные интриги придворных, стремящихся любой ценой пробиться к вершинам власти.

---

Письмо отца Краббе к архиепископу Антонину Катнелю, тайно вскрытое и прочтенное Юрием, наемным работником польского посольства в Москве.

«Во имя Святой Троицы да благословит и защитит вас Господь, оберегающий и направляющий нас в часы испытаний!

Письмо мое будет последним в этом году, ибо дороги вскоре пресекутся снегами. Вследствие этого спешу сообщить, что в последние пару месяцев ситуация тут заметно ухудшилась. Царь Федор не в состоянии управлять государственными делами и вынужден полагаться на помощь Никиты Романова и Бориса Годунова, а эти мужи не имеют согласия меж собой, что приводит к раздорам, усиливающим брожение среди бояр, либо зарящихся на трон, либо преследующих корыстные цели.

Считаю, однако, своей обязанностью заявить, что не могу согласиться с отцом Погнером, полагающим, будто в скором времени русский царь будет свергнут с престола. Смею надеяться, дело до этого не дойдет, хотя отец Погнер уже высматривает бояр познатнее, чьи притязания Польша могла бы поддержать в расчете на благодарность того, кому посчастливиться обойти конкурентов. Думаю, что вести такую политику возможно лишь с ведома польского короля, который, конечно же, не пойдет на подобное безрассудство, ибо слишком многие московиты не решатся выступить против сына почившего государя. Не только из почтения к его памяти, но и из опасения, что их головы будут отрублены и выставлены для острастки на всеобщее обозрение возле Спасских ворот.

Я продолжаю видеться с Ференцем Ракоци, игнорируя запрет отца Погнера на всяческие сношения с ним. Мне кажется, официальное мнение миссии должно отражать взгляды всех ее сотрудников — независимо от несовпадения их со взглядами большинства. Кстати, Ракоци тоже не верит, что очевидная слабость царя подстрекнет бояр к открытому мятежу, ведь в них нет единства. Они не решатся на кровопролитие и будут грызться между собой, надеясь возвыситься в результате интриг, а не на поле брани.

Я также дважды, беседовал с Годуновым, которому официально поручено вести дела с иностранцами от имени государя. Он убежден, что будущее России — Запад, а не Восток. Его мнение, правда, разделяют немногие. Двор опасается, что монголы опять ринутся на Москву, а потому обращает взгляды к Сараю, хотя последний набег этих азиатов на город произошел лет двадцать назад. Годунов же со своей стороны говорит, что с тех пор Россия отвоевала у Золотой Орды слишком многие земли и что той уже не оправиться от урона. Он тоже весьма высоко ставит Ракоци, отчасти потому, что тот — человек опытный и бывалый, но также и за его щедрые подношения государю в виде драгоценных камней. Царь Федор, правда, к ним равнодушен, однако Годунов камни очень ценит — как за красоту, так и за немалую стоимость, ибо они являются ощутимым прибытком казне.

Мне думается, что, вопреки политике отца Погнера, нам следовало бы поддерживать Годунова, поощряя его начинания в части приобщения России к европейскому миру, ведь мы очень нуждаемся в сильном союзнике против расширяющегося влияния турок. Предполагать, что сей дальновидный и проницательный царедворец — двурушник, вследствие татарского происхождения его матери, огромное заблуждение, какому подвержены многие из бояр. Я же не сомневаюсь, что, если мы отнесемся к Годунову с одобрением и пониманием, Европа обретет в нем верного друга.

Хочу отметить, что мои разногласия с отцом Погнером не являются результатом каких-либо личных мелочных антипатий — просто я стараюсь быть беспристрастным и, как вы сами же мне повелели, пытаюсь обрисовать здешнюю ситуацию во всей ее полноте. Уверен, что доношение Ракоци совпадает с моим, а потому покорно прошу вас принять во внимание все, о чем я вам доложил, прежде чем вы приметесь размышлять над отчетом главы нашей миссии.

С постоянной преданностью Церкви, которой мы служим, и вам, а также с почтением к королю Стефану, пребывая в уверенности, что Господь наш зрит правду, даруя победу своим сыновьям,

Милан Краббе, орден Иисуса. 14 ноября 1584 года. Москва, Ювелирный квартал».

ГЛАВА 9

Уже в четвертый раз на неделе отцу Погнеру отказывали в приеме. Царь Федор Иванович не желал ни видеть его самого, ни разговаривать с кем-либо из его подчиненных. Почтенный иезуит кипел от негодования, пробираясь по изрытым колесами и покрытым наледью улицам к Спасским воротам, и с неприязнью посматривал на своего долговязого спутника, не сумевшего урезонить высокомерных бояр.

В прошлую ночь выпал снег, затем его растопило солнышко, но к вечеру слякоть опять стала льдом — грязным, ненадежным, коварным.

Отец Ковновский тоже передвигался с трудом, постоянно поправляя свой меховой капюшон, сбиваемый с его головы порывами студеного ветра.

— Истинно, отец Погнер, — произнес он успокоительным тоном, — эти русские настоящие варвары. Ни один европейский правитель не позволил бы себе столь бесцеремонно обращаться с послами дружественной страны.

— Это все Годунов! — вскричал отец Погнер. — Вот уж кто воистину достоин одного лишь презрения! Заявляет мне, что намерен общаться лишь с Ракоци! С Ракоци! Тот давно уже сделался русской марионеткой, утратив всяческий стыд. А Годунов полагает, что нам о том неизвестно. Притворяется, что блюдет польские интересы, а сам якшается с венгром! — Он понизил голос, испугавшись, что может привлечь к себе нежелательное внимание, и поспешил перейти с польского на латынь: — Эти русские сплошь предерзостные глупцы!

— Истинно, отец мой, они и понятия не имеют о какой-либо субординации в отношениях, — сказал отец Ковновский, потупив глаза. Он не любил переливать из пустого в порожнее, но вынужден был терпеть разглагольствования старшего иезуита, сознавая, что доверительность, установившаяся между ними, может когда-нибудь принести пользу.

— Нет, не имеют, — угрюмо кивнул отец Погнер. — Как они смеют ставить какого-то там изгнанника выше нас? Ведь это величайшее оскорбление! — Он всмотрелся в снежную пелену и гневно махнул рукой. — Еще одна такая неделя — и ледяной капкан захлопнется на всю зиму.

— Что нам не страшно, ведь король Стефан не зовет нас обратно, — рассудительно ответил отец Ковновский. — А посему мы обязаны продолжать наши труды. Во славу Господа и Польского государства.

Отец Погнер покосился на золотые луковки, сиявшие над деревянной кровлей хором Василия Шуйского.

— Да, — согласился он и продолжил, растягивая слова: — Жуткий город, жуткие дома, жуткие храмы! Эти Русские еще смеют называть Москву третьим Римом. Ха! — Он обернулся к своему спутнику и в возмущении выпалил: — И не вздумайте защищать их, отче, ибо они уже прокляты! Господом нашим!

— Все дело в невежестве, — вздохнул отец Ковновский, стараясь утихомирить расходившегося патрона.

Они шли мимо высоких — затейливой ковки — ворот. Отец Погнер гневно качал головой.

— Русские вероломны и лживы! Все, все!

— Их сбивают с толку пастыри, — сказал отец Ковновский, чтобы что-то сказать, — исповедующие учение, ошибочное в своей сути.

— И князья, — добавил отец Погнер, злобно поглядывая на нескончаемый добротный фасад сложенных из огромных бревен хором. — Властолюбивые негодяи, накажи их Господь!

— Аминь, — вполне искренне произнес отец Ковновский, ничего не имевший против последнего пожелания. — Они совершенно лишены благочестия.

— И за это Господь ниспошлет в их снедь скорпионов, а в сновидения — всяческие кошмары, — заявил отец Погнер. — Они будут жить в нужде и стыде, пока не созреют для покаяния. — Он поскользнулся на укатанном льду и чуть было не упал, но отец Ковновский подхватил его под руку.

Они зашатались, быстро перебирая ногами, затем с большим напряжением выпрямились, боясь шелохнуться и тяжело отдуваясь. Прохожие вокруг захихикали. Пришлось притвориться, что их не касаются эти смешки.

— Едва упаслись, — послышалось откуда-то сверху. Говорили по-польски.

Отец Ковновский вывернул шею и увидел плотного светловолосого мужчину верхом на нетерпеливо пританцовывавшей рыжеватой кобыле — боярина, судя по бороде и расшитому золотом полушубку.

— Едва, — нехотя откликнулся он.

— Недавно один тут так хлопнулся, что его унесли. Можно считать, вам еще повезло, — сочувственно продолжал незнакомец. — Вы, меня, верно, не помните, но мы встречались. В Грановитой палате, около года назад. — Он повернул лошадь и, слегка поклонившись, подъехал к иезуитам. — Я Анастасий Сергеевич Шуйский.

Отец Погнер недружелюбно нахохлился, однако отец Ковновский счел нужным вступить в разговор:

— Да. Я припоминаю. Это было перед аудиенцией у прежнего государя. Сочту за честь возобновить наше знакомство, князь.