Ирина Бушман - Поэтическое искусство Мандельштама

• Название: Поэтическое искусство Мандельштама
• Автор: Ирина Бушман
• Издательство: Институт по изучению СССР
• Жанр: Филология
• Год: 1964

Исследование творчества Осипа Мандельштама сотрудницы Мюнхенского института по изучению СССР по данным, известным вне СССР на 1964 год. Книга зарегистрирована в Электронной библиотеке "Россия вне России".

---

В предисловии к собранию сочинений Мандельштама проф. Г. П. Струве объединил те факты из жизни поэта, которые к 1955 г. были известны на Западе. Это первая последовательно изложенная биография Мандельштама, которую ее автор, зная, насколько неполны доступные западным исследователям источники, назвал «опытом биографии». Вместе с дошедшими до нас в начале 60-х годов поздними стихотворениями Мандельштама проникли на Запад и новые сведения о судьбе поэта. Они изложены и подвергнуты анализу Георгием Стуковым.[17] Артур Лурье в статье «Детский рай» сравнивает мироощущение Жерара Нерваля, Велемира Хлебникова и Осипа Мандельштама и приводит интересные биографические факты.[18] Настоящим кладом для будущего биографа являются посвященные Мандельштаму главы из лирико-мемуарных очерков Ирины Одоевцевой «На берегах Невы».[19] Они охватывают всего несколько месяцев из начала 20-х годов, но за этот короткий срок Одоевцева, уже ранее оценившая по достоинству Мандельштама-поэта, сумела понять и оценить Мандельштама-человека. С поразительной точностью сберегла поэтесса в своей памяти мельчайшие подробности каждой встречи с Мандельштамом, в кругу друзей, на лекциях в Доме Искусств, на мокрой от дождя и занесенной снегом улице Петрограда, не отбрасывая ни высоко-поэтических тонкостей, ни будничных мелочей — это не «печальная память рассудка», а глубокая и светлая память сердца. Почти все воспоминания о Мандельштаме его друзей относятся только к 10-м — 20-м годам. По имеющимся в настоящее время в нашем распоряжении источникам можно составить лишь краткую биографическую канву.

Осип Эмильевич Мандельштам родился 15 января 1891 г. в Варшаве, в семье коммерсанта. Детство провел в Петербурге, где посещал Тенишевское училище, и в Павловске. Стихи начал писать с детских лет. В 1906–1910 гг. путешествовал за границей (Италия, Франция, Швейцария, Германия). Слушал лекции в Гейдельбергском университете. Первая публикация стихов в 1910 г. в журнале «Аполлон». Знакомится с Н. С. Гумилевым и сближается с акмеистами. В 1911 г. поступает в Петербургский университет (сведения об окончании противоречивы). Первый сборник стихотворений «Камень» выходит в 1913 г., в 1916 г. он переиздается. В революционные 1917–1920 гг. Мандельштам много скитается по России (Крым, Кавказ, Украина). Зимой 1920–1921 гг. возвращается в Петроград. Летом 1921 или весной 1922 г. переезжает в Москву и женится на артистке Надежде Хазиной. Брак счастливый. Дочь родилась в 1922 или 1923 г. В 1922 г. в изд-ве Петрополис вышел сборник «Tristia», который был в 1923 г. переиздан в несколько расширенном виде, в 1925 г. первая книга прозы «Шум времени», в 1928 г. книга прозы «Египетская марка». В том же 1928 г. выходит сборник «Стихотворения». В 1925 и 1930 гг. Мандельштам посещает Ленинград. С конца 20-х годов начинается систематическое преследование Мандельштама со стороны партийной большевистской критики (обвинение в плагиате в 1928 г.). Все дальнейшие сведения о судьбе поэта противоречивы и не могут быть проверены. В 30-е годы Мандельштама совершенно перестают печатать (дату последней публикации еще нельзя считать окончательно установленной). Лето 1933 г. Мандельштам по-видимому проводит в Старом Крыму. В середине 30-х годов он был арестован: по одним сведениям уже в начале 1934 г. за эпиграмму на Сталина, по другим сведениям несколько позднее, в связи с делом об убийстве Кирова. Выслан в Воронеж, по одним источникам в конце 1934 г., по другим в начале 1935 г. В 1937 г. вновь арестован в Воронеже и отправлен в ссылку. В 1938 г. Мандельштам находится в транзитном лагере для ссыльных во Владивостоке. Умер там же, в лагере или в больнице. Точная дата его смерти остается пока неизвестной. Бывшие солагерники называют то весну 1938 г., то 1940 г., некоторые другие источники относят смерть поэта к 1939 г., официальный ответ из Советского Союза на запрос одного американского ученого указывает 27 декабря 1938 г. В воспоминаниях Эренбурга бывший солагерник Мандельштама рассказывает, как поэт «за тысячи километров от родного города больной у костра читал сонеты Петрарки». Георгий Стуков приводит другой рассказ очевидца, что сошедший с ума Мандельштам был изгнан солагерниками из барака и жил около выгребной ямы, обросший поседевшими космами волос, питаясь отбросами. В самой безмерности такого унижения есть что-то трагически возвышающее, сближающее образ умирающего с королем Лиром Шекспира или даже с библейским Иовом. У биографии Мандельштама, действительно, есть тенденция обрастать легендами. Начало этому положил факт, единогласно подтверждаемый всеми источниками: на приеме у Каменевых Мандельштам вырвал из рук пьяного Блюмкина ордеры на расстрелы и разорвал их. С тех пор за Мандельштамом укоренилась репутация человека, способного на самые неожиданные поступки.

«Щуплый, маленький, с закинутой назад головкой, на которой волосы встают хохолком … похожий на молоденького петушка…»[20] — таким видел его Эренбург в 1920 г. и точно такое же описание он повторил в 1961 г.[21] Сходен с этим описанием и портрет, данный Георгием Ивановым: «На щуплом маленьком теле несоразмерно большая голова. Может быть, она и не такая большая, но она так утрированно откинута назад на чересчур тонкой шее, так пышно вьются и встают дыбом мягкие рыжеватые волосы (при этом: посередине черепа лысина — и порядочная), так торчат оттопыренные уши… И еще чичиковские бачки пучками…»[22] Но Вейдле говорит не только о «гордо откинутой назад голове с легким хохолком волос над открытым лбом», но и о «нежном румянце лица» и даже о «тонко очерченном профиле, годном для камеи…»[23] В той же книге «Воздушных Путей» мы находим и портрет Мандельштама. Перед нами довольно узкое и очень бледное лицо, скорее красивое, неподвижное и чем-то типично-декадентское. Над огромным лбом гладко прилегающие к голове волосы, которые не кажутся светлее черного костюма. И даже всеми удостоверенных бакенбард нет. Из столь различных данных невозможно вывести «среднее арифметическое». Очевидно, лучше всего поверить самому внимательному наблюдателю — Ирине Одоевцевой, которая следующим образом описывает свое первое впечатление при встрече с Мандельштамом: «Меня всегда удивляло, что многим он казался комичным, карикатурой на поэта и самого себя. Но вот я впервые смотрю на него и вижу его таким, как он на самом деле. Он не маленький, а среднего роста. Голова его не производит впечатления «непомерно большой». Правда, он преувеличенно закидывает ее назад… У него пышные, слегка вьющиеся волосы, поднимающиеся над высоким лбом. Он худой… Здороваясь со мной, он протянул мне руку и, подняв полуопущенные веки, взглянул на меня голубыми сияющими «ангельскими глазами».[24] В общем мы не можем себе составить безошибочное представление о его внешности. Но в отражении духовного облика Мандельштама источники прекрасно дополняют друг друга. Из мозаики мелких фактов, отдельных встреч, случайных разговоров возникает образ своеобразного «юродивого от поэзии», но одновременно и человека в самом высоком смысле этого слова, мученика за правду искусства.

Слава Мандельштама особого рода. При жизни он никогда не пользовался такой популярностью среди широких читательских масс, какой достиг, благодаря родству своей поэзии с народной песней, Есенин или, благодаря зычности своего поэтического голоса, Маяковский, в сущности вряд ли более понятный, чем Мандельштам. Круг читателей и ценителей Мандельштама всегда был даже несколько уже, чем круг понимавших и любивших Пастернака, так как последний, при ничуть не меньшей сложности, захватывал читателя страстностью своей поэзии, в то время как поэзии Мандельштама присуща большая сдержанность. Тем не менее место Мандельштама в русской поэзии виднее и значительнее почетной роли «поэта для поэтов», которую по сей день склонны ему приписывать даже некоторые знатоки русской литературы. Мандельштам поэт не для массы, а для все более растущей элиты читателей. «Есть небольшой тесный круг людей, которые знают, — не думают, не считают, а именно знают, что Осип Мандельштам замечательный поэт», — начинает свою статью «Несколько слов о Мандельштаме» Георгий Адамович, провозглашающий законное право Мандельштама на признание потомками, подобное тому, которое получил в XX веке Тютчев.[25]

Владимир Вейдле в статье «О последних стихах Мандельштама» дает сравнительный анализ так называемых «Воронежских тетрадей» и более ранних произведений Мандельштама.[26] Георгий Адамович в статье «Несколько слов о Мандельштаме»[27] показывает, как сильно выделялось вышедшее из тютчевской школы мастерство Мандельштама на общем фоне блестящего «серебряного века». Лирические наброски Ю. Марголина «Памяти Мандельштама» посвящены как бы духовной биографии поэта, его чудесному «выходу из косноязычия» и трагическому погружению в молчание.[28]

II. Смех — страх — нежность

«Мандельштам — самое смешливое существо на свете», — заявляет Георгий Иванов.[29] Сергей Маковский чаще всего вспоминает Мандельштама смеющимся. Илья Эренбург свидетельствует также о мастерском умении Мандельштама смешить других, даже при далеко не смешных ситуациях. Н. С. Гумилев называл Мандельштама ходячим анекдотом. Не отрицая ни остроумия, ни смешливости Мандельштама, Адамович поясняет: «Шутки, остроты, пародии, экспромты, слишком прочно в мандельштамовской посмертной легенде утвердившиеся, все это расцветало пышным цветом лишь на людях… при встречах одиночных от Мандельштама, будто бы всегда давившегося смехом, не оставалось ничего».[30] Ирина Одоевцева свидетельствует о том, как внезапны были у нашего поэта переходы от смеха к грусти и как, с другой стороны, даже глубокая искренняя скорбь часто не мешала Мандельштаму вдруг залиться смехом по какому-то, иногда казалось бы ничтожному, а для собеседника порою, может быть, и непонятному поводу, от «иррационального комизма, переполняющего мир», по его собственному объяснению. Близкие друзья вспоминают, что Мандельштам даже выражал недоумение, почему вообще существует особая юмористическая литература, когда в жизни «все и без того так смешно». Для Мандельштама смех, не горький, саркастический, а искренний, из души рвущийся смех, был не столько зависящим от внешних обстоятельств, сколько чем-то самостоятельным, заставляющим отступать на задний план не только серьезность, но и грусть и даже страх.