Александр Елисеев - Разгадка 1937 года. Преступление века или спасение страны?

• Название: Разгадка 1937 года. Преступление века или спасение страны?
• Автор: Александр Елисеев
• Жанр: Политика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-38518-8

Вот уже более полувека нам твердят, что 1937 год был самым черным, кровавым и постыдным в советской истории. Что в «страшном 37-м» жертвами «преступного режима» пали «миллионы невинных». Что в ходе политических репрессий были «истреблены лучшие из лучших». «выбита интеллигенция» и «обезглавлена армия». Что главным виновником и инициатором Большого Террора является И.В. Сталин.

Данная книга опровергает все эти мифы, не оставляя камня на камне от хрущевской лжи, раскрывая подлинный смысл «сталинских репрессий», разгадывая главную тайну XX века.

---

В июле страна впервые встала перед угрозой гражданской войны или, по крайней мере, крупного гражданского столкновения. Но, к счастью, тогда ее удалось избежать — во многом благодаря именно Сталину.

«Ведя в эти тревожные дни переговоры с меньшевистским ЦИКом от имени партии, Сталин умело маневрировал, в ряде случаев шел на уступки, — пишет А.И. Дамаскин. — Вечером 4 июля ЦИК вызвал верный ему Волынский полк для защиты Таврического дворца от большевиков. В ночь на 5 июля ЦИК объявил военное положение, организовал свой военный штаб из меньшевиков и эсеров и решил через министров-социалистов добиваться включения кадетов в состав Временного правительства… Меньшевистский ЦИК Советов требовал от большевиков убрать броневики от особняка Кшесинской и увести матросов из Петропавловской крепости в Кронштадт. Сталин впоследствии объяснял, что принял эти требования «при условии, что ЦИК Советов охраняет наши партийные организации от разгрома». Однако ЦИК Советов «ни одного своего обязательства, — вспоминал Сталин, — не выполнил». Напротив, ЦИК Советов ужесточал свои требования. 6 июля его представитель, эсер Кузьмин, угрожая применением оружия, потребовал, чтобы большевики покинули дворец Кшесинской. Создалась угроза вооруженного противостояния. «ЦК нашей партии, — вспоминал Сталин, — решил всеми силами избегать кровопролития. ЦК делегировал меня в Петропавловскую крепость, где удалось уговорить гарнизон из матросов не принимать боя». Уговаривая матросов капитулировать, Сталин делал упор на то, что сдаются они не Временному правительству, а руководству Советов. Но Кузьмин рвался в бой. Он был недоволен тем, что «штатские своим вмешательством всегда ему мешают», — вспоминал Сталин. — Для меня было очевидно, что военные эсеры хотели крови, чтобы «дать урок» рабочим, солдатам и матросам. Мы помешали им выполнить их вероломный план». В кронштадтской газете «Пролетарское дело» 15 июля 1917 года Сталин обратился к членам партии: «Первая заповедь — не поддаваться на провокации контрреволюционеров, вооружиться выдержкой и самообладанием… не допускать никаких преждевременных выступлений». Разработав и проведя в жизнь тактику отступления, дав партийным организациям указания о политическом курсе в период отступления и уговорив наиболее нетерпеливых большевиков, Сталин, по существу, спас партию от разгрома в июльские дни. В ходе переговоров с руководителями ЦИК и меньшевиков Сталин вел себя настолько умело и тактично, что вызвал доверие у своих оппонентов, и когда правительство отдало распоряжение арестовать большинство руководителей большевиков, его не тронули, хотя он был членом Центрального Комитета»(«Сталин и разведка»).

Как видим, именно Сталин был тогда вождем «фракции мира» в партии большевиков. И в качестве такового он сделал все для того, чтобы избежать гражданской войны и стабилизировать революционный процесс. Возможно, именно тогда и было налажено его сотрудничество с военной разведкой Потапова. Генералы выступали против Керенского, но не за революцию, а за сохранение Российского государства. И в этом их интересы совпадали с интересами Сталина. И вот, 25–26 октября 1917 г. большевики захватили власть в Петрограде. И здесь не обошлось без военных структур — причем «элитарных». Взять хотя бы знаменитый «штурм Зимнего». Мало кто знает, но этих штурмов было аж целых четыре. Три раза восставшие «рабочие, солдаты и матросы» пытались взять «гнездо контрреволюции» — в 18.30, 20.30 и 22.00 (25 октября). И трижды у них ничего не получалось — юнкера и женщины-«ударницы» отгоняли красных своим огнем. Но в 2 часа ночи 26 октября за дело взялись бойцы 106-й дивизии, вызванные телеграммой Ленина накануне из Гельсингфорса. Командовал дивизией полковник М.С. Свечников — военный разведчик, герой двух войн — Русско-японской войны и Первой мировой войны 1914–1918 годов. Он же и повел в атаку на Зимний отряд из 450 бойцов. «…Это были профессионалы, — пишет И.А. Дамаскин, — которых два года готовили как гренадеров. Сейчас их назвали бы спецназом».

Военные сыграли важнейшую роль в перевороте — благодаря им он произошел молниеносно — и с минимальными жертвами. А если бы все затянулось? Если бы «революционные массы» не взяли Зимний? Можно только представить себе — какое это оказало бы воздействие на противников Ленина. Они бы, несомненно, взбодрились — и ринулись бы в бой с красными. Столкновение приобрело бы гораздо больший масштаб.

Современные антикоммунисты, наверное, скажут, прочитав эти строчки — и отлично! Вот бы и разгромили банду Ленина! Но в том-то и дело, что за этой бандой по-любому стояли серьезные силы. И просто так красных разбить не удалось бы. Для разгрома многочисленной «банды» Ленина понадобилась бы примерно такая же «банда». А их столкновение означало бы грандиозный военно-политический конфликт в масштабах всей страны. Так ведь, кстати, и произошло — весной-летом 1918 года, когда белочехи поднесли антибольшевистским силам огромные территории — как на блюдечке. Вот тогда и возникла белая «банда», которая насмерть схлестнулась с «красной». И что же, это окончилось падением большевизма? Это окончилось пролитием большой крови и чудовищным ослаблением России. А ведь так могло быть и в октябре 1917 года.

Обычно на такие предположения отвечают в том духе, что история сослагательного наклонения не знает и что незачем рассуждать на тему «Если бы да кабы». Между тем в огромном количестве случаев «если-бы-да-кабизм» очень даже уместен. Яркий пример того, как могли бы развиваться тогдашние события, дает московское восстание. В первопрестольной бои между большевиками и их противниками полыхали с 27 октября по 2 ноября. Дошло даже до артиллерийских обстрелов Кремля, занятого юнкерами. (Будущая «жертва сталинизма» — Н.И. Бухарин вообще требовал авиационных бомбардировок.)

А ведь московские большевики имели существенное преимущество. К ним успели подойти отряды из Подмосковья, Питера, Минска и других мест. Их же противники никакой помощи так и не получили. Но при всем при том у большевиков не было армейского спецназа. Отсюда и затяжка с победой.

Понятно, что так же произошло бы и в Питере (да и во всей стране), не вмешайся в события военные. Сталин же курировал это вмешательство, будучи его главным сторонником в большевистском руководстве. И это вполне отвечало его натуре консерватора и государственника, стремившегося максимально ослабить радикализм революции, перевести ее в более спокойный режим. Это стремление было характерно для Сталина и в марте, когда он возражал против перерастания буржуазной революции в социалистическую, и в июле, когда Иосиф Виссарионович выступал в качестве посредника между большевиками и меньшевистским ЦИК Советов.

Затронем вопрос психологического свойства. Может, сталинский консерватизм был проявлением трусости? Но ведь это противоречит всем фактам. Взять хотя бы все те же самые Октябрьские дни. 24 октября Сталин был на своем рабочем месте, в редакции газеты «Рабочий путь», которую возглавлял по заданию партии. Редакцию никто не охранял, и позвольте спросить, кто рисковал больше — Сталин или члены ЦК, находящиеся в Смольном, который был напичкан вооруженными солдатами, матросами и рабочими? Характерно, что Зиновьев, патологический паникер, «отважно» предложил участникам заседания принять специальную резолюцию, обязав себя не покидать Смольный. И эту резолюцию «героически» приняли…

Здесь вообще по-особому встает вопрос о личной храбрости Сталина. Надо отдавать отчет, что «нереволюционность» Сталина и его «консерватизм» вовсе не были следствием какой-либо трусости. Д. Волкогонов называет Сталина «патологическим трусом», но это полный абсурд. Сталин активно участвовал в подпольной борьбе, шесть раз бежал из ссылки. Личную охрану он получил только в 1930 году — специальным решением Политбюро. А Ленин с его «планов громадьем» особой личной храбростью похвастаться не смог бы. Вот рассказ участницы революционного движения Т. Алексинской о поведении Ленина во время социал-демократического митинга близ Петербурга: «Когда раздался крик: «Казаки!», он первый бросился бежать. Я смотрела ему вслед. Он перепрыгнул через барьер, котелок упал с его головы… С падением этого нелепого котелка в моем воображении упал сам Ленин. Почему? Не знаю!.. Его бегство с упавшим котелком как-то не вяжется с Буревестником и Стенькой Разиным. Остальные участники митинга не последовали примеру Ленина. Оставаясь на местах, они… вступали в переговоры с казаками. Бежал один Ленин».

Сравнивая поведение Ленина и Сталина, социальный психолог Д. В. Колесов замечает: «Дело в том, что смелость мысли (и планов) и личная смелость — далеко не одно и то же. Ленин, безусловно, был намного смелее всех своих соратников в новизне и масштабности планов… Но зато как частное лицо он был осторожен, законопослушен, добропорядочен… Напротив, Сталин в молодости — смелый и даже дерзкий… умевший поддерживать хорошие отношения с уголовным миром, в политических вопросах был много умереннее и традиционнее Ленина».