Сергей Жигалов - Бродячие собаки

• Название: Бродячие собаки
• Автор: Сергей Жигалов
• Издательство: Вести
• Жанр: Природа и животные
• Год: 2002

Жестокая схватка с браконьерами — еще не главное испытание в жизни егеря Веньки Егорова.

Вожаком стаи бродячих псов становится его любимая собака — полуволк. Стаю обвиняют в людоедстве. Невиданная охота на «людоедов» с участием десантников на вертолетах и снегоходах оборачивается человеческой трагедией… О ней сообщают ведущие информационные агентства планеты…

Сергей Жигалов — член Союза писателей России. Автор книг «В зной на крутом льду», «Не пускайте собаку на минное поле», «Истребители волков», «Сбор кукол в окрестностях». «Бродячие собаки» — это его первый роман.

Псы, рассыпавшиеся, было, по кладбищу, опять цепочкой вытягивались за вожаком…

Лом выбрался из кабины, ветер трепал полы его длинного пальто. Он принялся палить в волчицу из пистолета. Со страху ему показалось, будто пули рикошетят от покатого лба, высекая желтоватые искры. — Мочи людоеда! — орал Шило.

Серебряный зверь мерцал желтыми зрачками в пяти шагах. Один бросок по насыпи — и он повиснет на горле…

---

Братки вперемешку с ДэПээСниками бросились из тамбура. За ними устремился и Малек. Сбежав с крыльца, он смешался с толпой. На лицах сквозили страх и растерянность. Стоявшие у крыльца солдаты не сразу поняли, что случилось. Возникла заминка. Малек с зажатой в руке гранатой оказался в самом центре. Побелевшие на морозе кончики пальцев, сжимавшие фанату, уже отказывались слушаться. Он поглядывал по сторонам, соображая, куда бы швырнуть.

— Бегом к машинам, — крикнул браткам и споткнулся. Граната упала на дорожку, скатилась в ямку. Все окаменели. Мгновение, и стальные осколки веером разлетятся вокруг, сея смерть.

Егерь прижался к притолоке. С крыльца ему хорошо было видно, как Малек успел обежать всех быстрыми зверушечьими глазами, прежде чем ничком упасть на гранату. Его подбросило взрывом, как мешок.

После взрыва все, было, сыпанули в разные стороны, но тут же одумались. Бросились к Мальку, перевернули на спину. На склонившихся к нему людей смотрели быстро тускневшие глаза. Один из осколков рассек сердце на две половинки. Попытавшихся бежать братков повязали. Под дулами автоматов повели к машинам. Шило прыгал на одной ноге, поджимая другую, прокушенную Майконгом. Его поддерживал под руку Лом. Оторванная в потасовке пола его желтого пальто волочилась по снегу.

Егерь стоял, пораженный произошедшим. Малек лежал, белея припорошенным инеем лицом. На губах его стыла полудетская плаксивая гримаса, будто он хотел пожаловаться маме на ушибленную коленку.

Солдат взял лопату и присыпал снегом еще дымившуюся лужу крови.

На пистолет у порога первой наткнулась шестилетняя Настя Опарина. Копнула носком сандалика. Взяла в руки, погладила рубчатую рукоятку, повертела пальчиком в дырочке ствола. На пальчике осталось черное колечко копоти.

Кинг от двери следил за девочкой. Пистолет вызывал в нем ощущение опасности. Но его не учили бросаться на детей. Пес потоптался и лег спиной к девочке.

— Насть, что эт у тебя, — подбежал к ней малец с длинными белыми волосами. — Эх ты, пистолет. Тяжеленный какой. Ребя, смотрите, чо я нашел. Правдишный!

Его тут же окружили шестилетки из старшей группы.

— Толястик, дай подержать. Не жадничай. Я тебе шоколадку отламывал…

— И мне. А пули в нем есть?

— Щас стрельну тебе в попу.

— Ты знаешь, на чо нажимать? Вован, иди сюда.

Вовка в одной майчонке — рубашку он подложил под голову Найде — подошел к сотоварищам.

— Ну-ка чего тут нашли?

— Не дам. — Толястик засунул ручонку с пистолетом под свитер, прижал к животу.

— Он у тебя на предохранителе? Стрельнешь себе в пузо, — сказал Вовка. Все засмеялись. Особенно громко Настя. Ей было жаль такой интересной игрушки.

— Не дам тебе. — Толястик присел, навалился животом на коленки. — Ты мне тогда голубя подержать не дал…

— Ты только покажи, он на предохранителе?

— Ага, я покажу, а ты отнимешь.

— Солдат ребенка не обидит, — хлопнул Вовка толястика по плечу. — Будет тебе голубенок. Мое слово крепче железа.

— Ну на. — Толястик отдал пистолет. — Не набрешешь?

— Точно, с предохранителя снят. — Вовка дунул в ствол, как это делал отец. Сунул в карман. Придержал поползшие шорты рукой.

— Стрельни в потолок, — попросил Толястик.

— Лучше вон в куклу.

— Не дам. — Анжела ухватила со стула куклу, прижала. — В деда Мороза стреляйте. У него все равно голова продавлена.

— А кто держать будет?

— Посчитаемся. Давайте посчитаемся, — закричала Анжела. — Настя, Светка, Таня, пошли считаться.

Встали в кружок. Анжела затараторила:

— Жили были три селедки: Муся, Дуся и Балда. Муся с Дусей спали вместе, а Балда спала одна. Санек, ты Балда, выходи… Жили-были…

Держать деда Мороза досталось Насте. Девочка взяла обеими руками пластмассового деда Мороза, выставила перед собой.

— Дура, пуля же насквозь его пробьет и тебе в живот попадет, — сказал Вовка. — Над головой подними. Настя подняла и зажмурилась. Вовка взял пистолет обеими руками, как герои триллеров в телевизоре, стал целиться. На прицельной планке то появлялся дед Мороз, то Настино лицо с крепко зажмуренными глазами. Вовка согнул руки в локтях и нажал на спусковой крючок. Пуля отрикошетив от стены, ударилась в аквариум, вышибив боковину. Вода белым комом полетела на пол. Красные меченосцы запрыгали по ковру Найда выползла из-под фикуса, принялась лакать воду с ковра. Собаки повскакали. Визжали девочки.

— Вова Егоров, что там происходит? — Крикнула в приоткрытую двери кухни Наталья. — Прекратите баловать!

Майконг вскочил. Его красные зрачки впились в закричавшую женщину.

Глава семнадцатая

Слухи, будто клочья горящей соломы в ураган, несло по селу. Кто-то видел, как вели под автоматами братков. И летело: «Чеченские боевики захватили садик…» «Собаки-людоеды разорвали воспитательниц. Дети закрылись в спальне…» «Поймали белую собаку с наркотиками в брюхе. Наркодельцы прямо в садике вскрыли ее…» «Дети в обмороке»

Один из таких горящих клочьев занесло в дежурку, где Петруччио на пару с плакатным боровом в цилиндре распивал самогонку. Он запряг лошадь в сани. Сунул в солому вилы. Взмыленная кобыла, запаленно поводя боками, подлетела к детсаду, когда там уже толпилось полсела. Солдаты стояли цепочкой вокруг здания, не подпуская никого близко. Петруччио выдернул из саней четырехрожковые вилы и устремился к крыльцу. В этот момент как раз уводили братков.

Егерь подбежал к окну. Продышал в мерзлом стекле глазок. Увидел, как дети ползали по полу. Они собирали в баночку с водой прыгавших по паласу рыбок из разбитого аквариума. Найда недвижно лежала под фикусом.

Петруччио с вилами наперевес пробежал мимо невольно расступившихся солдат. Взбежал на крыльцо: «Я спасу ее, и тогда она поймет, я люблю ее больше всех на свете! Она должна… увидеть Париж… Наташа!» Петруччио распахнул дверь. Мгновение он и Майконг смотрели глаза в глаза друг другу. Петруччио сморгнул, Майконг бросился на него. Опрокинул на спину. Но натруженные, крепкие, как кость, пальцы, еще крепче сжали черен. Рожки вил вонзились в Майконга.

Солдаты видели, как все тот же человек в черном халате уже без вил, угнув голову и зажимая ладонями шею, спустился с крыльца и, клонясь вперед, пошел прочь. Уже смеркалось, и солдаты не разглядели сыпавшиеся за человеком частые гроздья крови.

Петруччио упал в сани, и лошадь привычно потрусила по дороге на ферму. Он не ощущал боли, только страх. Кровь толчками била в пальцы, прижимавшие рану на шее. Сколько раз в последние годы краснозадый волосатик понуждал его к самоубийству. И всегда Петра останавливала мысль о Наталье: «Всю жизнь потом ей с этим жить, мучиться».

Он не думал о самоубийстве, когда, зажимая рану, бежал к саням. Но какой-то внутренний ступор не дал ему закричать, позвать на помощь… Он просто уткнулся лицом в холодную солому и опустил руку, зажимавшую рану «Наташа, я не спас ее и сам вот так… Что с ней? Если бы эти псы кого-то разорвали, их бы убили на месте… — Мысли были ясные и трезвые… — Она огорчится, будет страдать… Люблю ее как никогда никого на свете…» При этой мысли его сердце забилось сильнее и чаще, с каждым толчком крови укорачивая быстро исходящую из его тела жизнь. Что жизнь, если любовь смелее смерти? И тот клочок Венькиного письма, который решил ее судьбу — все искуплено, смыто пульсирующей из расхваченной Майконгом артерии кровью.

Она уже не виделась ему как на любимом фото — в васильковом платье, с лицом, спрятанным в охапку черемухи. Она стояла невидимая высоко на вершине. По чудному свету, струившемуся с этой вершины, он знал, что она там. Сильные и красивые парни в трепещущих на ветру рубахах поднимались на этот зовущий свет. Оскальзывались, летели вниз по ледяному склону. Этот свет притягивал, звал его. И он тоже вышел на крутой ледовый склон. В каждой руке его очутилось по ледорубу. Он поднимался, с маху поочередно вонзая титановые клювы. Осколки льда осыпали лицо. Ветер рвал на нем красную рубаху. Но он восходил легко и радостно. Краснозадый волосатик пытался ползти за ним. Скреб перепончатыми лапками, соскальзывал, тянул вверх коготки, верещал…

Сияние над скалой становилось все ярче и прекраснее… Оно уже не имело имени. И он не огорчался, как раньше. Имя теперь не имело значения. Потоки света омывали его, тянулись к нему, будто лучезарные руки к потерявшемуся ребенку.

… Сивка испугалась мчавшегося навстречу черного джипа. Она прыгнула через снежный бруствер. Сани накренились. Петруччио вывалился в снег. Он так и остался лежать навзничь, с обмотанным вокруг шеи, парившим на морозе, рваным красным шарфом. Сердце его еще билось, но губы напрасно пытались выговорить: «Париж… умереть…»

Глава восемнадцатая