Ариадна Громова - По следам неведомого

• Название: По следам неведомого
• Автор: Ариадна Громова
• Жанр: Научная Фантастика

---

Я не выдержал и улыбнулся. Я видел, что Соловьев сам еле сдерживает улыбку. Но у него-то выдержки хватало.

- Что вы хотите этим сказать? - спросил он. - Что коммунисты не умеют мечтать?

- Ну, не совсем так! - с беспокойством ответил Осборн. Но все же рационализм и практицизм, присущий современным русским...

- В самом деле? - Соловьев уже открыто улыбнулся. - Подумать только, что в первые годы существования советской власти ваш соотечественник считал руководителя нашего государства беспочвенным мечтателем! Как изменились времена!

- Но я ведь не говорю о такого рода мечтаниях, как электрификация страны! Ведь электричество изобрел не Ленин!

- Верно: однако и марсиан не мы с вами изобрели! - отпарировал Соловьев. - И позвольте вам заметить, что для тогдашней России в целом электричество, радио и прочие блага культуры, которые уже существовали на Земле, по сути дела были не менее смелой фантастикой, чем наши с вами поиски марсианского корабля!

- Да-да, разумеется, - слабо пробормотал Осборн; он, очевидно уже жалел, что начал этот разговор. - Я не подумал...

- И потом, чтоб договорить уж до конца и больше к этому не возвращаться: по отношению к нашей-то экспедиции уж никак нельзя обвинять СССР в "официальном скепсисе", как вы считаете! Несмотря на то, что мнения советских астрономов по этому вопросу сильно расходятся, и количественный перевес остается на стороне ненавистных вам скептиков, наше правительство все же очень активно пошло нам навстречу и ассигновало на подготовку экспедиции уж во всяком случае не меньшие средства, чем ваша родина, которую вы, как видно, считаете более романтичной и мечтательной.

Советский Союз дал больше денег, больше людей, да и вся сложная и спешная подготовка к поездке шла у нас. Осборн это прекрасно знал, и ему стало неловко. Он даже покраснел.

- О, я так жалею, что начал этот спор! - совершенно искренне сказал он.

- Нет, это хорошо, что мы объяснились, - сказал Соловьев. - Я надеюсь, что больше у нас не будет никаких недоразумений.

Осборн горячо (и, по-моему, вполне искренне) заявил, что он совершенно в этом уверен. Мак-Кинли, все время хранивший молчание, кивнул головой, как бы подтверждая его слова. .Мне кажется, что суровому и язвительному шотландцу в сущности больше импояировала трезвая логика Соловьева, чем фанатическая и слепая вера Осборна; но он любил Осборна и не стал бы его раздражать возражениями. Мак-Кинли потом сказал Соловьеву, что ему тяжело было слушать этот разговор, так как он знал, что Лесли Осборн - человек болезненно возбудимый и что спор может кончиться одним из тех нервных припадков, которые бывают иногда у Осборна и надолго выводят его из строя.

- Однако, попробуй я вмешаться, было бы еще хуже: сэр Лесли не любит, когда ему напоминают о его неуравновешенности. И я вам очень благодарен, что вы, не зная об этом, говорили спокойно и тактично. Теперь, я думаю, все будет в порядке!

Мак-Кинли сказал все с необычайной для него взволнованностью, и мы были тронуты его любовью к Осборну. Вот уж, действительно, - противоположности сходятся! А сказал он все это, по-моему, не без задней мысли: вдруг все же опять начнется спор, и тогда Соловьев уступит, зная о болезни Осборна. Конечно, Соловьев и без этого все сделал бы, чтоб избежать новых столкновений. Так или иначе, но, по крайней мере, пока я был там, никаких споров больше не возникало.

Да и поводов особенных не было, как вы увидите. Мы еще в этот день очень мирно побеседовали о находках, сделанных здесь, в Андах. Пластинка, колесико и прибор, похожий на раковинку, были уже отосланы на исследование в Москву; но увеличенные фотоснимки пластинки и прибора мы подолгу рассматривали, стараясь разгадать их секрет.

Насчет раковинки наиболее удачное предположение высказал Мак-Кинли. Он сказал, что это напоминает те миниатюрные радиопередатчики, которые применялись еще до второй мировой войны (вследствие своей дороговизны - преимущественно в работе разведки), а за последние годы начинают применяться в более широких масштабах.

Я об этом и раньше слыхал, но, что называется, краем уха. Речь шла о чудодейственном по быстроте я легкости способе усвоения различных знаний. Человек спит, а крохотный радиопередатчик, помещенный у него в ухе, шепчет так тихо, что сознание этого не улавливает и человек не просыпается - этот шепот остается на пороге сознания. Но сведения, полученные таким образом, усваиваются прочно и быстро. Во время войны таким быстрым и верным способом обучали шпионов языку той страны, где им предстояло работать. Но таким же путем можно усваивать бездну сведений в любой области знания, бегом пробегая через многие ступени длинной лестницы обучения.

Осборн и Соловьев согласились, что это очень похоже на истину. Возможно, у марсиан этот аппарат был широко распространен и имел какие-нибудь особенности.

К сожалению, я пока не знаю, подтвердилась ли эта гипотеза Мак-Кинли. Но, наверное, об этом скоро все узнают.

Что касается знаков на пластинке, то большинство склонялось в пользу того, что это не слова, а формулы. Предположение это основывалось, впрочем, больше на логических суждениях, чем на конкретном анализе текста. Для такого анализа, как вы понимаете, нужна кропотливая и длительная работа специалистов (и они, сколько мне известно, ни в одной стране пока не добились успеха). А мы просто думали, что вряд ли был смысл марсианам брать с собой пластинки с каким-то словесным текстом.

- Но, может быть, это стихи или молитвы? - предположил Осборн.

- Что ж, может быть, и молитвы, - усмехнувшись, сказал Соловьев. - Но отправляться в космический рейс с молитвами, я бы сказал, как-то странно. Не предполагали же они, что бог обрадуется вторжению созданных им существ в его единоличные владения? Я бы взял лучше формулы!

Осборн одобрительно улыбнулся: в вопросах религии он был как раз скептиком и вольнодумцем.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Опять записи из дневника.

"23 января. Мы снова в горах. Но теперь мы идем другим путем. Хоть я считается, что новая карта только уточняет предыдущую, но в действительности уточнение получается весьма основательное. Представьте, что вы поехали в Алма-Ата, а потом вам объяснили: вы несколько ошиблись, вам нужно куда-то к озеру Байкал. Аналогия эта, конечно, верна лишь отчасти: проехать, хотя бы и к Байкалу, не так уж трудно, даже с заездом в Алма-Ата.

А вот тут, когда идешь пешком по этим горам, сплошь заваленным камнями, да лазишь по крутым склонам под ледяным ветром и задыхаешься от горной болезни, - тут ошибка ох, как дорого обходится! Но что поделаешь! Теперь-то, надеюсь, мы идем по верному следу.

Сегодня утром мы перешли через высокий скалистый гребень и весь день двигались по длинной и широкой межгорной равнине. Впрочем, равнина здесь - понятие довольно условное. Представьте себе пустынную с чахлой растительностью местность, изрезанную глубочайшими узкими ущельями, по дну которых текут маленькие, но быстрые реки, грозно грохочущие камнями. Представьте к тому же, что эта равнина больше похожа на булыжную мостовую, которую какой-то гигант начал строить, а потом почему-то бросил. Она вся покрыта толстым слоем разнообразных камней, из-под которых изредка просвечивает темно-красное порфировое или гранитное дно. Кордильеры крошатся, как сухарь. Идти по этой щебенке, наспех насыпанной нерадивым гигантом, очень неудобно. Даже налегке, когда мулы тащат всю поклажу. Ко всему прибавьте еще, что там и сям торчат какие-то каменные пики или холмы... Географы называют все это равниной; бог им судья! А, по-моему, здесь больше подходит местное название "cajones", что означает - ящики. Это название, кажется, не применяется к таким большим пространствам - ну, да все равно, оно подходит!

Единственное утешение - каменные склоны, отвесно поднимающиеся по обе стороны этой милой равнины. Они раскрашены во все цвета радуги. Я сижу возле палатки у подножья одной ив этих каменных стен, так что пишу прямо с натуры. Настоящий слоеный пирог, только снизу его кто-то здорово помял, и там слои налезают друг на друга. Наш геолог, Генри Эдварде (я о нем, кажется, еще не упоминал - это симпатичный долговязый парена с пышной рыжей шевелюрой), объясняет мне, что зеленые, белые, красные и пурпурные слои вверху - это осадочные породы, указывающие на то, что Кордильеры когда-то побывали под водой. Черные лавовые полосы, прорезающие их, говорят об активной деятельности вулканов. А снизу беспорядочно теснится, врезаясь в осадочные слои, древний кварцевый порфир. Это меня особенно удивляет. Я думал, что порфир всегда темно-красный, а тут есть и ярколиловый, и багряный, и алый, и темно-коричневый, и еще масса всяких оттенков. Зрелище феерическое. Я уже сделал на память несколько снимков".

В дополнение к дневнику сообщаю, что все мои катушки с пленкой погибли при катастрофе. А снимки там были уникальные! Добавлю еще, что при помощи Эдвардса я постепенно научился различать горные породы. Я уже встречал, как старых анакомых, граниты, порфиры, диориты и диабазы, относившиеся, как пояснял Эдварде, к юрскому и меловому периоду; с интересом рассматривал отложенные морем песчаники, известняки, глины и сланцы; подбирал рассыпанные пo долине обломки яшмы и халцедона и вспоминал рассказ Библии о роскошной жизни царя Соломона (а, может, и не библию, а только "Суламифь" Куприна) с некоторым опасением, но почтительно поглядывал на черные лавы и беловатьге туфы и прочие вулканические породы - пемзу, обсидиан, перлит, базальт. И, конечно, декламировал по этому случаю стихи Брюсова: