Вениамин Шехтман - Инклюз

• Название: Инклюз
• Автор: Вениамин Шехтман
• Жанр: Фэнтези

---

Наш путь пришел к завершению в самом необычном людском селении, какое мне доводилось видеть. Полусферические, похожие на холмики жилища были мне уже знакомы, благодаря наблюдению за сородичами Иктяк. Но здесь они были вдвое больше, в каждом человек мог бы стоять во весь рост, а главное, их было множество: несколько десятков! Второе, что бросалось в глаза: при всей своей многочисленности черноволосые были кочевниками. Об этом намекало отсутствие скоплений отходов возле их лагеря, и явственно говорили волокуши, прислоненные к каждому из домов. Дома располагались концентрическими кругами вокруг не врытого, а установленного с помощью подпорок столба, украшенного черепами людей и животных, а наверху перевитого полосами всевозможного меха. Были тут и шкурки серых лисиц, и рыжих, и меха медведя, рыси, куницы, а были и неизвестные в этих местах, почти полностью облысевшие от времени полосатые тигриные хвосты. Должно быть, черноволосые хранили их с незапамятных времен, когда их предки жили в весьма удаленных отсюда местах.

Мех явно изображал волосы, а под ними были закреплены два человеческих черепа, измазанных киноварью, изображающих чьи-то горящие глаза. Еще ниже — сложенные углом, лопатами друг к другу лосиные рога образовывали нос, а под ним сайгачьи и кабарожьи черепа с острыми рожками выстраивались в виде усаженного зубами рта. По бокам столба, как плоские руки с растопыренными пальцами, торчали рога ирландского лося.

Пырр при виде идола застучал зубами, а Браа скользнул равнодушным взглядом. Я же отметил про себя, что после того, как нас освободили от поклажи, унеся ее в один из домов (когда приоткрылся полог стало понятно, что остовом дому служат мамонтовые кости, а свод сложен переплетенными бивнями), нас повели, не развязывая, прямиком к столбу, возле которого, теряясь в его тени, сидел старый черноволосый. Такой старый, что большинство его волос уже проделало путь от черного к белому.

Укутанный в одеяло из беличьих и собольих шкурок, старик, двигая морщинистой шеей, рассматривал нас блеклыми желтовато-серыми, чуть выпученными глазами. А мы стояли перед ним, причем Пырр периодически пытался заговорить со стариком, но контролировавшие наше поведение черноволосые, державшиеся на шаг позади, намекали ему, что делать этого не стоит, несильно, но чувствительно тыкая древками копий в спину и ноги. Пырр каждый раз оборачивался, наталкивался на хмурые взгляды и умолкал.

Старик разглядывал нас довольно долго, но, наконец, что-то про себя решил, кивнул и заговорил. Мы его не поняли. Речь старика сильно походила на нашу, если не вслушиваться, то и вовсе была неотличима, даже отдельные, кажущиеся знакомыми, слова проскакивали. Но смысл ускользал начисто.

Обнаружив, что остается непонятым, старик пожевал синеватыми губами, подозвал одного из черноволосых и о чем-то попросил. Тот бегом кинулся в ближайший дом и принес оттуда обгорелую головешку и старую оленью шкуру, служившую, судя по тому, как был выбит мех, подстилкой.

Расстелив шкуру мездрой вверх, старик поднял глаза к небу, посидел так и, взяв двумя руками головешку, быстро и очень внятно нарисовал неандертальца. Именно неандертальца, с характерными для нас пропорциями, чертами лица, осанкой. Никогда прежде мне не доводилось видеть, чтобы человек обладал такими выдающимися художественными талантами и навыками. Не в силах сопротивляться желанию, я присел на корточки, чтобы рассмотреть рисунок вблизи. При этом я утянул за собой своих товарищей, поскольку веревку с наших шей не только не сняли, но даже укоротили. Черноволосые за нашими спинами, вероятно, хотели поднять нас и вернуть на место, но старик повелительно махнул головешкой, и никакой реакции стражи на нашу вольность не последовало.

Рядом с неандертальцем возник рисунок изображающий волка. А вслед за этим обе картинки соединили быстрые линии, так что стало казаться, будто они были чем-то одним, но только что разделились. Выглядело это потрясающе, но старику не понравилось. Он снова изобразил неандертальца и волка, но на этот раз неандерталец стоял на четвереньках, а штриховка передавала его стремление к волку, словно он собирался нырнуть в него. Таким изображением престарелый художник остался доволен и вопросительно посмотрел на нас.

Мы закивали, подтверждая, что оборачивались волками. Старик ткнул в нас указательными пальцами и лицом отчетливо изобразил вопрос "как?". Мы замялись, поскольку объяснить такое, да еще и без слов дело немыслимое. Как мы ходим? Как дышим, как чувствуем вкус или запах? Показать — легко, а вот объяснить…

Старик снисходительно отнесся к нашим затруднениям и с помощью жестов призвал нас, если не растолковать, то хоть продемонстрировать. Я ожидал, что он выберет Пырра, как самого слабого и наименее опасного. Но старик был умнее. Догадавшись, что у легконогого Пырра куда больше шансов удрать, нежели у нас с Браа, а опасности, притом, что на нас направлены копья — немного, он велел Браа стать демонстратором.

Наконечник копья просунулся сзади и перерезал веревку с двух сторон от шеи Браа (он был привязан в середине между мной и Пырром). Браа развернулся и протянул связанные руки. Перерезавший веревку черноволосый отказался полностью освободить его, медленно покачав головой. Тогда Браа повернулся к старику, сунул ему свои руки, и громко отчетливо произнося каждое слово, начал объяснять, что в таком виде обернуться невозможно. Не знаю, насколько старик его понял, но поверил. Что было вполне оправданно, ведь Браа говорил чистую правду. Острой пластинкой обсидиана, выуженной из-под одеяла, старик сам разрезал веревку, стягивающую запястья Браа, и, повелительно пошевелив пальцами, велел ему приступать.

Браа присел на корточки, закрыл ладонями лицо и обернулся волком. На сторонний взгляд никакого "процесса превращения" не было. Вот неандерталец. А вот волк. И все. Ровно также обстояло дело и с ощущениями. Вот ты неандерталец, а вот ты волк. Никакого перехода, никаких промежуточных стадий.

Старик остался недоволен. Дугообразным движением руки он велел Браа снова стать человеком. И снова волком. Опять человеком. Волком. За короткое время Браа обернулся туда сюда раз десять и конечно сильно устал. На очередной приказ старика он ответил отказом. Тот поглядел, как тяжело вздымается грудь Браа, как тот вспотел и запыхался, и разрешил ему отдохнуть. А заодно и нам с Пырром.

Отдых представлял собой все то же сидение на корточках напротив старика, только по его приказу нам принесли воды. Когда же, по мнению художника, отдых затянулся, а Браа все еще не был способен продолжать демонстрацию, он велел развязать меня, а на Браа снова наложили узы.

Я трижды обернулся волком и старик, отчаявшись, махнул рукой. Он нарисовал рядом с волком несколько неясных силуэтов и вопросительно посмотрел на меня. Поняв его так, что он интересуется, в кого еще мы можем оборачиваться, я вспомнил, что, возможно черноволосые видели Пырра в образе сайгака. Мои способности к рисованию невелики, но я взял у старика головешку и довольно внятно изобразил кабаргу, собаку и сайгака. После чего развел руками, давая понять, что этим наши способности ограничиваются.

Старик велел что-то конвоировавшим нас черноволосым. Нас всех троих подняли и увели в один из круглых домов. Оттуда вынесли дрова, утварь, все могущее служить оружием, оставили только несколько теплых шкур.

Пырр с его молодыми зубами первым расправился со своими веревками, а вскоре и мы с Браа сделались свободны. Свободны, но исключительно от пут. Снаружи скрипел снег под ногами часовых, а по их разговорам делалось ясно что сторожат нас крепко, не меньше дюжины человек вовлечены в охрану дома, где мы сидим, завернувшись в шкуры, и гадая, покормят нас или нет.

Еду так и не принесли, даже когда небо, видневшееся в дыре дымохода, потемнело. Случилось это скоро — дни все укорачивались. Заметив это, я встал и, быстро разобравшись, как это сделать с помощью веревок и кожаного клапана, дымоход закрыл. Ночью приморозит, терять тепло в отсутствие огня совершенно ни к чему.

Ночью началось странное. Сперва послышался бой барабанов. Не пустых колод, а барабанов с мембраной из кожи, гулких и звучных.

К барабанам присоединился непонятный вой, издаваемый явно не человеческим горлом. А за ним последовал свист, также перешедший в вой, но более высокого тона. Все звуки сливались в одну мелодию, тревожную и будоражащую. Браа вспомнил, что устраивали кроманьонцы, за которыми мы наблюдали, и немедленно поделился с нами этим воспоминанием. Я тоже склонен был думать, что за стенами дома происходит нечто подобное.

Гадать пришлось недолго. Полог распахнулся, в дом набилась уйма чероноволосых, нас схватили за руки и за ноги и поволокли на улицу. Мы с Браа инстинктивно отбивались, но нам не отвечали, только к держащим нас рукам присоединилось еще несколько. Пырр, запрокинув голову, верещал как убиваемый заяц. Несомненно, он рассчитывал на то, что его хоть на секунду отпустят, и тогда он успеет обернуться. Его не отпустили, а накинули на голову шкуру, так что его верещание превратилось в невнятный гул.