Барбара Вайн - Черный мотылек

• Название: Черный мотылек
• Автор: Барбара Вайн
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-11622-2

Знаменитый писатель Джеральд Кэндлесс умирает от сердечного приступа. Его любящая дочь начинает писать книгу воспоминаний и вскоре выясняет, что ее обожаемый отец — не тот, за кого себя выдавал. Он даже не Джеральд Кэндлесс. Но кто же он? И что за ужасная мрачная тайна заставляла его лгать все эти годы? Только черный мотылек может указать дорогу к правде тому, кто осмелится дойти по этому пути до конца.

Захватывающая детективная история с элементами психологического триллера, неожиданные повороты сюжета, которые держат в напряжении от первой до последней страницы, — роман Барбары Вайн (литературный псевдоним Рут Ренделл) «Черный мотылек» впервые на русском языке.

---

— Прошу прощения, — пробормотала она. — Какое имя вы назвали?

— Джеральд Фрэнсис Кэндлесс.

Красные губы вылепили это имя, зубы слегка прикусили нижнюю губу, произнося первое «р», а затем второе. Нет, она не ошиблась.

— Разве вы никогда о нем не слышали? — спросила Сара. — Он был известным писателем. Автором знаменитых романов.

Это ничего не значило. Чепуха какая-то. Почти беззвучно Джоан произнесла:

— В нашей семье не было никого с таким именем.

— Позвольте, я еще кое-что скажу, миссис Тэйг. Отец родился в 1926 году. Десятого мая. Его родители — Джордж и Кэтлин Кэндлесс. Это все записано здесь, в свидетельстве о рождении. Если вы хотя бы…

Ничего подобного с Джоан в жизни не случалось. Она была до смерти напугана — и сама еще не понимала чем.

— Нет! — вырвалось у нее непроизвольно, в попытке остановить этот поток слов.

— Нет?

— Нет, нет! — Джоан стиснула кулаки. — Нет, говорю вам!

— Что случилось? Что я такого сказала?

Гнев, давно забытый гость. Сколько лет прошло с тех пор, как Джоан пришлось «показать» кому-то, как она это называла, но сейчас она готова была вновь это сделать. Никому не позволено издеваться над старухой. Эта девчонка, бог знает почему, явилась к ней домой, чтобы поиздеваться, чтобы поковыряться в давней ране.

— Вы сами знаете, что вы сказали. Вы знаете, кто такие Джордж и Кэтлин Кэндлесс, — это мои родители. Вы знаете, кто родился десятого мая 1926 года. — Джоан чуть не задохнулась, резкость давалась ей с трудом. Руки тряслись. Но она собралась с духом и «показала»: — А теперь уходите!

Девушка тоже поднялась на ноги:

— Простите, если расстроила вас, миссис Тэйг. Я не хотела.

— Уходите! Уходите, прошу вас!

— Я не понимаю, в чем виновата. Поверьте, я не знаю, что я сделала не так. Что я сказала?

— Дайте взглянуть.

Джоан протянула руку к метрике. Девушка рассталась с документом не без сожаления. На лице гостьи недоумение, рот слегка приоткрыт. Никаких примет жестокости, издевки. Джоан чувствовала, как бешено колотится ее сердце. Ноги подкосились. Это действительно свидетельство о рождении Джеральда, вот его имя, вот имена мамы и папы и адрес того дома на Ватерлоо-роуд, где родилась она сама, а семью годами позже — Джеральд, и дата, десятое мая 1926 года, совпадает с днем его рождения.

— Откуда у вас это? — спросила Джоан.

— Прошу вас, миссис Тэйг, не надо сердиться. Я ничем не хотела вас задеть и не знаю, в чем провинилась. Это метрика моего отца. Она хранилась у матери вместе с другими свидетельствами о рождении.

— Это не вашего отца метрика, — возразила Джоан.

— Простите, мне не хотелось бы с вами спорить, но это его метрика. Его звали Джеральд Кэндлесс, день рождения у него был в мае, в прошлом году, за два месяца до смерти, ему исполнился семьдесят один год.

Теперь Джоан знала, что нужно делать. Заглянуть в жестянку. Давно уже она не заглядывала в нее, с тех самых пор, как осторожно приподняла крышку и уложила поверх всех бумаг свидетельство о смерти Фрэнка. Теперь эта бумага первой бросится ей в глаза, но тут уж ничего не поделаешь. Если она не сумеет доказать этой девице с бледным лицом, красными губами и крашеными рыжими волосами — у них в семье рыжих никогда не было — и с таким же фальшивым трауром, что Джеральд умер, умер давно, целую жизнь назад, ей не знать покоя, так и станет изводить себя и этой ночью, и завтрашним днем, и до бесконечности. Она должна защитить его от этой девчонки, от ее родни, от тех, кто покушается украсть его жизнь и смерть.

— Подождите, — велела она.

Жестянка стояла в столовой. Столовая предназначалась для еды, хранения двух графинчиков с шерри и бренди для медицинских целей, и здесь же казалось правильным сложить документы. В спальне такие вещи не спрячешь, в гостиной — несерьезно как-то. Зато в столовой, где нет мягких удобных кресел и стоит строгий стол красного дерева, редко видевший гостей, где ковер застилал лишь часть пола, и окна, выходившие на север, тускло освещали комнату, — здесь, в этом торжественном сумраке ее сокровища по праву занимали свое место. В верхнем ящике буфета — столовое серебро, в среднем — скатерть и салфетки дамасского полотна, наследство от матери, в нижнем — жестянка.

Джоан хранила все документы в черно-оранжевой коробке из-под печенья, по примеру матери, которая верила, что металл убережет бумагу от пожелтения. Она ошибалась: даже свидетельство о смерти Фрэнка уже приобрело тот густой охряной оттенок, что и много лет пролежавшие свидетельства о смерти Джорджа и Кэтлин Кэндлесс, супругов, сошедших в могилу один за другим. Нужная ей бумага на самом дне.

Сначала свидетельства о рождении детей, потом свидетельство о браке и свидетельство о смерти отца Фрэнка. Куда подевалось свидетельство о смерти его матери, она не знала. Наверное, осталось у кого-то из золовок. Два документа на самом дне лежали не в том порядке — свидетельство о смерти оказалось поверх свидетельства о рождении. Джоан вытащила верхнюю бумагу, бросила взгляд на вторую и невольно произнесла:

— Джеральд.

Она не заплачет. Только не перед этой девчонкой. На коричневатой, выцветшей бумаге и так остался влажный след слезы, упавшей на нее много лет назад. Мама? Джоан снова услышала детский голос: «Голова! Голова болит!» Слеза размыла последнюю букву в диагнозе: «Причина смерти: менингит». Раньше, до его смерти, она и не слышала такого слова. До сих пор оно казалось уродливым, угрожающим, ползучая тварь, нечто крокодилообразное, кошмарное видение. Джоан быстро перевернула бумагу обратной стороной, пряча от себя медицинское заключение. Перечитала свидетельство о рождении, слово в слово совпадавшее с тем, которое показала ей девушка, и понесла обе бумаги в гостиную.

Мисс Кэндлесс успела выпить всю воду, осушила стакан до дна. Джоан уже не чувствовала гнева, только печаль и огромную усталость. Выложив документы на стол, она сказала негромко:

— Это мой брат.

8

Не бывает хороших любовников и плохих любовников. Есть любовники желанные и нежеланные.

«Белая паутина»

Обычно к телефону подходила она. Голос дочери на том конце провода требовал папу, иногда и просить не приходилось — Урсула и так знала, что ее дело поздороваться и сказать: «Сейчас позову отца». В редких случаях, когда Джеральда не было дома — относил рукопись Розмари или прогуливался согласно ненавистному медицинскому предписанию двадцать минут на вершине утеса, — разочарование в голосе Сары или Хоуп звучало почти комически. Придется удовольствоваться разговором с мамой. А где папочка? С ним все в порядке? Когда он вернется?

Теперь все изменилось. Изменилось навсегда. Теперь каждый раз, когда дочери звонят, им приходится вступать с ней в разговор. Звонят они реже, Хоуп — почти никогда. Сара не забывает, поскольку ей больше свойственно чувство вины или долга — так считала Урсула. Еще она звонит, чтобы получить информацию. Но Урсулу это устраивало. Она брала трубку, здоровалась и слышала голос дочери, которая хотела поговорить с ней, которой она нужна.

— Как дела, ма?

И начинались вопросы. Может, она запишет кое-что? Наговорит в диктофон? Просто ответит по телефону? Урсула обдумала ситуацию, примеряясь к желаниям дочери. Можно и записать, поскольку она сама, взыскательный и бдительный цензор, отредактирует свои записи. О первой встрече с Джеральдом, о последовавших за ней свиданиях, о прозвище Медвежонок и даже о цитате из «Джейн Эйр» она уже рассказала, а потом записала кое-что заодно с анекдотом про обручальное кольцо и отослала записи Саре. Но теперь они вступали на опасную территорию. Ее рассказ войдет в книгу Сары. Бывают, наверное, женщины, готовые поделиться с детьми тайной своей сексуальной жизни — жизни с отцом этих самых детей, — но Урсула не из таких. Затронет ли Сара эту тему?

Но Сара вдруг перестала спрашивать. Вот уже три дня Урсула дожидалась очередного звонка, и все напрасно. Она даже забеспокоилась, что было глупо, поскольку дочери могли не звонить неделями. Но ведь Сара обещала. Так и сказала: «Позвоню дня через два. К тому времени я раздобуду информацию о родных отца и готова буду послушать о том, что происходило после вашей свадьбы».

На четвертый день, ближе к вечеру, Урсула позвонила сама. В одиночестве глупые мысли так и лезут в голову. Она боялась, что никто не подойдет или она услышит голос Сары на автоответчике — тогда бы ей стало совсем плохо. Но после двух гудков Сара подошла к телефону.

Голос ее звучал холодно, отчужденно:

— Что случилось?

— Со мной — ничего, — ответила Урсула. — Мне казалось, ты собиралась поговорить об отце. Для книги.

— Да, собиралась. Только не сейчас.

— Извини. Я не вовремя?

— Нет.

— Ты говорила, что собираешь информацию о родных отца?