Александр Нилин - Валерий Воронин - преждевременная звезда

• Название: Валерий Воронин - преждевременная звезда
• Автор: Александр Нилин
• Издательство: «Терра-Спорт»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-93127-092-2

Он завершил футбольную карьеру на пороге семидесятых годов. И скоро два десятилетия, как нет его в живых. Легко допустить, что эта некогда громкая фамилия может многим сегодня ничего и не сказать, а у памятливых завсегдатаев стадиона она на слуху все-таки реже, чем яшинская или стрельцовская…

Тем не менее, именно Валерия Воронина я легче и отчетливее всего воображаю себе в теперешнем пейзаже — и спортивном, и всяческом.

---

В начале повествования про Воронина я предположил, что для своего поколения он мог стать тем, кем для старшего поколения был Андрей Петрович Старостин. Но и оговорился, что в чем-то существенном воронинская генерация вообще уступала старостинской…

Рискну сказать, что в понимании футбола Валерий сильно продвинулся вперед — и ни в книгах, ни в частных беседах Старостин не высказал, пожалуй, суждений, равных парадоксам, на которые так щедр был Воронин, особенно в те годы, когда никто не хотел к нему прислушиваться. Очень уж не вязался облик и манера говорить с уровнем предлагаемого им разговора. Но к этому мы еще вернемся. Сейчас о том, в чем выразилась недоступная Валерию человеческая суть Андрея Петровича.

Блестящие люди необязательно бывают глубоки в своих размышлениях о жизни — и чаще всего никто никаких размышлений от них и не ждет, довольствуясь артистизмом, с которым произносят они афоризмы и остроты, совсем необязательно ими же сочиненные, но зато очень к месту употребленные.

Воронин бывал эффектен и тогда, когда разговор уходил в сторону от футбола: у него наготове бывали хлесткие определения, которые так идут известным и знаменитым людям. Остальное благодарная аудитория за них домыслит и дофантазирует.

У Андрея Петровича тоже были любимые присловья и шутки, но Старостин с юности вращался в кругу, которого во времена Воронина и физически не было. Воронин приятельствовал со многими знаменитостями своего поколения. Они охотно назывались его друзьями. Но ни у кого из них не хватило терпения переносить Валерия в последние годы его жизни. А у Старостина действительно были друзья. И он, в отличие от Воронина, умел интересоваться по-настоящему их делами — литературными, театральными. Дома у Андрея Петровича я обратил внимание, что все книги на стеллажах — читанные: чуть разбухшие от частого перелистывания страниц. Воронин же предпочитал книгам газеты и актеров знал, как правило, по ресторану ВТО — театралом не был. Конечно, восприимчивость вполне заменяла ему эрудицию. И в дни славы самые требовательные из собеседников с восторгом ему внимали. Но мне обидно, что в долгие дни забвения кое-что из невнятно, но очень по делу сказанного им повисло в прокуренном и перегарном воздухе.

С Андреем Петровичем я познакомился в Мячкове. Как руководитель профсоюзного футбола он приезжал туда изредка. Речь его перед футболистами в начале сезона показалась мне тогда несколько декларативной, не слишком подходящей для равнодушной к романтическому пафосу аудитории. Но позже я понял, что в том-то и проявлялась независимость Старостина — он не собирался подлаживаться под далекую от философии своей профессии молодежь. Он пришел к ним из тех времен, когда футболисты казались родственными первым авиаторам, допустим. И Андрей Петрович чувствовал себя совершенно естественно в роли символа, в качестве человека из истории…

Старостин приехал в Мячково и накануне четвертьфинального матча на Кубок против московского «Динамо», когда в команде случилось чрезвычайное происшествие — на сбор перед игрой не явился Воронин. Ситуация складывалась такая, что возникни он в самую последнюю минуту, примчись своим ходом прямо на стадион, — тренеру Иванову пришлось бы плюнуть на дисциплину и педагогику и разрешить ему играть, а сыграет хорошо, так и простить, догадываясь, в каком невыгодном свете предстанет перед командой, попустительствуя уж ни с чем не сравнимой расхлябанности.

Чемпионский состав «Торпедо»-65.

Выдвинутый на свой пост не заводским начальством, а лучшими игроками клуба, Валентин Козьмич становился заложником этого супердемократического выдвижения, хотя в команде, тем более с великими футболистами в составе, никакой демократии быть не может. Добавлю, что великие футболисты Стрельцов и Воронин искренне считали себя друзьями «Кузьмы» — и мог ли он в их дружбе усомниться? Я помню, как накануне своего дня рождения встретил в Парке Культуры на спартакиадном турнире по боксу Володю Щербакова — и пригласил его в гости. Он, конечно, поехал ко мне, но сразу предупредил, что ничего пить не будет — они сейчас все обязаны поддержать Иванова, как начинающего тренера, и соблюдают режим. Надо ли уточнять, что благим намерениям центрфорвард следовать не стал? Но Щербаков и не был другом тренеру. И когда для Иванова очевидным стало, что несоблюдение режима сказывается на форме Володи, он без большого сожаления с ним расстался — и даже не препятствовал переходу того в ЦСКА. Про отчисление Стрельцова и Воронина речи, разумеется, не заходило — они и мертвые могли выйти на поле и быть необходимыми команде. На тот злополучный матч с «Динамо» Эдуард вышел с новокаиновой блокадой — в основной состав еле-еле набиралось боеспособных одиннадцать игроков. Проиграть «Динамо» — что и случилось с минимальным счетом — могли и с Ворониным, будь он и в полном порядке. Пугало другое — до какой же черты в самосознании профессионала дошел Валерий, если не смог собрать себя «ложками» и доехать все-таки до Мячкова, до стадиона?

Что-то кончилось в тот день. И что-то — совсем уж непредсказуемое — начиналось…

— 25—

Существует в околофутбольных кругах крайне некорректная, на мой взгляд, манера противопоставлять Валентину Иванову Стрельцова и Воронина. Выдавать его за эдакого благополучного хитреца, который устроился в жизни лучше этих стихийных натур…

И если сам Иванов при постоянстве подобных противопоставлений находит в себе силы сдержаться и в отзывах о партнерах неизменно корректен и никаких «военных тайн» не выдает (а на открытии памятника Стрельцову держался в высшей степени достойно, не услышав иронических и злых шепотков за спиной от людей, забывших о сопоставимости двух великих фигур торпедовского и отечественного футбола), то его супруга Лидия Гавриловна не всегда теперь может скрыть естественное раздражение, когда драма Эдуарда закрывает от многих профанов сделанное ее супругом…

Начнем с того, что в футболе у всякого выдающегося игрока своя жизнь. Большой игрок слишком суверенен, автономен, чтобы впрямь зависеть от дружбы или вражды партнеров и коллег. Он уж слишком бывает один на один с выпавшей только ему судьбой…

Но вернемся к тренеру — в ту пору начинающему тренеру — Валентину Иванову, когда он оказался максимально терпеливым в ситуации, когда ведущий игрок «Торпедо» Воронин все регулярнее стал выходить из-под контроля и не отдавать команде того, на что команда и ее тренер привыкли рассчитывать.

Вопреки всем возникшим потом суждениям, я считаю, что Иванов проявил дружеское понимание — и в предшествующие катастрофе месяцы на формальные (необходимо, я бы добавил, формальные) позиции не становился.

Сейчас я думаю: а вот окажись на его месте Марьенко, сразу бы, наверное, забивший общественную тревогу, поднявший бы на ноги все парткомы, может быть, все и к лучшему бы — посадили Валерия на цепь, напугав дисквалификацией или чем-нибудь таким же страшным и унизительным?

Нет, в проверенных советских рамках Валерия Ивановича вряд ли надолго бы удержали.

Весь ужас случившегося с ним и заключался, мне кажется, в той депрессии, в которой все глубже увязал он и которая не излечивалась средствами, имевшимися в распоряжении тех, кто призван, по идее, был вмешаться в судьбу Воронина.

«Тоска по лучшей жизни» никому из окружающих и не могла бы стать понятной — при всем их желании.

Мотиваций для Валерия Ивановича в обозримом им отечественном футболе не существовало.

Не знаю: тогда ли, позднее ли «Кузьма» понял, что с ним творится, но в своих мемуарах он сделал попытку проникнуться тогдашним состоянием Воронина.

Иванов считал, что Валерий раньше всех понял невозможность дальнейшего для себя продвижения в футболе. Понял, что главное — позади. Что он достиг своего потолка. Андрей Петрович Старостин в самом что ни на есть узком кругу заметил, что Валера зря занесся, «закрыв» измученного Альберта и полуживого Эйсебио. Я эти слова услышал от самого Воронина — он передавал их без тени возмущения или обиды, смеясь. Но откуда нам знать, каких внутренних мук стоил ему этот смех. Он лучше нас понимал, что никакая символическая сборная — очередная — не выведет его из возрастного тупика.

Иванов, анализируя ситуацию шестьдесят седьмого - шестьдесят восьмого годов в мемуарах, понял отношение Валерия к делу следующим образом…

Надрываться больше незачем. Можно, наконец, и снизить объемы тренировочной работы. Не всю же ему жизнь быть «джокером». Пусть теперь авторитет поработает на него. И необязательно совсем до конца карьеры быть ему полузащитником, заметным и в атаке. У него есть запасная профессия — стоппер…

В замечаниях Иванова немало логичного. Но состояние Воронина, по-моему, не вмещается в беспощадность схемы.