Владимир Набоков - Комментарий к роману "Евгений Онегин"

• Название: Комментарий к роману "Евгений Онегин"
• Автор: Владимир Набоков
• Издательство: Искусство-СПб / Набоковский фонд
• Жанр: Критика
• Год: 1998
• ISBN: 5-210-01490-8

Это первая публикация русского перевода знаменитого «Комментария» В В Набокова к пушкинскому роману. Издание на английском языке увидело свет еще в 1964 г. и с тех пор неоднократно переиздавалось.

Набоков выступает здесь как филолог и литературовед, человек огромной эрудиции, великолепный знаток быта и культуры пушкинской эпохи. Набоков-комментатор полон неожиданностей: он то язвительно-насмешлив, то восторженно-эмоционален, то рассудителен и предельно точен.

В качестве приложения в книгу включены статьи Набокова «Абрам Ганнибал», «Заметки о просодии» и «Заметки переводчика». В книге представлено факсимильное воспроизведение прижизненного пушкинского издания «Евгения Онегина» (1837) с примечаниями самого поэта.

Издание представляет интерес для специалистов — филологов, литературоведов, переводчиков, преподавателей, а также всех почитателей творчества Пушкина и Набокова.

---

1—7 См. коммент. к гл. 8, VIII–IX.

7 Упоминание пушкинского стихотворения «Демон» (октябрь или ноябрь 1823 г.). Следует отметить, что его первые строки, приведенные ниже, предвосхищают гл. 8, I, 1:

В те дни, когда мне были новы
Все впечатленья бытия —
И взоры дев, и шум дубровы,
И ночью пенье соловья; —
Когда возвышенные чувства,
Свобода, слава и любовь,
И вдохновенные искусства,
Так сильно волновали кровь; —
Часы надежд и наслаждении
Тоской внезапной осеня,
Тогда какой-то злобный гений
Стал тайно навещать меня.
Печальны были наши встречи:
Его улыбка, чудный взгляд,
Его язвительные речи,
Вливали в душу хладный яд.
Неистощимый клеветою,
Он провиденье искушал;
Он звал прекрасное мечтою,
Он вдохновенье презирал,
Не верил он любви, свободе,
На жизнь насмешливо глядел, —
И ничего во всей природе
Благословить он не хотел.

Этот «демон» ассоциируется с «байронической» личностью Александра Раевского (1795–1868), с которым Пушкин познакомился в Пятигорске летом 1820 г., затем довольно часто встречался в Одессе летом 1823-го и время от времени виделся позднее, вплоть до лета 1824-го. В черновике письма к Раевскому от октября 1823 г. Пушкин называет его «неизменным учителем в делах нравственных» и отмечает присущий ему «интерес Мельмотовского героя». Когда в ч. III литературного альманаха «Мнемозина» (ок. 20 октября 1824 г.) появилась эта пиеса под заголовком «Мой демон» (замененным на «Демон» при переиздании в «Северных цветах» на 1825 г. и в сборнике «Стихотворений» Пушкина 1826 г., которым я пользовался для перевода), некоторые читатели решили, будто в образе демона распознали Раевского, на что Пушкин написал, хотя и не опубликовал, опровержение. В этом рукописном наброске (1827) наш поэт, говоря о себе в третьем лице, советует читателю воспринимать его «Демона» не как портрет какой-то конкретной личности, но как дух, определяющий нравственность эпохи, дух отрицанья и сомненья (ПСС 1936, т. V, с. 273){182}.

В черновом наброске «Демона» Пушкин оставил возможное продолжение, последние строки которого звучат так:

Я стал взирать его очами
……………………………………………
<С его неясными словами
Моя душа звучала в лад>…

Очень похожие строки Пушкин одно время собирался использовать для продолжения гл. 1, XLVI (см. коммент. к стихам 5–7 указанной строфы).

Все это получило интересное развитие в пушкинском стихотворении «Ангел», этаком дополнении к «Демону». Это небольшое стихотворение, не лишенное красок, но в целом довольно посредственное, представляет собой сочетание байронической элегии и галльского мадригала, отмеченное довольно банальными рифмами и предательской бедностью модуляций скада[820] (0, III, III, III, I, III, III, III, 0, 0, III, III, в отличие от ритмики «Демона»: 0, I–III, 0, III, III, III, I–III, II, III, III, 0, II, 0, 0, III, 0, I–III, III, I–III, 0, II, I, I–III).

Стихотворение было впервые опубликовано в «Северных цветах» на 1828 г. и затем появилось в приведенном здесь виде в «Стихотворениях» Пушкина (1829), где датировано 1827 г. Вот оно:

В дверях эдема Ангел нежный
Главой поникшею снял,
А Демон мрачный и мятежный
Над адской бездною летал.

Дух отрицанья, дух сомненья
На духа чистого взирал
И жар невольный умиленья
Впервые смутно познавал.

«Прости, — он рек, — тебя я видел,-
И ты недаром мне сиял:
Не все я в мире ненавидел,
Не все я в мире презирал».

Существует предположение, что в этом стихотворении речь идет о графине Воронцовой и Александре Раевском, что еще более укрепляет возможную взаимосвязь между вымышленным Онегиным и стилизованным Раевским (см. коммент. к гл. 1, XLVI, 5–7).

Десятилетием позднее из этих двух стихотворений вырос основной пафос романтической поэмы Лермонтова «Демон».

9—14 Интонация этого отрывка, особенно стиха 13, очень напоминает звучание следующего пассажа «Рене» Шатобриана (ed. Weil, p. 41–42): «Sans parens, sans amis, pour ainsi dire seul sur la terre, n'ayant point encore aimé, j'étois accablé d'une surabondance de vie»[821].

XIII

Им овладело беспокойство,
Охота к перемене мест
(Весьма мучительное свойство,
4 Немногих добровольный крест).
Оставил он свое селенье,
Лесов и нив уединенье,
Где окровавленная тень
8 Ему являлась каждый день,
И начал странствия без цели,
Доступный чувству одному;
И путешествия ему,
12 Как всё на свете, надоели;
Он возвратился и попал,
Как Чацкий, с корабля на бал.

1 Им овладело беспокойство… — Галлицизм; например, Шатобриан («Замогильные записки»), запись за 1838 год на смерть герцога Энгиенского (ed Levaillant, pt. II, bk. IV, ch. 2): «…Il me prend… une inquiétude qui m'obligerait à changer de climat»[822].

См. также: Мария Эджуорт, «Скука», гл. 1: «…отвращение к месту, где я находилась… детская любовь к путешествиям».

2 …к перемене мест… — Тот же самый галлицизм («changement de heu») встречается у Грибоедова в «Горе от ума», действие IV, стихи 477–479:

Тех чувств…
Которые во мне ни даль не охладила,
Ни развлечения, ни перемена мест.

Здесь также наблюдается любопытное сходство с описанием постоянства Ленского в гл. 2, XX, 8—14:

Ни охлаждающая даль,
Ни долгие лета разлуки…

10 Доступный чувству одному… — Строка двусмысленная. Подвластный лишь одному чувству (например, тоске или раскаянию) или же движимый только чувством (но не разумом)? Ни то, ни другое не имеет большого смысла.

14 …с корабля на бал — Имеется в виду приезд Чацкого в «Горе от ума» Грибоедова. Зимним утром 1819 г. он внезапно появляется в доме Фамусова в Москве, проведя три года в чужих краях (действие I, стих 449). Он проехал семьсот верст с лишком (более четырехсот миль) за сорок пять часов (стих 303) без остановки, то есть путешествуя на почтовых лошадях. Следовательно, речь идет о Петербургско-Московском тракте. Чацкий возвращается через Петербург из-за границы, возможно с водных курортов (Германии? Замечание Лизы в стихе 277 может также означать, что в начале своего путешествия он посетил Кавказ для поправки здоровья). Кажется, он побывал во Франции (на что есть туманный намек в III, VIII). «Корабль» в устах Пушкина звучит как напоминание о том, что Чацкий прибыл в Россию из-за границы скорее всего по воде (а именно по Балтийскому морю), и о рассказе Софьи (стих 331), будто она осведомлялась даже у моряков, не повстречали ли они его по дороге в почтовой карете. «Бал» относится к приему, который устраивается вечером того же дня в доме Фамусова (действие III).

***

На первый взгляд может показаться, что Онегин прибыл в Санкт-Петербург на корабле из страны, расположенной по ту сторону Балтийского моря. Но тут возникает целый ряд осложнений.

Насколько восприятие окончательного текста должно — если вообще должно — определяться подробностями сюжета и характеристиками персонажей, отчетливо выраженными автором лишь в сохраненных, но неопубликованных рукописях? А если определенная мера такого влияния признается, то зависит ли она от особенностей рукописи (черновик, беловая рукопись, вычеркнутые чтения и т. д.) или от особых причин, помешавших автору этот текст опубликовать (например, давление цензуры, нежелание обидеть здравствующих современников и т. д.)? Я склонен опираться лишь на окончательный текст.

В окончательном тексте ЕО нет никаких утверждений, исключающих возможность возвращения Онегина в Россию из путешествия по Западной Европе (которое он совершает после посещения черноморского побережья, описанного в отрывках из «Путешествия Онегина», опубликованных Пушкиным). Если же мы будем анализировать весь имеющийся материал, то обнаружим, что Онегин, выехав летом 1821 г. из Петербурга (куда он прибыл вскоре после дуэли), отправился в Москву, Нижний Новгород, Астрахань и на Кавказ, осенью 1823 г. был в Крыму, затем посетил Пушкина в Одессе и в августе 1824-го вернулся в Петербург, таким образом завершив полный круг своего русского турне и не имея никакой возможности совершить путешествие за границу.

Когда в гл. 8, XIX Татьяна между прочим осведомляется у Онегина, не из своего ли поместья он приехал в Петербург, его ответ не приводится, но мы легко можем представить себе онегинские слова: «Нет, я прямо из Одессы», и лишь при огромном усилии воображения можно услышать другой ответ: «Я, видите ли, был за границей: проехал Западную Европу от Марселя до Любека — enfin, je viens de débarquer»[823]. Я бы предположил, не углубляясь в эту проблему далее, что перемещение с палубы в бальную залу не следует воспринимать географически буквально, но относиться к нему как к литературной метафоре, почерпнутой из сюжета «Горя от ума», где «корабль» в той или иной мере также употребляется в переносном значении.