Владимир Набоков - Комментарий к роману "Евгений Онегин"

• Название: Комментарий к роману "Евгений Онегин"
• Автор: Владимир Набоков
• Издательство: Искусство-СПб / Набоковский фонд
• Жанр: Критика
• Год: 1998
• ISBN: 5-210-01490-8

Это первая публикация русского перевода знаменитого «Комментария» В В Набокова к пушкинскому роману. Издание на английском языке увидело свет еще в 1964 г. и с тех пор неоднократно переиздавалось.

Набоков выступает здесь как филолог и литературовед, человек огромной эрудиции, великолепный знаток быта и культуры пушкинской эпохи. Набоков-комментатор полон неожиданностей: он то язвительно-насмешлив, то восторженно-эмоционален, то рассудителен и предельно точен.

В качестве приложения в книгу включены статьи Набокова «Абрам Ганнибал», «Заметки о просодии» и «Заметки переводчика». В книге представлено факсимильное воспроизведение прижизненного пушкинского издания «Евгения Онегина» (1837) с примечаниями самого поэта.

Издание представляет интерес для специалистов — филологов, литературоведов, переводчиков, преподавателей, а также всех почитателей творчества Пушкина и Набокова.

---

Этот молодой художник застрелился, согласно одной версии, в пасхальное воскресенье в церкви в Италии, согласно другой, — в присутствии некоего эксцентричного англичанина, пообещавшего оплатить его карточные долги при условии, что будет свидетелем его самоубийства{200}.

Карикатуры Сен-При также упоминаются Пушкиным в стихотворении 1829 г. к N.N. («Счастлив ты в прелестных дурах…»).

7 …вербный херувим… — «Вербный», от слова «верба», разновидность ивы. Речь идет о бумажных фигурках херувимов, наклеивавшихся на имбирные пряники и т. п., которые продавались на ежегодных ярмарках, устраивавшихся на Вербной неделе, перед Пасхой.

9—10 Cм. также коммент. к гл. 8, ХХIIIb, 9—10.

10 Перекрахмаленный… — Имеется в виду шейный платок. Моду слегка крахмалить шейные платки пустил в 1800–1815 гг. красавчик Бруммель, а ее преувеличением в конце 1820-х гг. его подражатели шокировали как французский, так и русский вкус. Да и сам Бруммель, проводя последние годы жизни в Кане (он начал терять рассудок около 1837 г. и стал безнадежно слабоумным к лету 1838-го), кажется, крахмалил свои батистовые платки гораздо сильнее прежнего.

XXVIa

Эта строфа записана на отдельном листе беловой рукописи:

Тут был Проласов, заслуживший
Известность низостью души
Во всех Альбомах притупивший,
4 St Priest, твои карандаши;
Тут был <К.M.> фра<нцуз> женатый
На кукле чахлой и горбатой
И семи тысячах душах;
8 Тут был во всех своих звездах
<Правленья Цензор> не преклонный
(Недавно грозный сей Катон
За взятки места был лишон).
12 Тут был еще сенатор сонный,
Проведший с картами свой век:
Для власти нужный человек.

Стихи 12–14 были отрезаны. Они реконструированы по тексту, опубликованному в «Вестнике Европы» (1883, № 1) А. Отто-Онегиным, которому тогда принадлежал автограф.

5—6 Отвергнутое чтение беловой рукописи:

Тут знатный барин был женатый
На кукле желтой и горбатой…

6 …чахлой и горбатой… — (пр. пад, ж. р.) беловой рукописи строфы XXVIa напоминает выражение «так мала», эпитет, используемый в некоторых последующих черновиках и, несомненно, относящийся к дочери Оленина Анне (1808–1888). «Горбатой» — злонамеренный намек на ее излишне выступающие лопатки. Интересно отметить, что впоследствии (около 1840 г.) она вышла замуж за человека французского происхождения (Федора Андро, по-французски — Andrault, военного, а позже сенатора). Не знаю, верно ли были расшифрованы в черновике буквы «К. М.», относящиеся к мужу глупой куклы, но если верно, то я предполагаю, что «К» — это общепринятое сокращение титула «князь»{201}.

Если XXVIa, 5–7 представляют собой грубую насмешку над Аннет Олениной с некоторыми добавленными для камуфляжа подробностями, то строки 8—11 — такая же насмешка над ее отцом. Он хоть и не брал взяток, но любил щеголять во всех своих орденах. Начало строки 9 «Правленья Цензор» — синтаксически неправильное сокращение, означающее «член Главного Управления цензуры».

Постановлением 1828 г. цензура в России была передана в ведение Министерства народного просвещения, и членами ее верховного совета состояли президенты и директора учебных заведений. Алексей Оленин стал членом Главного Управления цензуры в силу занимаемой должности 6 сентября 1828 г. и сохранял этот пост до 1834 г.; вне всякого сомнения, ему была известна деятельность временной верховной комиссии, состоявшей из князя Виктора Кочубея, графа Петра А. Толстого и князя Александра Голицына, которая с 28 апреля по 31 декабря 1828 г. занималась рассмотрением дела о «Гавриилиаде» (см. ниже). Впрочем, мне не удалось выяснить, был ли Оленин действительно «лишен места», и предполагаю, что это увольнение, как и его причина, служит камуфляжем, таким же, как статус замужней женщины, приписанный «горбатой кукле».

В черновике строфы XXVIa (2382 л. 32 об.) в стихах 11–14 с едкой злостью описывается Лиза Лосина (от «лося», который ассоциируется с «оленем»):

Уж так жеманна, так мала,
Так неопрятна, так писклива,
Что поневоле каждый гость
Предполагал в ней ум и злость.

(Наталья Пушкина, напротив, была высокой, почти пять футов и шесть дюймов, очень элегантной и обладала столь величественным видом, что людям, встречавшимся с ней на балах, казалась холодной и глупой). Я предполагаю, что эти строки были написаны нашим поэтом во время медового месяца в Царском Селе в 1831 г. Может быть, это всего лишь воспоминание прошлого, которое лицемерный и страстный молодой муж дарит своей юной жене, а может, что мне кажется более правдоподобным, это неутолимая ярость отвергнутого поклонника, которую тот испытывает к незабываемой барышне и ее мещанским родителям.

Кукла эта вызывает «дрожь» у Онегина (отвергнутый черновик строфы XXVIa, 7 в тетради 2382, л. 34 об.). Во всех отвергнутых вариантах она «горбата», а отец ее — «нулек на ножках». Строки 7—10 на л. 32 об. Томашевский расшифровывает следующим образом:

Annette <Lisette> Olénine тут была,
Уж так <жеманна>, так мала!
Так бестолкова, так писклива,
<Что вся была в отца и мать>…

Имей я доступ к пушкинским рукописям, возможно, мне удалось бы дать более полную и отчетливую картину того, как в них отражается Пушкин — отвергнутый ухажер и Пушкин-художник. Художник и благородный человек одержали верх, и в окончательном тексте не осталось и следа от Аннет Олениной и ее отца. Однако несомненным остается одно — сердце нашего поэта в гораздо большей мере было отдано ухаживанию за Аннет Олениной, чем откликалось на чувственное обаяние его невесты.

Вероятно, Пушкин впервые увидел Аннет в доме ее отца, когда та была бледной одиннадцатилетней девочкой; не исключено, что она принимала участие в шарадах на том самом вечере в 1819 г., когда Пушкин флиртовал с ее кузиной Анной Керн (его maîtresse en titre[846] в 1828-м), а Крылов читал свою басню о добропорядочном осле (одна строка из которой стала отправной точкой для «Евгения Онегина» в 1823 г.; см. коммент. к гл. 1, I, 1). Как зачастую случается с хорошо изученными биографиями, на этой стадии нашего исследования возникает художественно убедительный рисунок, соединяющий начало «Евгения Онегина» с его концом.

В своем дневнике, написанном частично по-русски, частично по-французски («Дневник Анны Алексеевны Олениной. 1828–1829», изданный в Париже в 1936 г. Ольгой Оом, которая, похоже, не скупясь исправляла русский язык своей бабушки), Анна Оленина описывает, с какой жадностью Пушкин следил за ее крохотными ножками, «glissant sur le parquet»[847] на балу в Петербурге зимой 1827/28 г. «Parmi les singularités du poète était celle d'avoir une passion pour les petits pieds, que dans un de ses poèmes il avouait préférer à la beauté même»[848] (запись от 18 июля 1828 г.). В той же записи она продолжает по-русски:

«Бог, даровав ему гений единственный, не наградил его привлекательной наружностью. Лицо его было выразительно, конечно, но некоторая злоба и насмешливость затмевали тот ум, который виден был в голубых или, лучше сказать, стеклянных глазах его. Негритянский профиль, заимствованный от рода матери, не украшал лица его. Да и прибавьте к тому ужасные бакенбарды, растрепанные волосы, ногти как когти, маленький рост, жеманство в манерах, дерзкий взор на женщин, которых он отличал своей любовью, странность нрава природного и принужденного, и неограниченное самолюбие…»{202}

Она в шутку нарекла Пушкина «Джеком Бродягой» по имени персонажа из пьесы «Увлечения молодости, или Прогуливающийся джентльмен» — комедии в пяти актах Джона О'Киффа (которую Аннет Оленина, вероятно, читала в «Британском театре» / «The British Theatre», ed. Elizabeth Inchbald, London, 1808, vol. XXII). Герой этот (цитирую по тексту пьесы) «подгоняем бурными порывами своей ветреной души», его «жизнь есть стремительный поток сумасбродных причуд», «черты лица лучатся смехом и легкомыслием», а между тем «здравый голос человечности подталкивает его сердце к благородным поступкам». Он влюбляется в прекрасную квакершу леди Амаранту. Издательница, мисс Оом, читает «Джек» как «Красный» и анахронически придает этому слову политическую окраску.

В двадцать лет Аннет Оленина была миниатюрной изящной блондинкой, «резвой, как мышь», пишет Вяземский в письме жене от 3 мая 1828 г.{203} В стихотворении, озаглавленном «Ее глаза» (семнадцать строк, написанных четырехстопным ямбом, начинающихся схемой рифмовки abaab, которая затем сменяется чередованием женских и мужских рифм), сочиненном весной 1828 г. в Петербурге или в оленинском имении Приютино, расположенном за Охтой, в семнадцати верстах от города, Пушкин говорит (стихи 9—17):