Яков Ершов - Витя Коробков - пионер, партизан

• Название: Витя Коробков - пионер, партизан
• Автор: Яков Ершов
• Издательство: Крымиздат
• Жанр: Детская проза
• Год: 1964

Автор настоящей повести Яков Алексеевич Ершов родился в 1915 г. в семье крестьянина. Юношей работал на Челябинском тракторном заводе. С 1938 г. служит в Советской Армии. Окончил Коммунистический институт журналистики и Военно-политическую академию имени В. И. Ленина. В годы Великой Отечественной войны участвовал в боях с немецко-фашистскими захватчиками на Карельском и 3-м Украинском фронтах. Выступал в армейских и фронтовых газетах с очерками и рассказами о подвигах советских воинов. За боевые заслуги был награжден орденом Отечественной войны II степени и двумя орденами Красной Звезды. В настоящее время — журналист, военнослужащий.

---

И на этот раз Павлик действовал осторожно. Но он не знал, что накануне агент фашистской тайной полевой полиции Альфред Михельсон опознал по приметам и арестовал парашютиста из разведцентра «Краснодар» Александра Могильного. На допросах Могильный рассказал о радисте и связном Павлике. И Михельсон теперь их разыскивал.

Ранним утром Павлик пришел в деревню, где на явочной квартире должна была состояться встреча с радистом. Но Сергея там не оказалось. Он приходил накануне вечером, оставил рацию, которую просил спрятать, и снова ушел в лес. Сергей, видимо, подозревал, что фашисты охотятся за ним, и потому решил пересидеть день-два в заброшенном окопе.

Павлик хорошо знал этот окоп. Несколько месяцев тому назад они уже отсиживались в нем с Сергеем, ожидая, пока успокоятся встревоженные партизанскими вылазками фашисты. Поэтому он не стал задерживаться. Полдень застал его уже у Косой балки. Он не пошел сразу к окопу, а, укрывшись в кустарнике, стал наблюдать за косогором, на котором был вырыт окоп. Но сколько ни всматривался, ничто не говорило о присутствии человека.

Павлик решил было уже спуститься к окопу, чтобы убедиться, что там действительно никого нет, но шум приближающихся шагов остановил его. Павлик затаился. Он увидел, как зашевелились ветки орешника и из раздвинувшегося куста выглянула мальчишеская голова в пилотке. Витя, это был он, возвращаясь из Старого Крыма, решил заглянуть к своему новому приятелю и узнать, не нужна ли опять его помощь.

Витя спустился к окопу. Сергея не было. Став на колени, пошарил рукой под корневищем старого дуба. Обещанной записки Сергей не оставил. Витя растерянно посмотрел по сторонам, нагнулся и снова ощупал корневище. Записки не было. Значит, беда все-таки случилась.

Витя еще некоторое время посидел у окопа и, согнувшись, словно вещевой мешок за плечами стал вдруг тяжелее, пошел прочь.

Павлик продолжал лежать в кустах. Он знал теперь, что Сергея нет в окопе, но надеялся, что радист придет.

Прошло более часа. Снова зашуршала листва, и к окопу спустился высокий сутулый человек с узенькими, острыми глазками. Павлик без труда узнал в нем партизана Вятченко, он встречал его в партизанском отряде, лагерь которого был одно время расположен рядом со стоянкой парашютистов. Вятченко заглянул в окоп, пошарил глазами по кустам и, подобравшись к ним, лег на землю, затаился.

Время шло. Сергей не появлялся, и Павлик решил обратиться к Вятченко. Все-таки свой, партизан. Может быть, знает что-нибудь о Сергее.

— Дяденька! — тихо позвал он. Вятченко вздрогнул от неожиданности.

— Ты что здесь?

Павлик не ответил. Вятченко подполз к нему.

— Радиста ждешь? Сергея? И меня послали предупредить его. Гестапо напало на след парашютистов. Троих взяли. Теперь его ищут, Сергея.

— А как предупредить-то? — взволнованно зашептал Павлик. — Сюда он должен прийти.

— А не пришел, — отрезал Вятченко. — Видно, у старой землянки пережидает.

О существовании старой землянки знали раньше только двое — Павлик и Сергей. Но теперь о ней заговорил Вятченко: значит, Сергей посвятил его в эту тайну. И Павлик согласился идти с Вятченко.

Близился вечер. Сумрачные тени ложились между деревьями. Это было на руку. Но едва Павлик спустился в землянку, как на него навалились двое, скрутили руки, тряпкой заткнули рот.

К ночи Павлика доставили в Старый Крым, и косой рыжий немец, хорошо говоривший по-русски, тут же стал допрашивать его.

Эх, Павлик, Павлик! Как же ты не доверился Вите и не окликнул его там, у старого окопа. Он бы предупредил тебя об опасности, он отвел бы от тебя беду…

РЫЖАЯ КРЫСА

Переводчик «ГФП-312» Альфред Михельсон был доволен собой. Прошло всего несколько месяцев, как группа фашистской тайной полевой полиции обосновалась в Старом Крыму, а гестаповская тюрьма уже переполнена. Благодаря ему, Михельсону, в руках полиции оказались десятки партизан, подпольщиков, советских разведчиков. С особой гордостью вспоминал Михельсон, как удалось ему заслать провокаторов в одну из феодосийских подпольных патриотических групп. Тогда сразу же были арестованы члены группы Михаил Гусько, Владимир Сердобольский, Мария Иогель, та самая, которую следователь полка назвал Красивой Марией. Она и впрямь была очень хороша, но и не менее упряма: сколько ни пытали ее, сколько ни истязали — не сказала ни слова: ни одной фамилии партизан, подпольщиков, ни одной явки.

А водолаз Гусько? Было установлено, что именно он, раздобыв где-то водолазный костюм, перерезал провода, идущие под водой к зарядам тола. В конце декабря 1941 года русский десант высадился в порту. Немцы пустили ток по проводам, уверенные, что порт взлетит на воздух. Но взрыва не произошло… Водолаз тоже упорно молчал. Заставить его говорить было невозможно.

Когда Михельсон думал о той твердости, с которой держались арестованные, его начинали точить сомнения. Правильно ли он поступил, перекинувшись в сорок первом к фашистам? Не испортил ли себе карьеру, не проиграл ли? Он мечтал заслужить доверие гитлеровцев и получить после войны тепленькое местечко городского головы или начальника тайной полиции. Но с конца 1941 года фашисты терпели одно поражение за другим, и теперь уже трудно было рассчитывать на победу. Пора каждому позаботиться о своей шкуре. Уже агенты, завербованные в свое время Михельсоном, — Зуб, Олейниченко все чаще поговаривают о том, куда укрыться, если фашистская Германия погорит. Они грабят арестованных, копят золотые вещи, помышляя устроиться где-нибудь в Швейцарии, на берегу Женевского озера. Подлецы! Думают только о себе. Ладно, Альфред их всех обойдет!

Но как ни успокаивал себя Михельсон, он не мог отделаться от мысли, что дела его из рук вон плохи. Об этом напомнил ему на допросе и схваченный по доносу Вятченко советский радист-разведчик, который называл себя то Володей, то Васей. Настоящего имени Михельсон так и не смог установить, хотя вырвал в злобе изобретенными Зубом щипцами все ногти на руках не только у разведчика, но и у его связного Павлика. Пытка, которую не могли наблюдать до конца даже следователи Блейер и Вайс. И вот, когда Блейер и Вайс сбежали и Михельсон остался один на один с арестованными, разведчик заговорил. Он сказал, глядя Михельсону с издевкой в лицо:

— Слушай, иуда! Пусть я умру, но и ты не надолго переживешь меня. Советские войска подходят к Одессе. Немцы дерутся за места на пароходах, отправляющихся из Севастополя. Куда побежишь, рыжая крыса?

Михельсон наотмашь ударил радиста рукояткой пистолета. Но слова разведчика зловещим напоминанием стояли в ушах.

Чувствуя, что он обречен, Михельсон злобствовал еще лютее. Он распекал агентов и требовал от них предательства, предательства и предательства. Не зря он так старательно, подстать себе, подбирал их: они шли на любую подлость. Только позавчера, переодевшись и выдав себя за бежавших из лагеря военнопленных, втерлись двое сыщиков в доверие к красноармейской вдове, и та свела их с людьми, которые должны были отвести их в партизанский отряд. За проводниками потянулась целая цепочка. Агенту Вятченко удалось, например, установить, что партизаны братья Стояновы частенько приходят из отряда домой в разведку и за продуктами.

Альфред сегодня поручил своим подручным следить за домом Стояновых.

И вот теперь, когда его личные дела складываются так блестяще и его карьера, казалось бы, уже обеспечена, немцы отступают по всем фронтам и тем ставят под удар все добытое ценой предательства и изуверства! Есть от чего прийти в уныние…

С таким настроением шел Михельсон в здание штаба «ГФП-312». Едва он переступил порог штаба, на него набросился с руганью комиссар Отто Кауш. Он упрекал переводчика в том, что тот небрежно несет службу и допустил побег заключенного из камеры. Михельсон молча выслушивал ругательства, так как считал, что действительно отчасти виноват.

Именно он завербовал около месяца тому назад одного из арестованных партизан в осведомители, а потом, проверив его на деле, рекомендовал часовым при заключенных. Ночью часовой договорился с арестованным накануне партизаном, и они оба сбежали. Погоня была безуспешной.

Исчерпав весь запас ругательств, Кауш потребовал, чтобы Михельсон ехал в Феодосию. Ему поручалось возглавить засаду в раскрытой гестапо явочной квартире. Вместе с агентом Бельчиковым Михельсон сел и дожидавшуюся у подъезда машину. Зло хлопнул дверкой, проворчал: «Проклятая работа».

На выезде из Старого Крыма они нагнали мальчишку. Михельсону вдруг подумалось, что это один из братьев-партизан Стояновых. Он приказал остановить машину и выскочил на шоссе.

— Документы? Фамилия?

— Коробков.

— Врешь! Чего шляешься?

Мальчик объяснил, что идет к родным, которые живут в деревне Спасовке, и предъявил справку от старосты. Михельсон повертел в руках бумажку, сердито пнул мальчика в спину: «Пошел!»