Йозеф Секера - Чешская рапсодия

• Название: Чешская рапсодия
• Автор: Йозеф Секера
• Издательство: Прогресс
• Жанр: О войне
• Год: 1972

О гражданской войне у нас написано немало книг, но книга Йозефа Секеры, одного из старейших писателей Чехословакии — он родился в 1897 году, — вызывает особый интерес. Знаменателен сам по себе факт, что о гражданской войне в России пишет иностранный писатель, пишет взволнованно, глубоко, как бы изнутри передавая атмосферу событий полувековой давности. «Чешская рапсодия»… Это книга о простых чехах и словаках, на которых надели австрийские шинели и погнали на смерть за чуждые им интересы. Это книга о тех чехах и словаках, которые не желали выполнять направленные против своих же братьев славян приказы и группами сдавались в русский плен. Это книга о тех из них, кто не принял участия в контрреволюционном мятеже так называемого Чехословацкого корпуса, а добровольно вступил в ряды Красной Армии, чтобы вместе с ней сражаться против белогвардейцев и интервентов. Книга эта в конце концов о самом главном — об интернационализме, о классовой солидарности, о братстве по оружию чехословацкого народа с революционными народами России.

---

— Анфиса — красивое имя, а как вас звали до того, как вы появились в Алексикове? Женщины, которые влюбляются в незнакомых красноармейцев, охотно меняют имя.

Она пожала плечами. Сыхра невольно восхищался ее простой красотой, которую портил лишь упрямый подбородок.

— Зачем мне, товарищ, менять имя? Этого от меня мужчины не требуют. Вам охота узнать, откуда я и что делаю в Алексикове, так ведь? Мужа моего убили белые, и приходится мне кормиться, как смогу.

— А купец Антонов с Петроградской вас не прокормит? — спросил Сыхра.

Она медленно повернулась к нему, улыбка ее выжидательно застыла.

— В самом деле, что вы делали час назад у купца Антонова на Петроградской? — подхватил Кнышев.

— У меня с ним торговые дела, — ответила она, опуская руку к карману длинной юбки.

Тон комиссара стал язвительным:

— Советую — не шевелитесь, вам от нас не убежать. Андрей следит за каждым вашим движением, а вы не так быстры, как он, могу вам в этом поклясться хоть по-французски. Вы ведь знаете французский, Анфиса Андреевна?

Она громко рассмеялась.

— Не понимаю, что за разговоры вы ведете со мной. Вы всегда так развлекаете женщин? Бедные женщины! Вы наверняка комиссар.

— Угадали вы правильно, Анфиса Андреева, но мы не будем больше играть в загадки. Считайте, что вы арестованы. Поднимите руки да позвольте обыскать вас. Ну! — Кнышев направил на нее пистолет.

— Уберите вашу пушку, у меня нет оружия, — засмеялась Анфиса, — и позовите конвой, с солдатами мне будет лучше, чем с вами, товарищ комиссар. — И она, как бы возмущенная, стремительно встала.

Голубирек выглянул в окно. Конядра, Ганза и Петник ждали у дверей вагона. Голубирек кивнул — они явились мгновенно, Аршин Ганза взял Анфису под локоток и вывел.

— Обыщите, нет ли у ней хлопушки! — крикнул им вслед Голубирек.

Анфиса соскочила со ступенек. По соседнему пути громыхал длинный пустой состав. Аршин дернул арестованную на себя, она вырвалась, и под вагоном комиссара скользнула на другую сторону пути. Аршин — за ней. С той стороны стояли Шама с Лагошем. Когда Анфиса, озираясь, куда ей бежать, вынырнула из-под вагона, Шаыа схватил ее за руку. Она сильно оттолкнула его и, прежде чем Лагош успел задержать ее, побежала вдоль эшелона к промежутку между вагонами. Солдаты, наблюдая эту сцену из теплушек, смеялись:

— Эй, не так, не так! — крикнул Шаме один из них. — Хватай ее за волосья!

Конядра, видевший все с площадки вагона, бросился к противоположной двери, выхватил наган и выстрелил. Анфиса упала. Шама и Лагогя бежали к ней, Конядра спешил за ними.

— Попалась, сука! — закричал Шама и нагнулся схватить руку Анфисы, которой она шарила в кармане юбки, и тут увидел в ее ладони небольшой револьвер. Но раньше, чем женщина успела поднять его, над ухом Шамы треснул второй выстрел Конядры, и рука Анфисы упала. Пуля, которую она все-таки успела выпустить, просвистела мимо уха Лагоша.

Подбежали Аршин и Петник. Шама, разинув рот, глядел на Конядру — тот, как ни в чем не бывало, вложил наган в кобуру и сказал:

— Отнесите ее к комиссару!

У Кнышева был уже Войта Бартак, и с ним двое в кожаных куртках. Кавалеристы положили раненую на диван и ушли. Конядра стал у двери.

— Я не мог иначе, убежала бы, — оправдывающимся тоном проговорил он, кладя перед комиссаром небольшой револьвер.

— Мы все видели, — сказал Сыхра. — Теперь ты можешь идти. Позовем, если надо будет.

— А, Анфиса Андреевна Волчкова! А мы ищем ее вот уже полгода, — сказал один из мужчин в кожаной куртке, склоняясь над раненой. — Позвольте-ка посмотреть, что у вас там в кармане… — Он извлек два небольших листка, исписанных латинскими буквами, и шесть револьверных патронов. Листки он подал комиссару.

— Кажется, по-немецки…

— По-французски, — проворчал тот. — У меня верный глаз.

Явился фельдшер. У Анфисы были прострелены лодыжка и запястье правой руки.

— Чистые раны, скоро заживут, — сказал фельдшер.

Пока он ловко и быстро перевязывал раны, Вацлав Сыхра пытался прочесть пометки на изъятых листках.

— На одном листке написано, — сказал он наконец, — следующее: «Нападение на чехов завтра вечером. Условлено, что остальные составы будут отведены со станции. А К В Ш». На другом листке: «Книжека пристрелить в Тамбове. Квартира генерала, Харьковская, 8. А К В Ш».

Раненая зашевелилась.

— А как остальные? — спросил у Бартака Кнышев.

— Взяли всех, в том числе купца Антонова.

Бартак ушел к своим кавалеристам. Аршин так и сыпал язвительными замечаниями, главным образом по адресу Шамы, а тот молчал, сжав ладонями свою рыжую голову. Остальные обсуждали — что было бы, если бы Анфисе удалось бежать.

— Я всегда говорю: где женщина среди солдат — там измена! — воскликнул Ганза.

— К счастью, Матей стреляет метко, — сказал Петник. — Но как ты мог стрелять в женщину?

— Я не видел женщины, — ответил Конядра.

Сели пить чай. Бартак не вмешивался в их разговор. Потом Долина пошел его проводить и по дороге, спросил, что, собственно, произошло.

— Пойдем со мной к Сыхре, там все узнаешь. Придется тебе завтра перед учением созвать митинг. Надо все объяснить ребятам.

* * *

Сыхра, Голубирек, Бартак и Коничек крепко подружились — вероятно потому, что у них теперь больше было свободного времени. Того, что перевидали эти люди, двоим из которых — Голубиреку и Бартаку — было по двадцать три года, а остальным двум по двадцать пять лет, хватило бы на целую жизнь четверым людям. Ондра Голубирек рассказал, что ему не было и пяти лет, когда он с родителями и сестрой приехал в Россию. Его отец и мать погибли недавно, когда немцы брали Киев, а сестре Виктории с трудом удалось бежать в Москву. Теперь она там учительствует в первых классах.

— Это мне подходит, — заметил Вацлав Сыхра.

— Может быть, — парировал Голубирек, — если только тебя не смутит, что волосы у нее еще светлее твоих.

Иржи Коничек улыбался. Среди новых друзей он чувствовал себя как дома; вообще же жизнь в Алексикове казалась ему скучной, слоняться по городу без цели ему не хотелось. Пил он мало, курил еще меньше, и женское общество его не интересовало. По этому поводу Сыхра частенько донимал его, но Иржи в ответ только посмеивался. Что ты знаешь, Вашек! Видел я в Филонове одну молоденькую казачку, вот с такой бы я с радостью познакомился. Только отец ее владелец мельницы и большого дома.

Войта Бартак пригласил друзей к Кате, предупредив ее заранее и дав денег. Катя все потратила на угощение. Гости пришли под вечер. Катя была в вечернем платье, ее стройную шею обвивали бусы, которые подарил ей Войта. Поставив на стол все, что удалось приготовить, она села рядом с Войтой, словно это само собой разумелось.

Иржи Коничек поднял первую рюмку.

— Катя и вы, лучшие мои друзья! — проговорил он, стараясь не вставлять чешских слов в русскую речь. — Позвольте мне поднять тост за нашу встречу. Мальчиком я мечтал переехать в Россию и вот достиг этого раньше, чем ожидал. Правда, поездку в Россию и жизнь в ней я представлял себе несколько иначе, но все равно я рад, что я здесь, и именно в такое время, как нынешнее. Да здравствует русско-чешская дружба на века!

Вацлав Сыхра подмигнул — речь Иржи показалась ему немного высокопарной, но он не сказал ничего и выпил рюмку до дна, как все остальные. Ондра Голубирек развеселился. Он встал и сказал:

— Ирко, ты говорил правильно. Я желаю Кате держать нашего Войту при себе, пока ее сердце цветет любовью. Надеюсь, Катя, оно цветет у вас не только летом.

Катя счастливо улыбнулась и долгим взглядом посмотрела на Голубирека.

— Мы с Войтой обещали друг другу, что нас разлучит только смерть. Вы не можете себе представить, что для меня значит мой гусар. А потому желаю и вам найти жену, которая бы в вас обрела то, что нашла в Войте я! И всем вам я желаю найти в России свою самую большую любовь.

— А мы ничего иного и не хотим, — отозвался Коничек. Завязался веселый и шумный разговор. Катя потчевала гостей, сама тоже пила и уже вся зарумянилась. Бартак не мешал ей болтать всякий вздор.

— Мне будет грустно, когда вы уедете, — неожиданно сказала она с тоскою в голосе. — Не знаю, что я буду делать без Войты. Берегите его! Ведь он, как услышит стрельбу, весь так и загорается… Как я хочу пойти с ним!

— Преувеличиваешь, Катя, — засмеялся Бартак. — Со мной тебе нельзя, здесь тебе будет лучше, а я буду к тебе приезжать. Ты ведь позволишь мне, Вацлав?

Сыхра усмехнулся в усы. Он немного завидовал Войте.

— Приезжать, приезжать, — передразнила Катя Войту, чуть не плача. — А если с тобой что случится? Слыхала я, казаки собирают против вас большие силы… Мы в Совете уже готовы к эвакуации, если казаки нагрянут.