Лев Успенский - Имя дома твоего (с иллюстрациями)

• Название: Имя дома твоего (с иллюстрациями)
• Автор: Лев Успенский
• Жанр: Прочая научная литература

---

Чему это учит нас? Да тому, что если бы даже мы с вами сейчас точно выяснили: «Артек — слово греческое», пришедшее из греческого языка, и значит то-то, мы бы, может быть, и утешили любознательных артековцев, но сделали бы еще очень мало как топонимисты. А кто его так назвал?

Выходит, что для решения топонимических вопросов мало хорошо знать язык. Надо ничуть не хуже знать историю; без ее помощи чистое языковедение может, чего доброго, завести в тупик.

Так или иначе, в Крыму появился ряд искусственных, «под Грецию», названий мест. Мода эта, начавшись в XVIII столетии, держалась очень долго.

До последнего времени там существовали (возможно, есть они и сейчас) отличные винодельческие совхозы со странными именами — по буквам греческой азбуки: Альфа, Дельта... До Омеги, последней буквы, включительно.

Казалось бы, вот уж настоящая глубокая греческая древность! А на деле — ничуть! Просто в конце прошлого и в начале этого века в Крыму жил очень богатый помещик, владелец множества небольших участков земли. Он приобретал их все больше и больше, заводил всюду виноградники, и ему надоело выдумывать для каждого из них оригинальные имена. И, чтобы избавиться от лиш-{37}них хлопот, господин Максимович повелел именовать их по греческому алфавиту, начиная с альфы и, так сказать, «гоня» дальше, до омеги.

Почему по алфавиту? Для быстроты, простоты и порядка. Почему по греческому? По русской азбуке: «имение А», «имение Бэ», «имение Вэ» — было бы нелепо. По старославянской — «Аз», «Буки», «Веди», «Ижица» — тоже нехорошо. Греческий алфавит его вполне устроил...

Не кажется ли вам эта история еще одним серьезным напоминанием: «Будь осторожен, как только дело коснулось топонимики»?..

Ну, так как же

с Артеком?

С Артеком — плохо: в топонимическом, конечно, отношении. По ряду признаков и оснований можно, конечно, было сразу же исключить из спора немало языков. Почти нет шансов искать в этом имени скифские или киммерийские корни. Трудно сомневаться в том, что и русский язык тут ни при чем. Больше всего оснований производить розыски все-таки в греческом и в тюркских языках.

Грецисты, специалисты по греческому, к которым я обратился, не обрадовали меня: «Вряд ли это греческое имя». Туркологи тоже не предлагали никаких более или менее подходящих гипотез. И вдруг — вы вообразите мою радость! — мне сообщают: «В романе писателя Новикова «Пушкин на юге» сказано точно: «Артек — татарское слово, означающее какую-то птицу».

Хватаю с полки этот роман. Ура! Вот небольшая сцена: Пушкин, разъезжая верхом в окрестностях Гурзуфа (а он в Гурзуфе жил несколько дней), попал в незнакомое место и спросил у встречного татарина, как оно называется на их языке? Ответ был: «Артек». Пушкин поинтересовался, что значит это слово? Татарин охотно объяснил: «Артéк по-вашему значит «перепелка».

Я готов был уже написать благодарственное письмо автору романа, но прежде потянулся для проверки за турецко-русским и русско-турецким словарями: а как это слово пишется (язык крымских татар почти не отличается от турецкого)? Увы! В турецком и крымско-татарском языке «перепел» зовется ничуть не похоже на Артек: имя ему «былдырчын». Так же именуют его {38} и многие другие тюркские народы [18]1. А как досадно: через побережье Крыма и Кавказа русские перепела, все лето кричавшие в наших хлебных полях свое «спать пора» или «пить подай», улетают осенью на юг, в Турцию и дальше. Тут перед полетом над морем они отдыхают и кормятся. Здесь их ждет беда: на них охотятся, их избивают тысячами. Как было бы естественно, чтобы какое-нибудь любимое место сборов и «жировки» перепелок получило бы по-татарски название «перепел».

***

Не показывает ли эта история еще раз очень ясно, как осложняется наука о географических именах, как только от вопроса о том, какими именами мы теперь обычно называем разные части окружающего нас земного пейзажа, мы переходим к следующему: что значат и откуда появились ранее прикрепленные к ним, до нас данные названия-топонимы?

Тут что ни имя, то новый и своеобразный вопрос. Тут почти никогда не удается две загадки решить одним способом, по одному правилу. Тут приходится сталкиваться и с общими историческими причинами, и с людским произволом, потому что хотя каждое имя было {39} дано в своей стране, в свою эпоху, в определенных географических и культурных условиях, но ведь прежде, чем стать общепринятым, оно появилось обязательно в чьей-то одной голове, стало известным сначала небольшой группке хорошо знакомых друг с другом лиц. А если это так — то рядом с большими, важными законами, которые привели к его образованию, всегда могли сработать и личные или семейные причуды маленькой группы людей, может быть, даже одного человека. Помещик Максимович сам, ни с кем не советуясь, решил назвать свои виноградные плантации по буквам греческой азбуки, и не знай я случайно, как это было, никогда не добраться бы мне до решения загадки, откуда взялись в Крыму эти «Альфы» и «Омеги»?

Как видите, решать топонимические задачи очень нелегко, если нет для того достаточных данных — и во внешнем мире, и в голове у исследователя.

Но нередко даже опытные мастера своего дела разумно остерегаются высказывать точное утверждение до тщательной, доскональной проверки всех хорошо известных фактов наново.

И так

и этак...

Название Лодейное Поле знакомо всем очень давно: так именуется небольшой городок на Свири — реке, соединяющей Онежское озеро с Ладожским. Знал я и ходячее объяснение этого имени. Петр Первый, намереваясь дать бой на Балтике шведскому флоту, задумал противопоставить его мощным линейным кораблям многочисленную армаду русских легких суденышек — галер. Для их строительства он избрал место, где оно могло производиться без помех, и в то же время соединенное с морем удобной водной дорогой — эту самую Свирь.

Галеры были в нужные сроки сооружены, вышли на морской простор, приняли участие в победоносных боях, а вокруг новой верфи начал нарастать город. Галера — большая лодка, по-старорусски — ладья или «лодия». Город получил название Лодейное Поле, «место строительства галер». Ясно?

Все выглядело очень стройно; никакие сомнения не приходили в мою голову, до самой советско-финской кампании 1939—1940 годов.

Когда началась эта короткая, но жестокая война, все советские люди стали тактиками и стратегами: читали {40} по сто раз в день сводки, отмечали на картах передвижения фронтов.

Мне посчастливилось добыть в магазине отличную карту советско-финской границы и прилегающих районов, с двумя огромными озерами, с перешейком между ними и тысячами интереснейших подробностей. Все свободное время я просиживал над ней.

Разглядывать любую карту — дело необыкновенно увлекательное: находишь не только то, что искал, но и множество сведений, которые тебе и в голову не приходили.

Разумеется, я увидел на моей карте город Лодейное Поле; в этом не было ровно ничего неожиданного: вот он лежит на реке, чуть восточнее синего пятна Ладоги... Тут ему и надлежало лежать.

Но затем внезапно, как раз на противоположной оконечности великого озера, в его северо-западном углу, возле Сортавалы-Сердоболя — я заметил другой населенный пункт. Он был расположен на тогдашней финской территории у самого озерного берега, возле одного из тамошних извилистых фьордов и, естественно, имел финское имя. Оно звучало так: Лáхден-Пóхья; по-фински это может обозначать что-то вроде «дно залива», «конец бухты»: вспомните название финского города Лáхти (залив) или нашего пригородного поселка Лáхта под Ленинградом, в начале Карельского перешейка, на берегу Финского залива.

Название поразило меня странным звуковым сходством:

Лáхден-Пóхья

Лодéйно-Пóле...

Два имени эти напоминали друг друга не в меньшей мере, чем, скажем, Сортавала и Сердоболь или Стокгольм и Стекольна. А ведь нам известно, что в этих двух случаях перед нами просто переделка одним языком имени, принадлежащего другому языку, соседнему...

Мне пришла в голову несмелая мысль: а так ли все просто в объяснении имени Свирского городка, как мне (да и другим) казалось доныне? Если русские, овладев на Ладоге в старину городом, носящим название Сортавáла, сумели перелицевать его на свой лад, {41} приспособив к своей речи и его звучание и смысл и превратив его в Сердобóль (сердце и боль) [19]1, то не могло ли и тут, на старой Карельской земле, произойти что-либо похожего?

А что, если, придя в глубокой древности (не при Петре, намного раньше) на Свирь, они наткнулись на ее берегу на место, носившее название Лáхден-Пóхья, «Конец залива». Оно показалось им странным и непонятным, но как это бывает часто, они не стали заменять его своим, а (это тоже случается сплошь и рядом!) лишь слегка изменили его звуки, подогнав к своим, русским словам. Из Лáхден-Пóхья могло получиться Лодéйное Пóле...