Овидий Горчаков - Прыжок через фронт

• Название: Прыжок через фронт
• Автор: Овидий Горчаков
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1980

Автор известных читателю книг «Вызываем огонь на себя», «Лебединая песня», «Падающий дождь», «Максим» не выходит на связь» писатель Овидий Горчаков в своей новой книге остается верен главной теме собственного творчества, вновь обращаясь к героическим советским разведчикам, к их боевой работе на фронтах Великой Отечественной войны.

В центре внимания писателя — войсковая часть 9903, которую прославили Зоя Космодемьянская, Леля Колесова, Вера Волошина, Борис Крайнов, Константин Заслонов, Григорий Линьков и многие другие.

В рядах этой части начал свой трудный боевой путь разведчика и сам О. Горчаков, прошедший по тылам врага от Десны до Одера — на Брянщине и Смоленщине, в Белоруссии и на Западной Украине, в Польше и в «имперской провинции Вартеланде» — в Германии.

---

Аэродром этот находится в Западной Украине, недалеко от Ковеля. Я готов был к полету последние полтора месяца, но различные обстоятельства задерживали вылет. Каждый день сидел я на аэродроме, но погода был нелетной. Сначала я должен был лететь с одним подполковником в группе из четырех человек, но теперь лечу вдвоем с радисткой.

Командование оказало мне большое доверие, так как посылает меня на очень серьезное задание.

Риска и опасности будет меньше, зато больше тяжелой работы.

Я лечу в партизанский отряд, а потом отправлюсь я Польшу.

Я сделаю все, чтобы выполнить задание. Или грудь в крестах, или голова в кустах.

На этот раз я не буду прыгать с парашютом — самолет летит с посадкой.

Но еще неизвестно, что опаснее — партизанский аэродром не внушает доверия.

Чувствую себя хорошо, даже очень — рана в порядке..

Главное, Родина верит в меня и дает мне настоящее задание.

Ладно, любимая мама! Не забывай меня. Поцелуй за меня сестер — Лялю и Ирочку.

Если сможешь, передай все это моей дорогой Тамаре. Я все еще надеюсь, что когда-нибудь она станет моей женой.

Горячо обнимаю и целую, люблю, твой сын.

Р. S. Наилучшие пожелания всем моим друзьям!»

Наспех написанное письмо я свернул треугольником, «Лена» тоже написала родителям, эвакуированным куда-то из ее родного Батайска. Мы вручили наши письма майору Савельеву уже у самолетов.

— Все будет хорошо, — оптимистически заверил меня майор. — Боевая ситуация, конечно, довольно острая, но ничего… Я надеюсь на тебя, Кульчицкий, крепко надеюсь!..

В этот раз по документам я «Кульчицкий». А «Спартаком» для Центра я стал давно.

В сумраке над аэродромом еще носились стрижи.

Мы молча обнялись с майором, понимая, что этот полет в тыл врага может оказаться моим последним полетом.

У самолетов, молча покуривая, стояли авиатехники. И от них тоже зависел успех всей нашей операции.

— Ну, «Спартак»! — взволнованно проговорил подполковник Леонтьев. — Крепко обнимаю тебя. Знаю, не подкачаешь! Ни пуха тебе, ни пера!..

— К черту, к черту!.. — Вот и вся моя прощальная речь перед вылетом в тыл врага.

Майор и подполковник жмут руку пилотам. Они в шлемах, в американских авиационных куртках из коричневой кожи на меху.

До костного хруста обнял меня Африкант Платонович, поцеловал трижды по-русски, щекоча усами:

— До скорой встречи, брат!

Увы, нам не суждено было снова увидеть друг друга.

Тамара села в первый самолет. Я во второй. Привязал себя к сиденью ремешками.

В свете ракеты вспыхнул прозрачный диск пропеллера.

«Удвашка», «кукурузник», «фанерка», «керосинка», «тихоход» — сколько прозвищ было у этого самолета, скромного любимца фронтовиков и особенно партизан. Этому самолету я был жизнью обязан — в июне сорок второго вывез он меня, тяжело раненного, в фанерной люльке под крылом, из заблокированного карателями Клетнянского леса…

И вот 14 мая, в субботу, снова летели мы на запад, в неизвестность. Снова летел я за хвостом ведущего самолета. Снова трепетно мерцал впереди, в ночной темноте, голубоватый огонек. Все тело пронизывала моторная дрожь. Крутыми кругами поднялись на большую высоту, выше трех тысяч метров. Я был легко одет и закоченел совсем по-зимнему — температура упала чуть не ниже нуля, а самолет, натужно ревя, все карабкался вверх, все набирал высоту. Византийского вида вершины высокой гряды перистых облаков еще отражали солнце, а внизу чернела бездонная пропасть.

Еще утром я не верил, что полечу. С тоской вспоминалась песня жаворонка над аэродромом, букетик лилово-голубых колокольчиков в банке из-под американской свиной тушенки, официантка Зоя, которую я больше никогда не увижу…

Тревожно смотрел я по сторонам. Если встретимся с ночным истребителем с черными крестами на крыльях и свастикой на хвосте — «аллее капут». Одним моим автоматом ППС не отобьешься. К тому же мы почему-то летим без парашютов. И скорость наша… Семнадцать лет назад Чарльз Линдберг летел из Нью-Йорка в Париж с большей скоростью.

А на одном только демблинском аэродроме, по сведениям нашей разведки, базируются 83 «хейнкеля», 20 «юнкерсов» и 35 «мессершмиттов», включая и ночные истребители «Ме110».

Мы не сомневались, что уже во время первого полета попали «на мушку». А теперь еще эти радиолокаторы!.. Чтобы сбить с толку врага, мы летели к нему в тыл не прямо, а с изломами маршрута. Ночь, на наше счастье, была темной, безлунной, воздух по-весеннему чист и ясен. Над нами, в зените, небо иссиня-черное. Вот и передний край — неровный, убегающий во тьму ряд красноватых, вспыхивающих и угасающих огоньков. Это отблески пушечных залпов, внизу идет артиллерийская дуэль. Огненный веер «катюш» накрывает позиции 2-й полевой армии генерал-полковника Вейса. Южнее — стык этой армии с 4-й полевой армией генерала Йозефа Гарпе. Слева по борту гроздьями, оплывая в серебристом сиянии, висят осветительные ракеты, снуют лучи прожекторов над полуразрушенным Ковелем.

Будучи военным разведчиком, я десять раз перелетал или переходил через линию фронта, но ни разу не волновался так.

Очень многое в эту ночь зависело от простой удачи.

Повезет или не повезет?

Много позднее я узнал, что в ту самую ночь наша авиация дальнего действия совершила крупный налет на эшелоны и склады врага на Брестском железнодорожном узле, так что основное внимание 6-го воздушного флота «Люфтваффе» было прочно приковано к Бресту.

Снизу бесшумно потянулся к нам, разгораясь, разноцветный пунктир трассирующих. Не помогли наши шумоглушители. Пилот Александр Грызлов прибавил газу, взял ручку управления на себя, еще выше, ближе к бледно-зеленым майским звездам взмыл самолет. Летим с максимальной скоростью — 150 километров в час. Забрались так высоко, что я опять увидел розовую полосу вечерней зари на западе, хотя солнце село давно — в половине девятого. Альтиметр показывал теперь почти 4000 метров. Застучало в висках. Стало трудно дышать. Поташнивало от запаха отработанных газов, запаха бензина и разогретого масла.

«Есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю…» И бой, и бездна. Опасность, рев мотора, высота и скорость, которую на этом бипланчике ощущаешь куда больше, чем на любом быстроходном лайнере, — все это будоражит невыразимо.

Пилот что-то подозрительно крутит головой — уж не заметил ли в небе вражеский самолет?! Я часто оглядываюсь назад: эти ягдфлигеры — немецкие летчики-истребители — любят пристраиваться в хвост нашим самолетам перед нанесением решающего удара. Задираю голову — небо над нами иссиня-черное. Сегодня первый день новолуния: месяц взойдет только в 4.54.

Много лет спустя после войны я прочитал воспоминания супераса первой мировой войны барона Манфреда фон Рихтгофена, сбившего 80 самолетов противника. Оказывается, он начал свою карьеру аса в районе Ковеля и впоследствии участвовал в мирных переговорах в Бресте. У Рихтгофена я нашел такие строки: «Отыскать заданное место ночью отнюдь не легко. И совсем трудно это сделать, если рядом нет шоссейной магистрали, или реки, или железной дороги, которые являются хорошим ориентиром для ночных пилотов». Летал Рихтгофен на «альбатросе», вроде нашего «У-2», с мотором в 150 лошадиных сил. У нас была одна надежда — на партизанские костры.

Грызлов отдал ручку от себя, самолет резко пошел на снижение, как с крутой горы покатился. Желудок тугим комом подкатил к горлу. Гитарным звоном запели струны расчалок между крыльями. Мы вышли из зоны огня. Вцепившись в высокий борт кабины, я напряженно всматривался в поля и перелески внизу. Скорость свободного снижения — два метра в секунду. Я не могу высунуть голову — встречный поток воздуха вдавливает меня обратно за щиток. Снижаясь, мы пересекли шоссе и железную дорогу Ковель — Брест, Наконец пилот вывел самолет на прямую, и вдруг я увидел под собой лес, заметил четыре огонька посреди леса, крохотные, как острие булавки. Сильно забилось сердце — костры Каплуна, условные сигналы для посадки!

Наши «уточки» планировали над Михеровским лесом. Вот они — четыре костра по углам полянки! Дымные, багровые костры росли на глазах. Казалось, они горят на палубе невидимого корабля, качаемого высокими волнами. На самом деле качало, конечно, самолет… Хорошо бы бросить осветительную ракету, да нельзя — немцы… Второй круг, третий… Сейчас сядет первый самолет с Тамарой…

Но Тамарин пилот не решался пойти на посадку: полянка, видимо, казалась ему чересчур маленькой. Да легче сесть на авианосец во время шторма!.. На лед у лагеря челюскинцев или папанинцев, где не было эсэсовцев! Однако надо было спешить. Каждый разведчик и партизан знает: приземляться в прифронтовом районе куда опаснее, чем в глубоком тылу врага! Партизаны могли с минуты на минуту затушить по тревоге костры мокрыми плащ-палатками…