Игорь Шелест - С крыла на крыло

• Название: С крыла на крыло
• Автор: Игорь Шелест
• Издательство: М., «Молодая гвардия»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1969

И.Шелест сам летчик-испытатель первого класса, планерист-рекордсмен, мастер спорта. В своей новой повести он рисует основные моменты становления советской авиации, рассказывает о делах энтузиастов воздушного флота, их интересных судьбах и удивительных характерах. Будучи тонким психологом, исподволь, но точно приводит нас к мысли, что источником мужества, сильной воли летчика-испытателя являются его высокие нравственные качества

---

 - Извини, задохнулся...

 - Я тоже... Ты из группы Михайлова?.. Я тебя знаю: у вас красная "итушка"... Меня зовут Валентин Хапов.

 - А-а... - вспомнил я. - Ты у Романова... Это у вас в то воскресенье кто-то стал на нос, на попа?

 - Нет, что ты!.. - Валентин рассмеялся. - Это у инструктора Врублевского.

 - Как, с цаплей на кабине, желтая ИТ-4-бис разве не ваша?..

 - Павла Врублевского... У нас такая же, только без цапли, и мы ее подломали на неделю раньше, но к воскресенью починили, и уже каждый сделал по пять подлетов!..

 - Мы тоже в то воскресенье начали подлеты, - с гордостью сказал я, чтобы он не задавался.

 Через четыре года Валентин Хапов уже был на "Первомайке" командиром отряда. Парню всего двадцать, а в его подчинении несколько инструкторов и с полсотни учлетов.

 В тот год во Франции проходила международная авиавыставка. По окончании ее прямо из Парижа на "Первомайку", в планерную школу, прибыл один из советских экспонатов - великолепно отделанный планер-бесхвостка конструкции студентов Харьковского института. Прототип планера отлично летал на слете в Коктебеле, а этот, улучшенный, сделанный для международной выставки, должен был летать еще лучше.

 До отправки за кордон планер, правда, не был испытан в полете, но это не смущало: испытания тогда проводились сжато: два-три полета - и вся программа, включая пилотаж. Так что и тут не стали терять времени.

 Как старший, к делу первым приступил Валентин. Ему приходилось раньше летать на бесхвостках мало, но это не беда, коль есть умение, а "перца" сколько хочешь.

 Взлетев на буксире, он сразу почувствовал, что отсутствие хвоста не мешает аппарату отлично слушаться рулей. На высоте Валентин отцепился от самолета и попробовал сперва виражить. Все хорошо...

 "Ну что ж... Начну с петли", - решил он и, разогнав в крутом снижении машину, взял ручку на себя. Достигнув верхней точки петли, его планер вдруг застыл "на спине", и пилот повис вниз головой на привязных ремнях. Попытки Хапова закончить петлю с помощью рулей обыкновенным образом планер встречал бросками в стороны, вертел носом, будто отказываясь от неприятной пищи.

 Кое-как выйдя из первой петли, Валентин решил, что допустил ошибку: "Должно быть, резковато начал..."  На второй петле он приложил все старания, действуя очень нежно. Но... наверху все повторилось. Снова вышла не петля, а довольно нелепая фигура.

 "Что за черт?.. Может, скорость ему нужна побольше. Прибавлю еще десять-пятнадцать километров".

 И опять пошел на разгон. Но резкие броски планера только усилились; его закручивала неведомая сила.

 Петли, как известно, заканчивают в том же направлении, что и начинают, а здесь он вывел планер совсем в другую сторону, снял с себя шлем, вытер пот и твердо решил: "Здесь что-то не так!.. Надо обдумать на земле, а пока - хватит!"

 В остальном полет проходил совершенно нормально, и, приземлившись, Хапов рассказал инструкторам все, что заметил в поведении "летающего крыла", и особенно подробно остановился на петле.

 Следующим должен был пойти в облет инструктор Абросимов, способный, но самоуверенный пилот. Валентин предупредил его не делать петель до консультации.

 - Хорошо, - охотно согласился Абросимов и пошел в воздух.

 Набрав достаточную высоту, Абросимов - это было хорошо видно с земли - отцепился над "Т" и, не успел самолет как следует отойти, тут же ввел планер в крутое пикирование, а затем пошел в петлю. Картина была вся как на ладони. Планер как-то застыл в положении на спине, перевернулся через крыло, юркнув носом, и быстро заштопорил. Вращался он почти плоско, напоминая падающий кленовый лист... В такт виткам поблескивал фюзеляж. Он падал, сносимый ветром к железной дороге. Кто-то сказал как бы про себя: "Плоский штопор..."

 Слово это страшное. Все невольно засуетились: "Не выходит!.. Не прыгает!.. Ниже!.. Ниже!.."

 Хапов зачем-то считал вслух витки:

 - Тридцать три, тридцать четыре... тридцать девять...

 Еще несколько секунд, и, продолжая штопорить, планер скрылся за деревней в районе железнодорожной платформы. Упал, сомнения не было, да еще на рельсы, - так казалось издали. Все бросились туда что было сил...

 Он лежал метрах в ста от железнодорожного полотна. Только что прошел поезд, и вокруг собралось много любопытных. Умиротворенный планер лежал на земле и с виду как будто был невредим. С поездом приехали начальник школы и комиссар. Планер будто подгадывал встретить их с неба.

 Ко всеобщему удивлению, Абросимов остался цел. Сильно испугался. Стоял перед начальством дрожащий, словно все еще между жизнью и смертью.

 Оказывается, при постройке планера были допущены отступления - не выдержана так называемая "крутка" крыла, - и ждать от него иного поведения на петле было нельзя. За самовольство Абросимову досталось, конечно.

 История тем любопытна, на мой взгляд, что в какой-то мере отвечает на вопрос: всякий ли смелый летчик может стать испытателем?..

 В дождь вся природа плачет. И самолеты тоже. Особенно печальным мне показался этот, на краю аэродрома. Я обратил на него внимание, проезжая на "козле" вдоль рулежной дорожки. Четыре крестовины винтов, тусклый блеск дюраля. Ветер рвет брезент, и мокрый угол его хлещет самолет по шее. С передних стекол, как из глазных впадин, струится вода...

 Давно снят с него технический состав, не видно и охраны.

 Войдя в летную комнату, я сказал Хапову:

 - Там, у колючей проволоки, я видел твою "восьмидесятку". Плачет.

 Валентин хмыкнул:

 - Пусть плачет, с ней уже все.

 - Вот как?

 Он спросил лукаво:

 - В каком ухе звенит?

 - В левом, - улыбнулся я.

 - Правильно. Дай закурить.

 - А как же с ней, - не унимался я, - с "восьмидесяткой"?

 - Упустила время. Понимаешь, ей уже на пятки наступали стреловидные крылья, турбовинтовики...

 - Ясно, - говорю, - теперь ей только на погост... А как летала?

 - Недурно. Мы с Сашей Ефимовым даже привыкли к ней. А поначалу Федор Федорович Опадчий страшно чертыхался, прилетев с того маленького аэродрома впервые.

 - Я что-то слышал, будто там проморгали жуткую переднюю центровку?

 - Но в этом разобрались, когда закатили в ангар и взвесили... После нам пришлось возить в хвосте сорок пять чугунных чушек, по двадцать кило каждая.

 Я присвистнул:

 - Чуть ли не тонну мертвого груза!..

 - С ними стало нормально: определили и скорость, и высоту, и дальность. Но не помогло. И реверсивные винты не помогли. Выбилась из графика истории "восьмидесятка".

 Как-то при заходе на посадку я заметил: "восьмидесятки" на прежнем месте нет.

 Дверь из раздевалки в летную комнату была открыта, и я оттуда сразу крикнул Хапову:

 - Послушай, твою "восьмидесятку", должно быть, украли... Ее там нет...

 Валентин улыбнулся, не поднимая глаз. Зато его партнер по шахматам не выдержал:

 - Украли бомбовоз!.. Звучит неплохо...

 Хапов спросил:

 - Пойдешь обедать?

 - Разденусь, заполню полетный лист.

 - Скажи - когда.

 - Ладно.

 Сел, принялся за отчет, но не могу сосредоточиться - невольно прислушиваюсь к разговорам в летной комнате.

 "Сомы хорошо берут на курицу..."

 "К черту, - думаю, - надо скорей кончать, есть хочется... Сомы тоже понимают толк в пище..."

 "Если нет курицы, они берут и на воробьев, но требуют поджарки..."

 "Требуют поджарки! Вот гурманы!"

 Я напялил шлемофон и принялся строчить. Только когда закончил - высвободил уши и еще успел узнать, как вел себя сом дальше после жареной дичи.

 "Прет лодку к плотине!.. А с берега часовой направляет винтовку: "Стой, стрелять буду! Но сом не слышит, не знает, что впереди запретная зона..."

 Грохнул сытый дружный смех. Я крикнул Хапову:

 - Больше не могу! Вашего сома бы на обед!

 Когда в столовой мы сели за стол, Валентин сказал:

 - Она мне отомстила, "восьмидесятка"... За тот разговор. Страшно и неловко вспоминать... Тут на днях "зовет король портного": "Готовься, - говорит, - перегнать "восьмидесятку" на полигон. Там он еще послужит мишенью".

 Сказано - сделано. Площадку я знаю. Дал заявку на утро. Думаю: "Зачем брать второго летчика?.. Пятнадцать минут пути".

 Стали собираться: Котерев - бортинженер, Руднев - штурман, Юткевич - из электриков и сам четвертый.

 Корабль долго стоял без дела, и мы, казалось, очень тщательно осмотрели его. Моторы работают отлично! Даже стало жалко их.

 Пошли. Уже на разбеге, когда здорово разогнались, я заметил что-то не то. Никак не подниму нос. Рули не сдвинешь. Снял ноги с педалей, уперся ими в приборную доску, тащу штурвал - и ни черта!.. Крикнул: "Борис, тащи!" - он на правом кресле вместо второго летчика - тоже изо всех сил тянет; все равно не сдвинем: нос будто свинцом налился...