Том Стоппард - Берег Утопии

• Название: Берег Утопии
• Автор: Том Стоппард
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Драматургия
• Год: 2006

Том Стоппард, несомненно, наиболее известный и популярный из современных европейских драматургов. Обладатель множества престижных литературных и драматургических премий, Стоппард в 2000 г. получил от королевы Елизаветы II британский орден «За заслуги» и стал сэром Томом. Одна только дебютная его пьеса «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» идет на тысячах театральных сцен по всему миру.

Виртуозные драмы и комедии Стоппарда полны философских размышлений, увлекательных сюжетных переплетений, остроумных трюков. Героями исторической трилогии «Берег Утопии» неожиданно стали Белинский и Чаадаев, Герцен и Бакунин, Огарев и Аксаков, десятки других исторических персонажей, в России давно поселившихся на страницах школьных учебников и хрестоматий. У Стоппарда они обернулись яркими, сложными и – главное – живыми людьми. Нескончаемые диалоги о судьбе России, о будущем Европы, и радом – частная жизнь, в которой герои влюбляются, ссорятся, ошибаются, спорят, снова влюбляются, теряют близких. Нужно быть настоящим магом театра, чтобы снова вернуть им душу и страсть.

---

Станкевич. Ничего страшного, Белинский.

Белинский пытается бежать, Станкевич, стараясь его остановить, хватается за карман и отрывает его. На пол падают монета или две и маленький перочинный ножик. Белинский, не обращая внимания, напролом пробивается к выходу.

Погоди… Ты что-то обронил…

Станкевич подбирает монеты. В то же время госпожа Беер отправляется узнать, в чем дело, и застает его в позе, которую она принимает за умоляющую. Она жестом дает понять, что ей не до того, и, не останавливаясь, уходит.

Станкевича, ползающего по полу, сбивает приход Натали.

Натали. Что вы делаете?

Станкевич. Натали! Ваша мать… В чем я провинился?

Натали. Она… (Твердо.) Вы дали ей основания полагать, что вы… вы играли моими чувствами.

Полевой (уходя, щелкает пальцами и обращается ко всем, но ни к кому в отдельности). Вот эдак!

Станкевич (поражен). Но… за все время, что я бываю у вас в доме, за весь год, что вы посещаете наши занятия, разве я хотя бы словом или жестом осквернил чистую духовность наших…

Натали (теряя свою сдержанность). Да ведь уже больше года! (Уходит, оставляя Станкевича в недоумении, и немедленно возвращается. Меняет курс.) Вы… вы жестоки к моей подруге Любови Бакуниной!

Станкевич. Я? Я ни разу даже не…

Натали. Разве вы не замечаете, что нравитесь ей?

Станкевич (заинтересованно). Правда?

Натали дает ему пощечину и начинает плакать. Входящий Михаил пытается ее задержать.

Михаил. Натали?…

Натали убегает. Михаил замечает Станкевича. Они приветствуют друг друга легким поклоном.

Вы Станкевич?

Станкевич. А вы Бакунин.

Михаил крепко пожимает Станкевичу руку.

Mихаил. Я думал, что мы никогда не встретимся.

Станкевич. Ваши сестры…

Михаил. Упоминали о моем существовании?

Станкевич. Именно. Вы здесь надолго?

Михаил. На неделю или около того. Мои уезжают завтра, но у меня дела в Москве. Армейские хлопоты.

Станкевич. Вы в артиллерии?

Михаил. Не судите по внешности.

Станкевич. Я этому учусь.

Mихаил. В артиллерии трудно заниматься ввиду громких взрывов, являющихся неотъемлемой частью артиллерийской жизни. «Система трансцендентального идеализма» плохо известна в армии.

Станкевич. Вы читаете Шеллинга!

Михаил. Разумеется! Вы видите перед собой искру неделимого огня созидания, лишь одно мгновение в вечной борьбе, которую ведет стремящаяся к сознанию природа.

Станкевич. Вы обязаны прочесть Канта. Мы все кантианцы, включая Шеллинга.

Михаил. Слава Богу, что я с вами познакомился. Где бы нам поговорить? Вы любите устрицы? Отлично. Подождите здесь – я только возьму свою фуражку и немедленно назад. (Оборачивается.) У вас при себе есть деньги?

Станкевич (с готовностью). Есть.

Михаил. После.

Михаил уходит. Через какое-то время Станкевич вспоминает об оброненном ножике и рассеянно возобновляет поиски. Александра и Татьяна быстро проходят через сцену. Их перехватывает Натали, которая меняет направление, чтобы подойти к ним.

Натали. Друзья мои! Я знаю все!

Сестры. Что? Что?

Натали. Его сердцем завладела другая! Погодите, я вам все расскажу!

Сестры. Не может быть! Кто? Откуда ты знаешь? Я думала, что ты ему нравишься!

Hатали. Он мне голову морочил!

В то время как они уходят, появляется Любовь.

Сестры. Люба! Здравствуй! Ты ни за что не догадаешься!..

Натали сворачивает и тянет за собой Александру и Татьяну. У них непонимающий вид. Они уходят втроем. Наталья шепчет им на ухо.

Чаадаев. Чудесно, чудесно…

Станкевич замечает присутствие Любы. Он прекращает поиски, выпрямляется и кланяется ей, потеряв от скованности способность говорить.

Любовь. Вы что-то потеряли?

Станкевич. Я?… Я искал… кажется, перочинный ножик. (Пауза.) Так вы уже завтра уезжаете домой?

Любовь. Да. Но, может быть…

Любовь не успевает закончить, как Михаил, не успев вернуться, уводит Станкевича.

Михаил. Пойдемте! Люба!.. Как видишь, я познакомился со Станкевичем. Мы идем говорить о Канте. Кант – наш человек. Ох, сколько времени я потратил впустую! Но с этого момента…

Любовь. Мишель…

Михаил. Что?

Любовь (находится). А как же… армия?

Михаил. Не беспокойся, я все устроил, (Они уходят.) Вы должны приехать погостить у нас в Премухине. Приедете?

Он подхватывает Станкевича и, уходя, почти сталкивается с Белинским.

Любовь. Премухино!..

Белинский замечает ее. Видно, что они знакомы. Любовь не замечает его присутствия. Повернувшись, чтобы уйти, она замечает на полу перочинный ножик. Со счастливым возгласом она поднимает его.

Белинский. А… Кажется, это мой…

Любовь прижимает ножик к губам и опускает его за вырез. Она видит Белинского.

Любовь. Ой.

Ошарашенный, Белинский кланяется.

Белинский. Я глубоко… глубоко…

Любовь. Простите меня… Я что-то…

Белинский. Ну что вы! Я глубоко… глубоко…

Любовь. Видите ли, у меня такая ужасная память.

Белинский. Память? Ах да. (Оправляется.) Белинский. Философский кружок. В пятницу.

Любовь. Ах да. Вот где я вас видела. Извините, ради Бога. До свидания, господин Белинский. Мы завтра уезжаем домой. (Уходит.)

Входит Шевырев, направляясь к Чаадаеву.

Белинский (сам себе). Дурак!

Шевырев неуверенно задерживается, в удивлении. Белинский приходит в себя.

Профессор Шевырев! Это я, Белинский. Я посещал ваши лекции по истории русской литературы.

Шевырев (с сарказмом). Вы ошибаетесь, милостивый государь. У нас нет литературы.

Белинский ретируется, в то время как Шевырев подобострастно приближается к Чаадаеву.

Я полагаю, что имею честь говорить с Петром Яковлевичем Чаадаевым. Позвольте выразить мое восхищение вашей книгой…

Чаадаев. Моей книгой?

Шевырев. «Философические письма».

Чаадаев. А-а. Благодарю вас. Я не знал, что ее опубликовали.

Шевырев. Тем не менее это не помешало ей приобрести множество почитателей… из которых мало столь же восторженных, как… (Кланяется.) Шевырев, Степан Петрович, профессор истории словесности Московского университета. (Достает из кармана кипу исписанных листов.) Мой экземпляр первого письма, сударь, – лишь несовершенная копия оригинала.

Чаадаев. Позвольте взглянуть? (Коротко смотрит.) Нет, не тянет и на это. Я писал по-французски. Я писал, между прочим, что мы, русские, не принадлежа ни к Востоку, ни к Западу, остались в стороне от других народов, стремившихся к просвещению. Возрождение обошло нас, пока мы сидели в своих норах. И вот мои слова… переписаны, переведены и снова переписаны… Будто свидетельство минувших веков, до изобретения печатного станка.

Шевырев. Да, книга сложная с точки зрения публикации. Именно в связи с этим я и обращаюсь к вам. Нескольким сотрудникам университета было выдано разрешение на публикацию литературного журнала под названием «Московский наблюдатель»… И мы с огромным удовольствием преподнесли бы «Философические письма» читающей публике. (Молчание.) Если вы удостоите нас такой чести. (Молчание.) Вопрос, конечно, в том, как провести текст через цензуру. (Молчание.) Это вполне возможно, я уверен, только надо изменить одно или два слова. (Молчание.) Два. Я бы просил вашего позволения изменить два слова. (Молчание.) «Россия» и «мы».

Чаадаев. «Россия» и «мы».

Шевырев. «Мы», «нас», «наше»… Они вроде красных флажков для цензора.

Чаадаев. А вместо них… что же?

Шевырев. Я бы предложил «некоторые люди».

Чаадаев. «Некоторые люди»?

Шевырев. Да.

Чаадаев. Оригинально.

Шевырев. Благодарю.

Чаадаев (пробует вслух). «Некоторые люди, не принадлежа ни к Востоку, ни к Западу, остались в стороне от других народов… Возрождение обошло некоторых людей… Некоторые люди сидели в своих норах…» (Возвращает страницы.) Вы позволите мне подумать над вашим предложением?

Шевырев пятится с поклоном. Спешно входят Александра и Татьяна, возбужденно переговариваясь.

Татьяна. Бедная Натали.

Александра. Она уступила его из любви!

Они торопливо уходят.

Чаадаев. Чудесно… чудесно…

Во время перемены картины Любовь проходит через сцену в танце сама с собой и, в самом конце, вдруг начинает кружиться и исчезает из виду.

Март 1835 г

На сцене светлеет. День неделей позже. Натали вбегает в комнату в некотором возбуждении, граничащем с легкой истерикой. За ней идет Михаил, слегка пристыженный.

Натали. Наверное, я сама виновата. Иначе как могло получиться, что вы оба… это так унизительно!