Том Стоппард - Берег Утопии

• Название: Берег Утопии
• Автор: Том Стоппард
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Драматургия
• Год: 2006

Том Стоппард, несомненно, наиболее известный и популярный из современных европейских драматургов. Обладатель множества престижных литературных и драматургических премий, Стоппард в 2000 г. получил от королевы Елизаветы II британский орден «За заслуги» и стал сэром Томом. Одна только дебютная его пьеса «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» идет на тысячах театральных сцен по всему миру.

Виртуозные драмы и комедии Стоппарда полны философских размышлений, увлекательных сюжетных переплетений, остроумных трюков. Героями исторической трилогии «Берег Утопии» неожиданно стали Белинский и Чаадаев, Герцен и Бакунин, Огарев и Аксаков, десятки других исторических персонажей, в России давно поселившихся на страницах школьных учебников и хрестоматий. У Стоппарда они обернулись яркими, сложными и – главное – живыми людьми. Нескончаемые диалоги о судьбе России, о будущем Европы, и радом – частная жизнь, в которой герои влюбляются, ссорятся, ошибаются, спорят, снова влюбляются, теряют близких. Нужно быть настоящим магом театра, чтобы снова вернуть им душу и страсть.

---

Ольга. Просто… мы с Мальвидой теперь говорим по-итальянски!

Герцен. Ну, ну и что в этом такого, в конце концов. Мы сами полжизни говорим по-французски! Самое главное, что ты здесь. (Мальвиде.) Добро пожаловать!

Саша (Ольге). Ты стала тетей!

Ольга реагирует, как положено, на Терезину и на коляску. Она уже знакома с Терезиной.

Мальвида. Надо же, какая роскошь, Александр! Мы к такому не привыкли. Надолго вы сняли эту виллу?

Герцен. Только на месяц. Из вашего окна вид на озеро.

Мальвида. На озеро и на другой берег.

Мальвида присоединяется к остальным. Герцен возвращается в свое кресло, отставленное несколько в сторону от стола с чаем. За столом все ввосьмером – Лиза отсутствует – начинают разговор…

Саша (Бакунину). Двадцать франков? На самом деле меня мало интересует политика, я преподаю физиологию.

Натали (Огареву). Тата написала ее чудесный портрет – так Саша с ней и познакомился.

Огарев. Ты по-прежнему занимаешься живописью?

Тата. Нет. У меня не было особых способностей.

Натали. Глупости. (Герцену.) Что же ты, Александр…

Бакунин. Семь уровней человеческого счастья! Первый – умереть, сражаясь за свободу; второй – любовь и дружба; третий – искусство и наука; четвертый – сигары; пятый, шестой, седьмой – вино, еда, сон.

Аплодисменты и возражения.

Огарев. Первый – любовь и дружба…

Мальвида. Первый – поднять человека на тот уровень, на который он способен!

Натали. Александр…

Тата. Оставь его. Он плохо спал ночью.

Натали. А кто хорошо спал? Где Лиза? У меня голова болит.

Мальвида (обращаясь к Натали). Я свято верю во фланель.

Герцен спит.

Ему снятся Тургенев и Маркс. Прогуливаясь, они появляются в поле зрения неправдоподобной парой.

Герцен. Маркс!

Они не обращают на него внимания.

Тургенев. Добролюбов однажды написал в «Современнике», что я модный романист, который путешествует в свите одной певички и организует ей овации в провинциальных театрах за границей… После этого остается переехать жить на Сандвичевы острова. Как вы думаете, Маркс?

Маркс. Сандвичевы острова? Так же, как и Россия, и по той же причине Сандвичевы острова к делу не относятся. Как класс, который борется за свою судьбу с угнетающим его классом, пролетариат Сандвичевых островов пока не сформировался. Я бы не советовал – пропустите все веселье. Но мой диалектический материализм еще и до Сандвичевых островов доберется. Мы, может быть, не доживем до этого, но когда катаклизм случится, это будет великолепно… Индустриализация непрерывно расширяется, чтобы насытить рынок самоварами, каноэ, матрешками, которые вкладываются одна в другую… Рабочий все более и более будет отдаляться от результатов своего труда до тех пор, пока Капитал и Труд не сойдутся в смертельном противоречии. Затем наступит последняя титаническая схватка. Финальный поворот великого колеса прогресса, которое должно раздавить поколения трудящихся масс ради конечной победы. Тогда наконец единство и смысл исторического процесса станут ясны даже последнему островитянину и последнему мужику. Разбитые жизни и ничтожные смерти миллионов будут осознаны как часть высшей реальности, высшей морали, которым бессмысленно сопротивляться. Мне видится красная от крови Нева, освещенная языками пламени, и кокосовые пальмы, на которых болтаются трупы по всей сияющей дороге от Кронштадта до Невского проспекта…

Герцен (Марксу). На этой картине что-то не так. Кто этот диалектический Рыжий Кот, с его ненасытной жаждой человеческих жертвоприношений? Этот Молох, который обещает, что все после нашей смерти будет прекрасно? История не знает цели! У нее нет либретто. Каждую минуту она стучится в тысячи ворот, и привратником тут служит случай. Нужны ум и смелость, чтобы пройти свой путь, пока этот путь переделывает нас, и нет другого утешения, кроме зарницы личного счастья… но если ничто не предопределено, то, значит, все возможно – и именно в этом наше человеческое достоинство.

Маркс и Тургенев не обращают на него внимания и, прогуливаясь, удаляются.

Герцен наполовину сползает с кресла. Огарев это видит и подходит к нему.

(Проснувшись.) Ничего, ничего… Идея не погибнет. То, что обронили мы, поднимут те, кто идет за нами. Я слышу их детские голоса там, на Воробьевых горах.

Огарев (смеется). «Отомстить за декабристов». И что мы теперь им скажем?

Герцен. Надо двигаться дальше, и знать, что на другом берегу не будет земли обетованной, и все равно двигаться дальше. Раскрывать людям глаза, а не вырывать их. Взять с собой все лучшее. Люди не простят, если будущий хранитель разбитой скульптуры, ободранной стены, оскверненной могилы скажет проходящему мимо: «Да, да, все это было разрушено революцией». Разрушители напяливают нигилизм, словно кокарду. Они разрушают и думают, что они радикалы. А на самом деле они – разочаровавшиеся консерваторы, обманутые древней мечтой о совершенном обществе, где возможна квадратура круга, где конфликт упразднен по определению. Но такой страны нет, потому она и зовется утопией. Так что пока мы не перестанем убивать на пути к ней, мы никогда не повзрослеем. Смысл не в том, чтобы преодолеть несовершенство данной нам реальности. Смысл в том, как мы живем в своем времени. Другого у нас нет.

Бакунин (закуривая сигарету). Ну вот, счастливая минута.

Натали. Будет гроза.

Входит Лиза с оборванной веревкой.

Лиза (показывая веревку). Смотри, порвалась!

Герцен. Ты не поцелуешь меня?

Лиза. Да. (Целует его по-мальчишески.)

Зарницы. Веселые испуганные возгласы… Затем гром и новые возгласы… И быстрое затемнение.

Конец

Примечания

1

Для девиц Бакуниных (фр.). (Здесь и далее прим. перев.)

2

Что сказал ваш отец? (англ.)

3

Как поживаете, барон Ренн? Превосходная погода, вы не находите? (англ.)

4

Татьяна неточно цитирует реплику Порции из пьесы Уильяма Шекспира «Венецианский купец» (акт IV, сцена 1). Должно быть: «The quality of mercy is not strain'd, // It droppeth as the gentle rain from heaven…» – «He действует по принужденыо милость; // Как теплый дождь, она спадает с неба…» (Пер. Т.Щепкинай-Куперник.)

5

Отличный выход, Татьяна (англ.).

6

Что она сказала? (фр.)

7

Просто похвалила, маменька, только и всего (фр.).

8

Простите, что сказала ваша матушка? (англ.)

9

Она сказала: завтра праздник и уроков не будет (англ.).

10

Сдается мне, она не то сказала. Поговорим об этом после (англ.).

11

Шампанского, шампанского, я поняла (англ.).

12

Так вы и есть Михаил (англ.).

13

Уйдите, пожалуйста (англ.).

14

«Основание метафизики нравов» (Иммануил Кант, 1785).

15

Я знаю (нем.).

16

«Туда, туда лежит наш путь!» (нем.) Сокращенная цитата из песни Миньоны, героини романа И.-В. Гете «Годы учения Вильгельма Мейстера».

17

Александр Бакунин цитирует Джорджа Байрона, начало 27-й строфы из 4-й песни Паломничества Чайльд Гарольда»:

Взошла луна, но то не ночь – закат
Теснит ее, полнебом обладая.

(Пер. В.Левина.)

18

Пикник! (фр.)

19

«Туда! Туда! Лежит наш путь!» (нем.)

20

Верно. Тысяча извинений (фр.).

21

Мой рыцарь (фр.).

22

К вашим услугам (фр.).

23

Это просто замечательно. То есть вы имеете в виду, что будете писать для журнала? Как здорово. Мы будем вас читать! Мы получаем «Телескоп» каждый месяц, но я не понимаю и половины того, что там написано. Вы, должно быть, очень умны! Вы быстро прославитесь, господин Белинский! (фр.)

24

До свидания (фр.).

25

ужасно злую (фр.)

26

«Мы принадлежим к числу тех наций, которые как бы не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь урок…» (фр.)

27

«Господин Бакунин… Учитель математики» (фр.)

28

До скорого (фр.).

29