Павел Ольховский - Последняя гимназия

• Название: Последняя гимназия
• Автор: Павел Ольховский
• Издательство: ЛАПП Прибой
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1930

Книга появилась в пику идеалистической «Республике Шкид» и, также, написана бывшими Шкидовцами Ольховским (в «Республике Шкид» — Саша Пыльников) и Евстафьевым (появился в школе уже после ухода оттуда Пантелеева и Белых, здесь — Химик-Механик). Роман повествует о периоде упадка школы, начиная с 1923 г., частично пересекаясь с предыдущим произведением, и преподносит значительно более мрачную картину жизни «дефективных». Многие считают произведение конъюнктурным, написанным в момент критики педагогической системы Викниксора (Виктор Николаевич Сорока-Росинский) Крупской и Макаренко. Вместо в меру либерального заведующего в «Республике» здесь он представлен деспотом-самодуром, выгоняющим наиболее талантливых воспитанников не подготовленными к жизни, но и, одновременно, единственной силой, способной справится с гопническим элементом.

---

Лёнька с Воробьём, хваставшиеся вчерашней бузой, сначала сконфузились, когда Иошка сказал, что со всем происходящим сейчас в школе надо бороться, потом обозлились и начали с ним препираться. Однако сейчас же всё объяснилось. Иошка привел несколько примеров, когда не только воруют, но и «наводят» на кражи, занимаясь скупкой вещей и выдачей денег под будущие удачи.

Летом того же года, среди шкидцев появился новый воспитанник — Вознесенский.

Новичок (про которого рассказывали, что он сын знаменитой балерины) прежде учился в балетной школе и был оттуда исключен за воровство.

Был он высоким шестнадцатилетним юношей, очень стройным, легким на ходу, с красивым девичьим лицом и длинными, слегка вьющимися волосами… В четвертом классе, куда его посадили, он держался скромно и незаметно, но через несколько дней сдружился и сблизился со многими из младших шкидцев. Потом поползли слухи, что он занимается скупкой краденого, «наводит» и сам ходит на «дела» и снабжает своих подручных деньгами «под сдачу». Потом стали обращать на себя внимание некоторые ненормальности и подозрительно-странные отношения с младшими ребятами. Впрочем, всё было замаскировано, и о скупке краденого и обо всём прочем знали только по слухам. И выходило, что дела у Вознесенского во всех областях идут крупно и успешно.

На другой день после разговора в музее Дзе подошел вечером к Вознесенскому, заговорил с ним и за разговором как бы невзначай подвёл его к дверям. Он неожиданно втолкнул своего собеседника в комнату и защелкнул за собой дверь.

В музее за длинным столом сидели Иошка, Гришка и Воробей. Сбоку Сашка приготовлял для протокола бумагу. Дзе и Лёнька стояли возле Вознесенского…

— Тебя сейчас будет судить тайный трибунал, — сказали они и подтолкнули его к столу.

Иошка задавал вопрос, Сашка записывал.

Вознесенский спросил, в чём его обвиняют. Иошка начал перечислять, но при словах «развращение младших» обвиняемый подскочил и дал ему хлесткую пощечину. Тогда Дзе наотмашь ударил Вознесенского по лицу. Сашка вскочил из-за стола и замахал руками. Началась свалка.

Ночью приехал из Москвы вызванный тревожным письмом Викниксор. Днём было общее собрание, где он громил воров (на что, впрочем, «особенные» небрежно заметили: «пугает»), а вечером вызвал к себе в кабинет весь «тайный трибунал».

3

Викниксор кричал, что не потерпит у себя в школе никаких самосудов, и при этом тряс письмом, которое ему оставил Вознесенский, убежавший утром из Шкиды.

Когда Викниксор, накричавшись, замолчал, Иошка объяснил, что они хотели этими судами очистить школу от всей накопившейся за лето дряни. И хотели делать это, исключительно желая помочь выправить школу (вообще-то Иошка говорил долго, много, горячо и путано, но такова была основная его мысль).

Викниксор слушал удивленно. Потом обрадовался, захлопотал, усадил ребят и, забыв о Вознесенском, принялся обсуждать с ними планы общешкольной воспитательной работы. Проговорив до полночи, решили организовать кружок — ячейку школьного строительства под названием «Юный Коммунар», которое сейчас же сократили в «Юнком», а себя решили называть «юнкомцами».

Глава вторая

1

Иошка с Гришкой сидят в музее, переименованном теперь в клуб, на подоконнике и разговаривают…

Иошка — маленький человечек, босой и без пояса, одетый в донельзя затрёпанные, обвисшие, чёрные штаны и в ещё более затрепанную бывшую когда-то серой рубаху, которая сидит на нем теперь вроде капота на швабре. Рубаха расстёгнута в вороте, откуда торчит худенькая шея, на которой покачивается маленькая головёнка с тоненькими, растрепанными волосиками. Лицо у Иошки бледное, испитое, с большими черными глазами и с красным, как у пьяницы, крошечным пуговичным носиком. Говорит Иошка не по росту и виду зычно и смело, очень часто и много смеётся, растягивая свой большой синеватый рот с неровными словно лошадиными зубами.

Гришка, его собеседник, лучший в Шкиде художник, имеющий, кроме имени, еще разнообразные клички в роде «Янкеля», «Подлого», «Тартюфа», слушает внимательно, изобразив на своем худощавом и подвижном лице неопределенную хитрую улыбку. Фигура у него подвижная и гибкая. Впрочем, сейчас, в шкидской коломянковой рубашке и штанах из чертовой кожи, он выглядит неуклюжим и горбатым.

— Юнкому есть где развернуться, — говорит Иошка, размахивая руками. — Мы должны работать, как работает комсомольская ячейка… И по программе и по тактике… Что раз наметили, от того уж не отступать, а вести до конца. Как вот: борьба с воровством и за школьное строительство… Конечно, умело только надо, особенно вначале…

— Правильно, — осторожно соглашается Гришка.

В глубине комнаты суетится, снимая со стен диаграммы и убирая со стола журналы, чтобы очистить помещение для клуба, заведующий музеем Сашка.

У нескладного Сашки широкое добродушное лицо и маленькие припухшие глазки. За последние месяцы он очень вытянулся и сейчас стыдится своего роста, постоянно стараясь спрятать длинные, с широкими ладонями руки, торчащие из коротких рукавов рубахи.

Ещё только семь часов утра, но Шкида уже просыпается. Наверху в спальнях звенит звонок; слышно, как топают и возятся ребята; слышно, как в умывалке начинает гудеть пущенная из кранов вода; слышно, как в столовой гремят кружками и готовятся к чаю. Потом на несколько минут всё затихает, и наконец снова слышится звонок: сейчас всем надо собраться в спальнях, построиться парами и идти и столовую.

После чая в музее собирается весь Юнком. Ребята заняты серьезной работой: Гришка вместе с Лёнькой готовят газету, Дзе и Воробей пишут большой плакат «В новую жизнь через новую школу», Сашка протоколит вчерашнее «организационное» собрание, а Иошка сочиняет манифест.

— «Не запираться в отчужденную от масс секту… Юнкомцы должны быть впереди школы…» Правильно? — спрашивает он…

— Правильно.

— «Цель Юнкома состоит в содействии школьному строительству и активному участию в нём»… Правильно?

— Правильно!

— «Первоочередной своей задачей ячейка ставит искоренение воровства, хулиганства, картежничества и других проявлений и привычек преступного мира».

— Сегодня ночью опять трое засыпались, — перебивает его Лёнька. — Слыхал? Фановые свинцовые трубы срезали. А в кладовой замок сбили.

— По этому случаю я напишу заметку, — прибавляет Гришка, не отрываясь от газеты, где он сейчас старательно разрисовывает заголовок. — А кому-нибудь надо нацарапать статью о кухонном старосте. Совсем зарвался, стерва! Видали, какие пайки хлеба он утром раздавал? С гулькин нос.

Иошка, торопливо закончив манифест, принимается за статью о кухонном старосте.

Когда весь материал будет готов, его отдадут Гришке, чтобы вписал в газету. И надо будет убирать музей под клуб.

Так незаметно прошел весь день. Ребята почти не вылезали из музея, появившись только за обедом и ужином. К вечеру главная работа была кончена. Шкидцы осмотрели готовую газету с манифестом и сообщением об организации Юнкома, вывешенную в столовой, и отправились гулять… В музее остался один Дзе, решивший не терять лишнего времени и принявшийся разрисовывать доску для объявлений.

2

Когда ребята вернулись в Шкиду и позвонили, двери им открыл сам Курочка, кухонный староста. Он хмуро оглядел их и, пропустив в тёмный и грязный шкидский коридор, запирая дверь, хмуро забубнил:

— Так-с… Здрасте, наше вам! Граблю, значит!..

Наверху в зале закричали:

— Ищейки пришли!

Ребята переглянулись.

— Это они про вас, — осклабился вдогонку староста: — про ячейку вашу, про Юнком…

На стене в столовой газеты уже не было, только грязные и оплёванные клочья её валялись раскиданными по полу, а на том месте, где она висела, тянулась разухабистая карандашная надпись: «Бей ищеек»…

Ребята уже не смотрели друг на друга и пошли быстрее. Иошка толкнулся в музей. Двери были заперты.

Открывай! — крикнул Иошка. — Кто там? Чего заперлись?

— Не кричи! — ответил, открывая изнутри, Дзе. — Зачем кричишь?.. Посиди на моём месте — и не так замкнёшься…

Дзе рассказал, как после их ухода минут через двадцать в столовой зашумели (музей находился рядом со столовой, через комнату). Там собралась толпа, слышен был Курочкин крик:

— Свои же ребята по накатке пошли!

Орал Гужбан:

— Надо бить ищеек!

Потом рвали газету. Потом ломились в музей.

Дзе притаился, и шкидцы, решив, что там никого нет, разошлись.

Ребята молча прослушали этот рассказ. Того, что произошло здесь недавно, они никак не могли предполагать и теперь с крайним смущением переминались и переглядывались…

Неожиданно зазвонил звонок, вдалеке затопотали. — Пить чай!..

Юнкомцы беспомощно оглянулись на дверь. Сейчас надо было идти в столовую, показываться перед всеми и вообще что-нибудь делать.