Павел Ольховский - Последняя гимназия

• Название: Последняя гимназия
• Автор: Павел Ольховский
• Издательство: ЛАПП Прибой
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1930

Книга появилась в пику идеалистической «Республике Шкид» и, также, написана бывшими Шкидовцами Ольховским (в «Республике Шкид» — Саша Пыльников) и Евстафьевым (появился в школе уже после ухода оттуда Пантелеева и Белых, здесь — Химик-Механик). Роман повествует о периоде упадка школы, начиная с 1923 г., частично пересекаясь с предыдущим произведением, и преподносит значительно более мрачную картину жизни «дефективных». Многие считают произведение конъюнктурным, написанным в момент критики педагогической системы Викниксора (Виктор Николаевич Сорока-Росинский) Крупской и Макаренко. Вместо в меру либерального заведующего в «Республике» здесь он представлен деспотом-самодуром, выгоняющим наиболее талантливых воспитанников не подготовленными к жизни, но и, одновременно, единственной силой, способной справится с гопническим элементом.

---

Водопровод на даче отсутствовал, и поэтому пошли, на реку купаться. Вернулись освеженные, бодрые, веселые: — по дороге Викниксор обещал со следующего утра молоко. С аппетитом набросились на чай, на хлеб, на ситный.

После чая собрались на дворе. Викниксор познакомил с планом летних работ.

— Работать придется всё самим: пилить и колоть дрова, убирать двор, улицу, сад и прочее. Кроме того, придется носить воду. Сейчас в школе стало три группы

— каждая группа поочередно и будет дежурить. Уроков не будет, но будут кружки. Каждый может выбрать себе один или два кружка по желанию и в них заниматься.

— А если я ни в какой не хочу? — спросил Химик.

— Нет, — мотнул головой Викниксор: — все младшие в кружках должны работать обязательно. Старшим не обязательно, потому что они должны готовиться к осенним экзаменам в техникумы и вузы… Ну, а в остальном — порядок старый.

— А Летопись? — осторожно осведомился Кубышка.

— Летопись мы тоже с собой привезли. И вообще во всем остальном порядок прежний!

Викниксор уже собирался распустить ребят, но вдруг, что-то вспомнив, вздрогнул, улыбнулся и просветлел:

— Вот что, ребята. Дали нам дачу. Дали ее нам запущенную, грязную, — не дачу, а чёрт знает что… Так давайте, ребята, докажем, что она попала в надежные хозяйственные руки. Покажем, что мы не паразиты, не лодыри, а тоже можем трудиться… Давайте уберем всю грязь со двора, с огорода, с сада…

— Даешь! — подхватили ребята. — Только убирать нечем, Виктор Николаевич!

— А мы дадим лопаты… А не найдем лопат — и голыми руками поработать придеться, ничего не поделаешь…

3

Сашка накануне отъезда на дачу заболел и должен был остаться в городе. На пятый день к нему пришло от Иошки письмо.

"Здравствуй, дорогой друг Саша!

"Хотел тебе, болящему, написать длинное письмо о разных разностях, но некогда. Работаем. Кончили дачу убирать, надо за сад приниматься, — не окончили сад — огородом занялись. Работы уйма. В нашей группе десять новых ребят из второго отделения, — ребята все фартовые, особенно Андреев.

"Остальное время занимаюсь; осенью надо наконец оставлять школу… Помню, как удивился ты, когда узнал, что я хочу вместе с тобой поступать в педагогический техникум. Конечно, на педагога я похож мало, но быть им хочу по многим причинам.

"Шкида наша — обыкновенный дефективный детдом, что бы там ни говорили про "особенное" разные гости, корреспонденты и прочая шатия… Конечно, у нас не бьют, не колотят поминутно, как в остальных детдомах, у нас всё устроено более утонченно и благопристойно: изолятор, "Летопись", пять тюремных разрядов и еще куча подобных скорпионов. Но результат как у нас, так и у других — один и тот же… И мне кажется, что всё это лишнее. Я не раз говорил об этом и теперь решил сам стать педагогом и начать бороться со всей этой дурацкой системой.

"У наших халдеев какая-то подозрительная, прямо животная придирчивость. Например, позавчера вечером сидим на балконе и поём. Приходит Амёбка. "Что такое?" Лунная соната. Записал, — дескать, "нет такого закона, чтобы песни петь". Голый Барин ругаться — доругался до четвертого разряда… В другой раз копали огород (а работать, заметь, взялись добровольно) и сели отдохнуть. Сейчас же, как из-под земли, Палач: "Почему остановились?" "Наше, — говорим, — дело. Хотим работаем, хотим — нет". Записал. "В школе, — говорит, — никто не может поступать самовольно". Опять стали ругаться — доругались до новых записей, бросили работу и ушли.

"А ведьмы уже и гряды поделали — хотели редиску сажать, а теперь и работать не хочется… Теперь уж на огороде обязательно заставляют работать, а мы не идем… Вырастет у них теперь редиска…

"А, впрочем, все это пустяки. Поправляйся скорей и приезжай.

Иошка.

"Еще одна интересная подробность. Воспитатели наши на даче самоопределились. У нас на дворе есть двухэтажный флигель, где живут служащие, туда, во второй этаж, натаскали мебели, поставили пианино, приспособили лампу с абажуром — получилась уютная комнатка, где по вечерам собираются и сплетничают халдеи. Словом — настоящий "халдейский клуб". Приедешь — увидишь.

"Наши тебе кланяются. И.".

4

Когда неделю спустя Сашка приехал в Павловск, то первых шкидцев увидел здесь, на вокзале. Шкидцы на Сашку внимания не обратили, а носились по платформе, хватаясь за вещи дачников и предлагая понести.

Дальше увидел Сашка шкидцев уже в парке. Это были Лепешин и Химик. Они со звоном и треском мчались на велосипеде по аллее навстречу Сашке; Лепешин бешено, изо всех сил работал педалями, Химик, подвизгивая от восторга, сидел впереди на раме.

Сашка по своей близорукости заметил их не сразу; когда они промчались, мимо, прищурясь, посмотрел вслед и хотел идти дальше.

Но раздался треск, похожий на револьверный выстрел. Велосипед перекувырнулся через себя, велосипедисты полетели в разные стороны. Сашка бросился на помощь.

— Вчера только из дома привез, — сообщил, поднявшись, Лепешин: — уж четвертый раз камера лопается…

— Не четвертый, а пятый! — поправил Химик: — Не велосипед, а машина адская… То цепь, то шина лопнет, то переднее колесо отвалится…

— Про колесо не ври, не отваливается, — обиделся Лепешин и, желая показать свою машину во всей красе, провел велосипед перед Сашкой.

Велосипед действительно был аховый. Колеса от самоката, шины в заплатках, а руль вывернут как оленьи рога. И не успел Сашка налюбоваться, как Лепешин неожиданно взвалил велосипед на спину и побежал по аллее.

— Сторож идет, — пояснил Химик: — в парке кататься нельзя… Только ему не догнать!

И побежал вслед за Лепешиным.

У ворот шкидской дачи Сашку встретил Иошка. Начинавший в городе пижонить, ходивший в оранжевом галстуке, Иошка снова стал здесь обтрепанным, веселым, замухрышистым и от этого простым и близким.

Ребята сердечно поздоровались, уселись у ворот на бревнышко, и Иошка принялся рассказывать последние события.

— Понимаешь, вчера Викниксор с ума спятил… Кончили мы сад убирать — он и приходит. Не понравилось… "Нет, — говорит, — не то, не то, скучно, серо, не то, не то" и пальцами этак огорченно у Киры под носом защелкал, и вдруг, вдохновясь, заговорил басом: "Эти липы надо в белый цвет выкрасить, нет — в голубой, а зелень в красный — революционный, стремление ввысь, кверху" — и пальцами у Киры под носом щелкает. "Очень эффектно будет". У Киры глаза на лоб вылезли. "Никак, — говорит, — нельзя. Невозможно, Виктор Николаевич". — "Выкрасить" — завизжал Викниксор. Кира побежал за краской. Принес. Витя посмотрел на нее, понюхал и вдруг захотел сам лезть на дерево. Притащили стремянку; Викниксор поволокся на дерево; сидит там, как сыч, и по листьям шаркает краской. Шкидцы за верандой дохнут, заливаются. Прямо по траве катались, пока Вик всю краску не извел. "Завтра, — говорит, — докрашу". Слез, полюбовался и Киру толкает. "Крас-сота!". А ночью дождик прошел и всю краску смыл.

— Врешь! — захохотал Сашка.

— Можно и показать! — ответил Иошка. — Идем, увидишь. Все липы, которые он красил, завяли.

Ребята пошли в сад; липы действительно начинали вянуть. Земля вокруг них была, как кровью, окраплена брызгами краски.

— Ну, а насчет работы как? — спросил Сашка. — Ты писал, что здорово начинают прижимать.

— Нет, — махнул Иошка: — халдеи на первых порах нажимали было, а потом плюнули — забыли. Ничего теперь не делаем…

— А как у тебя с подготовкой к экзаменам?..

— Не подкачаем, готовимся вовсю. Я ведь тебе случайно попался на дороге — учиться шел на кладбище. Там удобней. Пойдем туда, там сейчас все наши…

Сашка согласился. Сбегали наверх в спальни, оставили там вещи и отправились к церкви.

А между тем на кладбище происходили события…

Углубленные в книги шкидцы, стараясь сосредоточиться, в продолжении часа упорно пытались вчитаться и что-нибудь усвоить из написанного. Из церкви тянулись разные мотивы: сперва протяжное "Спаси господи", потом веселое на манер частушки "Иже херувимы присвятую песнь припеваючи", потом еще что-то, пока Кубышка окончательно не вышел из терпения и не предложил бороться с поповским дурманом.

План борьбы был прост. Кубышка предлагал организовать добровольное общество "Доброкальций" и залепить "кальцем" всех святителей, нарисованных на церкви.

Кладбищенская трава, как известно, всегда отличается, густотой и сочностью. Кругом было много помета или "кальца", ласково названного так Кубышкой, который коровы оставляли на могилах взамен травы.

Через минуту ребята уже метались по кладбищу, а в иконописные лики святых летели и сочно шлепались крупные комья помета.

Сашка с Иошкой подоспели только к развязке.

На паперти стоял монах. Ветер шевелил его всклокоченные волосы и играл полами рваного подрясника, подпоясанного веревкой. Монах переводил горящие злобой глаза с поруганных святителей на ребят, потом вынул позеленевший восьмиконечный крест и, вскинув его над головой, крикнул: