Вячеслав Колосков - «В игре и вне игры»

• Название: «В игре и вне игры»
• Автор: Вячеслав Колосков
• Жанр: Спорт
• Год: 2008
• ISBN: 978–5–89935–088–7

Книга бывшего председателя Футбольного Союза России рассказывает, конечно, об этом замечательном виде спорта. Но человек, отдавший все свою жизнь футболу, хорошо знаком и с теневыми сторонами в этом виде спорта. Эта книга - рассказ о том, что творится за кулисами побед и поражений, о том, что происходило в РФС того времени. Вячеслав Колосков высказывает свое мнение о событиях, управлении и людях. Его долгие годы был едва ли не самым обсуждаемым в нашем футболе персонажем – даже при том, что руководил одно время и хоккеем. Но именно в «игре номер один» Вячеслава Ивановича прозвали Непотопляемым - за умение оставаться у власти при любом режиме и при любых результатах.

---

Не знаю, пробовали ли их родители или все это доставалось только нам с братом? Помню только, что мама всегда говорила: «Ешьте, ешьте, мы с папой уже...» Какой там уже!

Мама приехала в столицу по всесоюзному набору на Метрострой. До этого жила в Юхновском районе Калужской области и не понаслышке знала, что такое Великий Голод. Рассказывать об этом не любила, но как-то у нее вырвалось: «Самое страшное – видеть, как мрут от голода дети». Поэтому главной своей заботой всегда считала накормить нас.

Мама работала дворником. В ее обязанности входило не только следить за порядком у подъезда и во дворе, но и расчищать определенный участок дороги у дома. Зимой я вставал в пять утра и до школы помогал убирать снег в огромный короб на санях.

Жили мы тогда в коммуналке, состоящей из трех комнат на три семьи. В нашей комнате на четырнадцати квадратных метрах помещались мамин отец дед Илья, я с братом, родители, сестра мамы с мужем. Тесноту приходилось терпеть, в соседних бараках все жили так же. Уроки, правда, приходилось учить на коленках. Но снисхождения по этому поводу учителя не делали, оценки за почерк снижали.

Четыре года я учился в тесной деревянной школе. Потом пленные немцы выстроили добротное просторное здание, в которое тем не менее, как мне кажется, не переселился родной дух крохотных наших былых классов. Задерживаться тут не хотелось ни минуты.

А может, всему виной просто возраст? И вправду, кому хочется сидеть за партой, когда рядом речка Серебрянка, где клюют пескари, а по ее заросшим кустарником берегам в самодельную клетку-ловушку можно было поймать и варакушку, и зяблика, и щегла, а потом продать их на «Птичке»?

Это самые безобидные забавы, которыми занимались мы, измайловские оторвы, шпана послевоенная. Законы жизни наших улиц были жестки и суровы. По воскресным дням здесь «забивали козла» жившие дверь в дверь участковый дядя Вася Скворцов и рецидивист Санька Перо.

– Сдается мне, Перо, это ты вчера седьмую квартиру у продмага брал?

– Ну что вы, Василий Семеныч! Я в своем районе не работаю... Спасибо, отдуплиться дали.

– Пожалуйста. Только ты учти, я все равно узнаю, кто инженера грабанул. И пойдет он у меня по этапам... Рыба!

Днем они могли даже пива вместе выпить, а ночью стояли по разные стороны баррикад, один убегал, другой преследовал. Такое было время. Бурьяном росла сплошная безотцовщина. В деревнях патриархальный, общинный уклад жизни все же как-то хранил тех, чьи отцы не вернулись с войны. За ними был глаз со стороны дедушек, бабушек, теток, соседей. На городских окраинах пацанов воспитывала улица. Редко кто из двадцатилетних не сидел. А из сидевших редко кто брался за ум. Ходить с ножом и кастетом было модно.

В нашей школе учился Лобан, то есть Володя Лобанов. Он был не намного, года на три, старше меня. Ему было четырнадцать, может, пятнадцать лет, когда водной из драк его ударили финкой. Дело для той поры в общем-то обычное. Мы бегали смотреть на плохо отстиранную от крови рубашку, висевшую в его дворе на бельевой веревке. Матери Лобан не разрешил штопать дырку, а поправившись, так и надел ее, со следом от лезвия. Это называлось шиком. Мы почитали за счастье притронуться ладонью к пробитой ткани. Так жили. Такие были кумиры.

Конечно же от влияния улицы нас пробовали отвлекать. В выходные, когда отец был дома, мы устраивали семейные походы в лес или на речку. К нам присоединялись папины братья с детьми и женами. Жгли костры, пели песни, затевали игры. Дядя Гриша играл на гармони, дядя Вася – на гитаре. Мне все это нравилось.

Но вечером, едва вернувшись домой, я спешил к голубятне, чтобы посмотреть на новых птиц, которыми разжился Санька Перо, и услышать его истории о своих похождениях. Потом Санька уходил по делам, и нашим вниманием завладевал Володя Лобан. Он уже пил вино, научился ходить вразвалку, цикать слюной через зубы и совсем не обращать внимания на упреки матери:

– Чего с детями водишься? Помог бы по дому-то... Ох, был бы жив отец, он бы тебе показал, ирод ты этакий.

Когда мать уходила, он ворчал:

– И чего ей надо? Я ей кукурузы с поля принес, два арбуза со склада стащил... Хотите, научу, как можно арбузы тырить? Айда за мной!

Мне нравилось ходить семьей в лес и слушать песни взрослых. Но общаться с Санькой и Лобаном нравилось тоже. Не знаю, как сложилась бы моя судьба, но однажды отец из дальней своей поездки привез не виноград, не урюк или копченую рыбу, а кожаный, со шнуровкой, футбольный мяч.

Глава 3

Этот подарок отец вручил мне поздним вечером. Мяч был желтым, сшитым из тонких кожаных полосок. Бежать на улицу я уже не мог и лег с ним спать. Новенькая кожа пахла так, как пахнет потная лошадь. Я впервые почувствовал себя богатым человеком. Когда-то в Ибердусе самым богатым считали моего дедушку Трофима, потому что у него, первого в деревне, появилась керосиновая лампа, все остальные еще жгли лучины. Но что там какая-то лампа по сравнению с настоящим мячом!

Честное слово, не знаю, пошел бы я на следующий день в школу, если б это было не воскресенье! Уроки я не прогуливал, не водилось за мной подобного греха, но ведь такой повод!

Поле, на котором мы играли, было почти как настоящее: с разметкой, вкопанными штангами. Трава-калачик, напрочь выбитая в районе вратарских площадок, зеленела ближе к середине и по краям поля.

Утром я убежал туда до завтрака. В такую рань в футбол мы никогда не играли, а тут очень скоро собрался пяток полноценных команд. Какие средства оповещения сработали – трудно сказать. Так, наверное, мухи летят на мед, чувствуя его за сотни метров.

С моим мячом не стыдно было показаться и на настоящем поле, которое располагалось на территории аэродрома возле Гольянова. На нем играли уже не двор на двор, не улица на улицу, а измайловские на Преображенских, сокольнических. Команды формировались без оглядки на возраст. Семиклассник мог орать инженеру завода: «Дай пас!» Одинаково толкались, одинаково били по ногам. Пацаны в таких условиях или ломались и уходили, или закалялись и учились не ныть. Футбол для нас стал жесткой, но надежной школой мужания.

На гольяновское поле время от времени приезжали настоящие тренеры, чтобы выбирать там для своих клубов игроков. Так и я попал в зону их внимания и оказался в футбольной секции «Юность», расположенной в Измайловском парке. Из секции меня зачислили в ДЮСШ (детско-юношескую спортивную школу) при команде «Крылья Советов».

Началась моя по-настоящему футбольная жизнь. Она типична для того времени. Многие выдающиеся игроки прошли этапы дворовых и уличных команд, секций, спортивных школ – Э. Стрельцов, В. Воронин, В. Иванов, И. Нетто, А. Исаев, А. Ильин. Детские спортивные школы формировались на базе крупных предприятий, заводов. В Москве это были ЗИЛ, «Серп и молот», «Крылья Советов», «Динамо», «Салют». Открывались школы в ВДФСО профсоюзов, «Спартаке», «Зените».

В то время в каждом спортивном клубе было по семь команд: две из мальчиков, по одной из юношей, юниоров, молодежная, вторая и первая клубные. Игры начинались в девять утра и заканчивались поздно вечером. Мы, малышня, отыграв свое, обычно не расходились и наблюдали за действиями на поле старших товарищей. Так воспитывалась преданность своему клубу. Мы были преданы ему не цветом шарфа или текстом «кричалок», а общими синяками, царапинами. Мы знали, как куются победы, как горьки поражения, и поэтому не только болели за своих, но и уважали соперников. Увы, сейчас это чувство утратилось. Теперь самые оголтелые фанаты не только по мячу ударить не могут, но даже правил игры не знают, не раз в этом убеждался.

В двенадцать лет я стал играть за команду мальчиков своей возрастной группы в «Крыльях Советов». Родители отнеслись к этому снисходительно: «Это лучше, чем собак по улицам гонять. Да еще по таким улицам, как наши. Бандит на бандите, тот сидел, этот скоро сядет. Пусть в мяч играет, лишь бы под дурное влияние не попал».

Я уже говорил, что уроки готовить приходилось на коленях, а теперь из-за футбола я и это делал в спешке. Десятилетку закончил, имея одну пятерку, но зато по самому любимому и главному для меня предмету – физкультуре. Перед выпускным вечером я первый раз в жизни употребил спиртное. С моим школьным другом Левой Юдовичем мы зашли в дровяной сарай, стоявший рядом с нашим бараком, и приняли по стакану кубинского рома, которым в то время были завалены магазины. Опьяневшие пошли на школьный праздник. Как он прошел – не помню. Через много лет моя классная руководительница рассказала: «Мы, глядя на вас, хохотали: вы такие забавные и добрые были». Лично мне за ту первую пьянку стыдно до сих пор.

В моем окружении среди тех, кто «уже сидел или готовился сесть», были разные люди. К примеру, в нашем бараке жил Борис Воробьев по кличке Джага, который не пропускал ни одной нашей игры, болел за «крылышки» яростно и преданно. Объяснял это так: «Меня приглашали за эту команду вратарем, я, брат ты мой, пенальти знаешь как брал? Мне мастер один пробивал, так из десяти я пять отбил. Тренер сказал: приходи через четыре дня на тренировку. Но для меня ж это, брат ты мой, целая вечность! Не утерпел, ввязался в одну историю. Руки поломали, срок дали».