Анатолий Штейгер - Стихотворения

• Название: Стихотворения
• Автор: Анатолий Штейгер
• Жанр: Поэзия

Избранные стихотворения одного из наиболее ярких представителей "Парижской ноты"

---

К.Елита-Вильчковскому

Я выхожу из дома не спеша.
Мне некуда и не с чем торопиться.
Когда-то у меня была душа,
Но мы успели с ней наговориться.

Так, возвратясь с работы, старый муж
Сидит в углу над коркою ржаною,
Давно небрит, измучен, неуклюж,
И никогда не говорит с женою.
Да и она: измучена, стара…

А ведь была как будто бы пора…

Теперь совсем иная наступила.
И ни к чему была здесь игра…
И чтоб игра, нужна к тому же сила.

…Бродить в полях, но только одному.
Не знать часов. Без цели, без дороги.
Пока в сентябрьском палевом дыму
Не сгинет лес. Покамест носят ноги
Пока внизу не заблестят огни,

Не запоет сирена на заводе…

Но разве в этом мире мы одни,
За городом в такие точно дни,
Искали что-то, только что? в природе.

Загреб, 1938 * * *

Всегда платить за всё. За всё платить сполна.
И в этот раз я заплачу, конечно,
За то, что шелестит для нас сейчас волна,
И берег далёко, и Путь сияет Млечный.

Душа в который раз как будто на весах:
Удастся или нет сравнять ей чашу с чашей?
Опомнись и пойми! Ведь о таких часах
Мечтали в детстве мы и в молодости нашей.

Чтоб так плечом к плечу, о борт облокотясь,
Неведомо зачем плыть в море ночью южной,
И чтоб на корабле все спали, кроме нас,
И мы могли молчать, и было лгать не нужно…

Облокотясь о борт, всю ночь, плечом к плечу,
Под блеск огромных звёзд и слабый шелест моря…
А долг я заплачу.. Я ведь всегда плачу.
Не споря ни о чём… Любой ценой… Не споря.

Рагуза, 1938 * * *

Дошел и до него уже, увы, черед…
Совсем не тот задор, не очень крепко спится.
Он больше не дитя. Ему тридцатый год.
Давно уже пора настала протрезвиться.

Из-за него лилось уже немало слез.
На памяти о них не зажили ожоги.
В процессии ему не раз уж довелось
Понуро провожать кладбищенские дроги.

Он часто видит сны и, замирая весь,
В передрассветном сне, в особенности тонком,
Встречает снова тех, кто был когда-то здесь,
Тех, кто его любил, когда он был ребенком.

Во сне и наяву, с собой наедине,
Он долгий счет ведет ошибкам и потерям.
Да, я был виноват… Да, по моей вине…
Как мало любим мы! Как скупо нежность мерим.

БЕССАРАБИЯ 1.

Две барышни в высоком шарабане,
Верхом за ними двое панычей.
Всё как в наивно-бытовом романе,
Минувший век до самых мелочей.

И не найти удачней декораций:
Дворянский дом на склоне у реки,
Студент с начала самого «вакаций»,
Фруктовый сад, покосы, мужики.

Но в чём-то всё же скрытая подделка
И вечный страх, что двинется сейчас
По циферблату роковая стрелка…
Уж двадцать лет она щадила нас.

2

Вечером выйдем гулять по меже.
Сторож внезапно возникнет из мрака.
Спросит огня. Мы закурим. Уже
Осень вблизи дожидается знака.

Ночью иначе звучат голоса,
Глухо и даже немного тревожно.
Каждая пауза четверть часа…
Можно о многом сказать односложно.

Речь про дожди, урожай, молотьбу
(Сдержанно, чинно, ответы-вопросы),
Речь про крестьянскую боль и судьбу…
Лиц не видать. Огонёк папиросы.

Красный, тревожный, ночной огонёк.
Запах полыни и мокрой овчины.
Терпкая грусть — очень русский порок.
Грусть без какой-либо ясной причины.

3

Лес вдали стоит уже немой.
Легкий сумрак. Очень низко тучи.
Я не знаю, что опять со мной.
Быть беде… И скоро. Неминучей.

От костра идет широкий дым.
Пастушонок охватил колени.
Он молчит. Мы часто с ним сидим.
Тихий вечер в поле предосенний.

Мягкий профиль русского лица.
Пастушка зовут, как в сказке, – Ваней,
Так сидеть бы с Ваней без конца.
Не забыть мне наших с ним молчаний.

Дома будут речи про войну,
Уберечь уже не может чудо…
На рассвете все же я засну.
Буду спать тревожно, чутко, худо.

4

Не откроют на окнах ставней,
Печи жарко не будут топиться.
И мечте нашей, очень давней,
Не судьба уж теперь воплотиться.

Первый раз Рождество в усадьбе…
Пантелей, наряжённый медведем.
И гаданья (о нашей свадьбе?
На которую мы, вот, не едем)…

И трещали б морозы грозно,
И метель завывала бы жутко…
Я об этом мечтал серьёзно…
Жизнь решила – нелепая шутка.

август 1939, Непоротово * * *

Слезы… Но едкие взрослые слезы.
Розы… Но, в общем, бывают ведь розы –
В Ницце и всюду есть множество роз.

Слезы и розы… Но только без позы,
Трезво, бесцельно и очень всерьез.

Стихи разных лет

* * *

Конечно, счастье только в малом…
«Нам нужен мир». Не нужен. Ложь.
Когда движением усталым
Ты руки на плечи кладешь…

И на лице твоем ни тени
Того, что предвещает страсть,
Но смесь заботы, грусти, лени…

Зарыть лицо в твои колени,
К твоим ногам навек припасть…

* * *

Не эпилог, но все идет к концу.
Мы встретимся, я очень побледнею.
По твоему надменному лицу
Мелькнет досада на мою «затею».

На мой приезд – бессмысленный приезд,
На то, что жить, как люди, не умею,
– Что за охота к перемене мест?

…а если вариант: с ума сводящий жест –
Объятье грубоватое за шею?

* * *

Года и на тебе оставили свой след,
Бороться против них никто, увы, не в силе.
Не бойся – не черты. Твои черты… О, нет,
Они сейчас еще прекраснее, чем были.

Но уж одно, что ты сейчас со мною здесь
И больше никого тебе еще не надо,
И что за целый день и, вот, за вечер весь
Ни разу на часы ты не бросаешь взгляда…

И понемногу мной овладевает страх,
И в памяти встает старинное поверье:
Счастливый никогда не вспомнит о друзьях,
Счастливый никогда не постучится в двери.

Я ждал тебя пять лет. Но рад и десять лет,
И всю бы жизнь прождать в напрасной лихорадке,
Лишь только б знать, что нет, на самом деле нет
Ни капли истины в моей больной догадке…

(От века для любви шли убивать и красть,
С улыбкой на себя накладывали руки...
Но счастье близких нам мы не имеем власть
Купить им у судьбы за собственные муки.)

* * *

Не верю, чтобы не было следа
Коль не в душе, так хоть в бумажном хламе,
От нежности (как мы клялись тогда!),
От чуда, совершившегося с нами.

Есть жест, который каждому знаком –
Когда спешишь скорей закрыть альбом
Или хотя бы пропустить страницу…
Быть может также, что в столе твоем
Есть письма, адресованные в Ниццу.

И прежде, чем ты бросишь их в огонь
И пламя схватит бисерные строки,
Коснется все же их твоя ладонь
И взгляд очей любимый и далекий.

* * *

Все об одном… На улице, в бюро,
За книгой, за беседой, на концерте.
И даже сны… И даже (как старо!)
Вот вензель чертит и сейчас перо.
И так – до смерти. Да и после смерти.

* * *

Здесь главное конечно не постель
Порука – никогда не снится твое тело,
И значит не оно единственная цель
(Об этом говорить нельзя - но наболело.)

Я бы не брал теперь твоей руки...
Упорно не искал твоих прикосновений,
(Как будто невзначай волос, плеча, щеки) -
Не это для меня всего бесценней.

Я стал давно грустнее и скромней...
С меня довольно знать, что ты живешь на свете,
А нежность (и все то что в ней и что под ней),
Привыкла ничего ждать - за годы эти...

Как мало все же нужно для любви
Чем больше отдаешь, тем глубже и сильнее
Лишь об одном молю и день, и ночь – живи
А где и для кого - тебе уже виднее.

* * *

Бывает чудо, но бывает раз.
И тот из нас, кому оно дается,
Потом ночами не смыкает глаз,
Не говорит и больше не смеется.

Он ест и пьет – но как безвкусен хлеб…
Вино совсем не утоляет жажды.
Он глух и слеп. Но не настолько слеп,
Чтоб ожидать, что чудо будет дважды.

Божий Дом

От слов пустых устала голова,
Глазам в тумане ничего не видно…
Ах, неужели празныя слова
Произносились не странно и не стыдно?

Ведь, вся земля: такой-же Божий Дом,
Как небеса, планеты и созвездья, –
Так отчего же, поселившись в нем,
Мы не боимся божьего возмездья?

Пройдет угар ненужной суеты,
Что было тайно, снова станет явно.
Виновны все: – виновен даже ты,
И без конца виновен я, подавно…

Поля покроет синеватый снег,
Но мы не станем радостней и чище…
Земля, земля! Что сделал человек
С тобой, веселое Господнее жилище?

* * *

Не до стихов… Здесь слишком много слез
В безумном и несчастном мире этом.
Здесь круглый год стоградусный мороз
Зимою, осенью, весною, летом.

Здесь должен прозой говорить всерьез
Тот, кто дерзнул назвать себя поэтом.

* * *

До вечера еще такой далекий срок,
Еще так много лжи, усталости и муки,
А ты уже совсем почти свалился с ног
И, двери заперев, тайком, ломаешь руки.

Как будто бы помочь сумеет здесь засов,
Как будто жизнь пройти не может через щели.
Сдавайся по добру! И несколько часов
Старайся дотянуть хотя бы еле-еле...

Нежность I

Не в памяти, а в нежности
Остался острый след.
Доныне по безбрежности
Лечу былому вслед.

И думаю, и думаю,
Хоть знаю — не вернуть.
Благослови тоску мою
Полуночная жуть.

II

Памяти изменчивой не верьте:
Поседев, былое не отдаст.
Только нежность сохранит от смерти,
Никому на свете не предаст.

Только нежность. От прикосновенья
Родилась и выросла она.
Только быстрой нежности мгновенья
Опьяняют благостней вина.

Ей одной изверившейся — верю,
Клятвой нерушимой не свяжу,
Самое заветное доверю,
Самое заветное скажу.

СИНЯЯ РУБАШКА. 1.

Вряд ли это лишь воображенье:
Сквозь бессонницу и темноту
Вспоминаю каждое движенье
Каждый жесть и каждую черту...
Папиросу вечную во рту...

2.

Стыдно, смешно и тяжко
Помнить годами вздор:
Синюю эту рубашку,
Синий ее узор;
Ворот ее «на распашку»;
Пояс, на поясе пряжку...

3.

Пусть теперь больничная постель
Приковала скоро год на месте,
Пусть давно за тридевять земель
Ты теперь... И вот не шлешь известий...
В прошлом были эти шесть недель,
Что мы в Ницце проводили вместе.

ДРУЖБА 1

Где-то теперь мой друг?
Как-то ему живется?
Сердце, не верь, что вдруг
В двери раздастся стук:
Он никогда не вернется.

Мне ли, себе на зло?
(Или ему повезло).

2

Одна мечта осталась — о покое.
Не надо дружбы, все слова пусты,
И это слово — самое пустое.

(Для дружбы надо, чтобы было двое,
Одним был я, другим был воздух: ты)

60-е ГОДЫ

М. Цветаевой