Мишель Пессель - Путешествия в Мустанг и Бутан

• Название: Путешествия в Мустанг и Бутан
• Автор: Мишель Пессель
• Издательство: Мысль
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1978

Мишель Пессель — французский географ и этнограф — совершил путешествия в малоизвестные государства Мустанг и Бутан, затерянные в высочайших горах Земли — Гималаях.

М.Пессель знакомит читателя с природой и людьми, живущими в высокогорье, с их историей, нравами, обычаями. Читатель вместе с автором побывает в Мустанге и Бутане, перенесется не только за десятки тысяч километров, но попадет и в другую историческую эпоху.

---

Я понял наконец, что на вопрос, кто меня пригласил — король или королева, мне следует отвечать, что я гость личного королевского секретаря. В самом деле, ведь он взял на себя ответственность, позволив мне пожить в Бутане и осмотреть страну. Так можно было надеяться получить статус в местной иерархии.

С того момента, как я это уразумел, жизнь стала много легче.

В первый вечер я погулял по долине Паро, а затем вернулся в домик для приезжих, где в полном одиночестве съел свой скромный ужин. Я был на грани нервной депрессии из-за равнодушия и изоляции, навалившихся на меня с той самой минуты, как я расстался в Пунчолинге с телохранителем Паро Пенлопа, у которого в самолете торчала из ушей вата. Мне, правда, удалось сблизиться с двумя слугами и даже подружиться с ними; мы быстро сумели сломать социальные барьеры и наладить дружеское общение. До чего же хорошо, что вне пределов официальных рамок бутанцы оказались людьми веселыми, смешливыми и лишенными комплексов! Тем не менее я с облегчением и удовольствием встретился с коллегой-европейцем. Замечу, что в предшествующих поездках и экспедициях такой настоятельной потребности я не испытывал.

Мы сразу стали друзьями. И не потому, что в чужих краях так тянет друг к другу людей одной расы или национальности. Майкл Эйрис, молодой учитель королевских детей, был одержим той же страстью к тибетской культуре, что и я.

Благодаря Майклу, а также письму, в котором я упомянул о встречах с братом королевы, покойным премьер-министром, два дня спустя после прибытия в Паро я получил приглашение прибыть в 19 часов во дворец на обед к королеве. Где-нибудь в другой части света я не был бы столь взволнован и заинтригован, но, зная, сколь далеко здесь простирается королевская власть — от одной улыбки его величества человек возносится наверх или низвергается в бездну, — я был обрадован и обеспокоен.

В гостевом домике вдруг обратили внимание на мое существование, как будто до того меня просто не было. Тут же принесли таз горячей воды и — невероятно! — предоставили в мое распоряжение «джип». Для такого случая у меня был припасен смокинг, но Майкл Эйрис сказал, что это не обязательно.

Королева, насколько я был наслышан, не имела ничего общего с восточными властительницами, которых мне доводилось видеть или о которых я читал. Мне рассказывали о ней Тесла, вдова премьер-министра, и другие аристократы. Женщины в Бутане занимают совершенно иное положение. Они никогда не сидели взаперти дома, а вели активную жизнь. Более того, тибетцы, возможно, первыми в Азии позволили женщинам играть первостепенную роль в делах общества, политике и так далее. И здесь, как правило, они справляются с ними более умело, чем мужчины. В тибетских Гималаях нередко можно видеть деревни, которыми управляют женщины.

Нет ничего опаснее могущественной и умной женщины, особенно если она еще и красива…

Я вспомнил Рани Чуни, королеву-мать, ее леденящий взор и безукоризненную выдержку; потом Бетти-ла, с ее грацией и обаянием; элегантность и дивные манеры Теслы. Они затмили бы любую свою современницу на Западе. Можно понять причину моего беспокойства: я вхожу в святая святых бутанского мира и, если повезет, смогу увидеть намного больше, чем положено обитателям гостевых домиков. Я приехал не для того, чтобы околачиваться при дворе или интервьюировать королеву. Я приехал путешествовать.

«Джип» доставил меня в резиденцию гьялмо, километрах в трех от дома приезжих.

Вечер был теплый. Костры караванщиков помаргивали в долине, а жертвенные огоньки перед алтарями светились в окнах монастырей, молелен и частных домов. Бледная луна делила на части черноту изрытых ущельями гор — давящую массу Гималаев, стиснувших со всех сторон долину.

В голове у меня отпечатались сотни других «планет», на которых мне довелось жить. Одни омывало пронзительно голубое море„там торчали коралловые рифы и трепетали на ветру растрепанные шевелюры пальм. Другие едва выступали из снега, являя на свет чахлые сосенки, мимо которых уходило в бесконечность обледенелое шоссе Канады. Были еще «планеты», подобные Нью-Йорку, сделанные из бетона и кирпича, с головокружительными скалами-домами и реками, по которым густо, словно машины по автостраде, шли суда. И вот вопрос: переходя из одного мира в другой, был ли я одним и тем же человеком? А если нет, что оставалось, а что уходило от меня?

Я чувствовал, что прожить столько жизней, в скольких местах мне пришлось побывать. Но сегодня вечером здесь, в долине, мои прошлые жизни ровным счетом ничего не значили. Я выбился из контекста, мое прошлое ничего не говорило здешним людям; было такое ощущение, будто я стартую в совершенно новом качестве, без друзей, без заслуг, без возраста, без ранга… ибо вряд ли стоило говорить королеве, что я не являюсь ее гостем.

«Джип» нырнул под арку внешней ограды, проехал по мощеной аллее, окаймленной ивами, и остановился у внутренней ограды. Из тьмы вынырнули босоногие слуги с факелами. Внутренний дворик я пересек в танцующем свете смоляных огней. Поблескивали тесаные плиты, ветви апельсиновых деревьев склонялись к лицу. Дворец показался мне поначалу пустым.

Меня ввели в комнату, в глубине которой виднелась темная лестница. Я огляделся. Оказалось, в помещении находилось человек двадцать; их силуэты сливались с тенями у стен. То были слуги ее величества. Их повелительница находилась на втором этаже.

Я поправил «кадду», свою «аши кадду» («аши» означает «принцесса», а «аши кадда» — это элегантного вида церемониальный шелковый шарф, который носит аристократия).

Личный секретарь королевы, круглоголовый тибетец в широком кхо из тончайшего шелка, спустился с лестницы, чтобы проводить меня к ее величеству. Я последний раз оглянулся на слуг: один из людей держал большую бронзовую чашу, в которой курились благовонные веточки можжевельника. Личный секретарь повел меня по длинному слабо освещенному коридору. Пол был устлан коврами, а на стенах виднелись красно-золотые рисунки.

Зала встретила меня запахом, напоминавшим ладан, и дымком американских сигарет. Это были парадные покои дворца. Теплый свет свечей и керосиновых ламп слегка подрагивал на лицах ассамблеи из двадцати человек; все сидели на подушках, покрытых великолепным ковром и леопардовыми шкурами, перед низкими позолоченными столиками. Гостями королевы были три ламы в алых тогах, похожие горделивой осанкой на кардиналов со старинной картины; четверо европейцев, личных друзей ее величества; секретарь-англичанин в таком же костюме, как Майкл Эйрис; два молодых знатных бутанца.

Расписанный и украшенный позолотой потолок поддерживали четыре красных столба. Стены тоже были расписаны и придавали покоям атмосферу комфорта и очарования роскоши, далекую от мраморной холодности, которая царит обычно в королевских приемных.

Когда глаза привыкли к полумраку, я наконец увидел королеву. Она сидела чуть в стороне от гостей, перед столиком с двумя большими бокалами. Рядом с ней был монах с таким тонким лицом, что казался воплощением святости. Женщина сделала мне знак подойти.

Я поклонился и подал ей свой шарф, а один из слуг принял мои подарки. Королева улыбкой поблагодарила меня и пригласила сесть рядом. Ее величество возвратила мне «кадду» в знак расположения.

Мое смущение возрастало с каждой секундой, ибо передо мной была не просто королева Бутана, страны моих грез, не женщина изумительной красоты.

На королеве было длинное узкое тибетское платье из переливчатого шелка, без рукавов, с большим вырезом, и блузка с пышными буфами. В отличие от бутанок, которые коротко стригутся «под мальчишку», королева была причесана на тибетский манер: длинные косы собраны в корону, еще более подчеркивавшую прекрасные восточные черты лица. Эта дань тибетской моде в одежде и прическе напоминала, что королева — сиккимка по происхождению. Ее мать, Рани Чуни, приходилась сестрой покойному махарадже Сиккима, где в среде аристократии преобладали тибетские обычаи и одежда. Родство через узы брака очень распространено в правящем классе гималайских государств, который ориентируется в утонченности нравов на Лхасу.

Нежное лицо — я бы даже сказал «лик» — королевы напоминало тончайший фарфор; на Западе обычно такими представляют себе японок. Однако обезоруживающая улыбка и живая искренняя реакция никак не напоминали сдержанные манеры японских женщин из высших слоев.

Обаяние королевы, я знал это, сочеталось с твердостью характера, и в случае неудовольствия она могла быть столь же непреклонной и неприступной, как ее мать. Обменявшись несколькими банальными любезностями с повелительницей, я быстро понял, что она с интересом отнеслась к моей страсти к Бутану. Я поведал ее величеству, сколь долог и тернист был мой путь к ее королевству, как из-за Бутана я познакомился и полюбил прилегающие к Тибету гималайские края.