Татьяна Туринская - На восходе луны

• Название: На восходе луны
• Автор: Татьяна Туринская
• Жанр: Современные любовные романы

---

— Я тебе противен, да?

И от этого его голоса, от этого глупейшего вопроса Марине захотелось кричать, выть в голос. 'Потураев, Андрюшка, милый, родной, ну почему же ты такой бестолковый?! Почему ты ничего не понимаешь?!' Но вслух ответила ровно, голосом, абсолютно лишенным эмоций:

— Ты мне противен не более чем любой посторонний мужчина. К тому же не в моих правилах иметь близкие отношения с работодателем.

Подумав лишь мгновение, Потураев с готовностью подхватил:

— Ну если тебя останавливает только это… Ты в одно мгновение можешь перестать быть моей домработницей…

И вот тут бы Марине помолчать, дать бы договорить собеседнику, позволить высказаться полностью, выслушать до конца, но какая-то непонятная сила не позволила ей этого, подтолкнула к дурацкому диалогу:

— Ну уж нет, Потураев! В контракте сказано, кто из нас какие имеет права, какие обязанности. И уволить меня ты не имеешь права до наступления форс-мажорных обстоятельств. И уж коли зашел у нас этот разговор, прошу тебя усвоить одну мысль, всего лишь одну: я с тобой сугубо ради денег, Потураев, понял? Мне нужно кормить ребенка, поддерживать маму. Мне самым банальным образом нужны деньги. Сам видишь, во что я одета, не то что твоя фифочка. Я не знаю — платишь ты ей, или у вас все происходит полюбовно, но это она должна предоставлять тебе сексуальные услуги, она, а не я. Ты понял? А то, что сегодня она оставила тебя 'без обеда', - не моя проблема, это уже ваши с ней отношения, в которые я лезть не собираюсь. Мое дело накормить тебя полноценным обедом — обычным, не сексуальным, убрать твою квартиру, постирать твое белье — вот это моя работа. А твое сексуальное удовлетворение меня мало волнует.

Ах, как жаль, что все это она говорила, стоя спиной к Андрею! Не видела она выражения его лица, не знала, какую боль причиняет ему своими словами. И не видела, как скривилось его лицо, когда он с откровенным сарказмом спросил:

— И что, тебе, выходит, меня совсем не жалко? Ты просто работаешь у меня, да? Сугубо за зарплату? И тебе абсолютно не жаль несчастного инвалида?

Не видела… А потому ответила жестоко, по-прежнему не оглядываясь на собеседника:

— А чего тебя жалеть-то? Тебе ли плакаться?! Ты и в инвалидах неплохо устроился. Одна беда — вместо ног теперь колеса, да ты и на них ловко управляешься, даже очень ловко. Нет, Потураев, на мою жалость не рассчитывай. Я тут не ради жалости, я здесь ради зарплаты.

Она даже не услышала, как Потураев отъехал в сторону — уж больно хорошо у коляски были смазаны колеса…

С того памятного дня все пошло еще хуже. Гораздо хуже. Марина понимала, что единственным правильным решением в данной ситуации было бросить все и уйти, забыть, вырвать Потураева из своей жизни, из сердца. Ведь что может быть хуже, чем с утра до вечера находиться в одной квартире вдвоем с любимым человеком, при этом едва перебрасываясь за весь день парой-тройкой ничего не значащих фраз, типа: 'Обед скоро будет готов'. Вывозить Андрея на прогулки, заботливо прикрыв его немощные ноги легким покрывалом, бродить два часа по аллеям, вдыхать волнующий, возбуждающий запретные желания аромат цветущей акации, молча любоваться красотой проснувшейся природы, умирать от счастья, толкая впереди себя коляску, словно время повернулось вспять и она вновь прогуливается с маленькой Аришкой, нагуливает ей аппетит. Так хотелось раскрыть истинные свои чувства перед Андрюшенькой, прижаться к его коленям и молить о прощении: 'Прости, любимый, я не хотела тебя обидеть, не хотела, просто боялась показать тебе мою любовь!' Но разве он, чурбан стоеросовый, поймет? Разве он, вечный кобель, вообще знает это слово?! Ему ведь даже инвалидность не мешает утолять похотливую свою ненасытность.

Уйти, нужно уйти… Но где взять для этого силы? Как лишить себя последней надежды на счастье?! Нет, конечно, не на полноценное, на него Марина уже давным-давно перестала надеяться, но хотя бы просто быть рядом, просто помогать любимому, облегчать его страдания: 'Андрюшка, милый, я всегда буду рядом, всегда! И у тебя все будет хорошо именно потому, что я всегда буду рядом. Пусть ты и сам не будешь об этом догадываться, пусть — я все равно буду рядом. Только не прогоняй меня, Андрюша, пожалуйста, не прогоняй…'

Время от времени в его доме вновь появлялась Виктория. Больше она никогда не выходила из кабинета Андрея с опухшими от слез глазами. Но каждый раз Марина непременно ловила ее весьма красноречивый жест: выходя из кабинета Потураева, гостья обязательно или застегивала пуговицу, или приглаживала волосы, или одергивала юбку. И этот неизменный жест говорил Марине о многом. Слишком о многом… Иногда она ловила на себе странный взгляд Виктории — не то сочувствующий, не то осуждающий, иногда даже откровенно враждебный. И сама смотрела на нее не менее враждебно.

Потураев больше не просил у нее любви, вернее, какая может быть любовь у Потураева? Во-первых, видать, гордость не позволяла, а во-вторых, отпала надобность, Виктория-то больше не плакала, стало быть, Андрей получал сполна все, для чего ее и приглашал.

Марина корила себя, ругала, не находя оправданий. Господи, да как же у нее язык повернулся сказать ему такое?! Что она его даже и за мужчину-то не считает, и даже жалости к инвалиду не испытывает. Ах как ей хотелось, чтобы ситуация повторилась, уж тогда она не допустила бы ошибки! Она бы бросилась в его объятия. Нет, о своей любви она, конечно же, не стала бы ему говорить, по обыкновению сдержала бы чувства в себе. Зато все остальное… Она подарила бы ему незабываемые ощущения, и, кто знает, быть может, он даже и сам догадался бы об ее истинных чувствах?!

Но Андрей замкнулся… И Марина вновь и вновь механически исполняла обязанности домохозяйки, не в силах нарушить тяжелое молчание.

Глава 38

Нанеся Потураеву очередной визит, Виктория застала его в крайне неприглядном состоянии. Вернее, внешне-то он выглядел, по обыкновению, замечательно — если бы не проклятая инвалидная коляска, его вполне можно было бы назвать, как в старые добрые времена, 'первым парнем на деревне'. А вот душевное его состояние Вику несколько напрягло. Нельзя сказать, что он был как-то по-особенному хмур, зол, раздражен. Нет, таким Виктория неоднократно видела его и раньше. В этот же день Андрей был равнодушен. И именно это ее напугало, потому что Потураев мог быть каким угодно: веселым или злым, хорошим или плохим, откровенным или коварным. Любым. Только не равнодушным. Равнодушный Потураев — мертвый Потураев.

— Андрюшенька, что с тобой? — заботливо спросила она, привычно бросив сумку с образцами на стул у двери.

— Ничего, все нормально, — ответил Андрей, тем самым еще более убедив гостью в своем безнадежно опасном состоянии.

— Ничего не нормально! — возразила она. — Потураев, ты забыл, что я знаю тебя как облупленного? Тебя мама родная так не знает, как я. Говори, что случилось.

— Ничего не случилось, — все с тем же равнодушием ответил Андрей. Виктории же показалось, что он говорил с ней из могилы. — Говорю же — все нормально.

— Андрей, ты меня пугаешь. Я тебя такого не люблю.

Потураев равнодушно дернул плечом:

— Меня никто не любит, я к этому уже привык.

— Андрюша, прекрати со мной так разговаривать! Я психану и уйду, в конце концов!

— Иди. Можно подумать, я тебя звал.

Вика обиделась:

— Потураев, не хами. Я не знаю, что у тебя случилось, но я тебе ничего плохого не сделала. Если хочешь, чтобы я ушла, если никого сейчас не желаешь видеть — так и скажи, я приду позже. А хамить не надо, Андрей, твое хамство не по адресу.

Потураев мрачно откликнулся:

— Извини, — и вновь замолчал.

Виктория подошла к коляске, присела на корточки — никаким другим способом рядом с хозяином дома оказаться было невозможно. Взяла его безвольные руки в свои, пытливо заглянула в глаза:

— Андрюша, поговори со мной. Если ты не поговоришь со мной, ты ни с кем больше не сможешь поговорить. Что, все так плохо?

Потураев наконец очнулся. Вырвал руки из Викиных ладоней и почти выкрикнул ей в лицо:

— Нет, блин, у меня все просто потрясающе здорово! Я инвалид, единственная женщина, которую я желаю, меня не желает категорически, видит во мне только инвалида и работодателя. У нее полноценная семья — здоровый муж, ребенок, а я, инвалид, на хрен никому не нужен! А в остальном у меня все просто потрясающе здорово!!!

Несмотря на откровенную злобу в глазах и голосе собеседника, Вика обрадовалась вспышке гнева: вот это уже настоящий Потураев, живой! А что злится… Не беда, не впервой.

— Ты говорил с ней, да? Это она сказала про полноценную семью? Неужели она могла так сказать: что у нее есть здоровый муж? Неужели она так жестока? Господи, ну надо же, какие бывают бессердечные суки!

— Не смей, — прервал ее стенания Потураев. — Если кто и может ее назвать бессердечной сукой, то только я. Но даже я ее так не называю. И сентенции про здорового мужа принадлежат, скорее, моему воображению, нежели ее языку. Нет, я с ней ни о чем не говорил. Вернее, попытался однажды, да нарвался на весьма откровенный ответ. Она прямо заявила, что я ей нужен сугубо ради денег. Видимо, муж, хоть и здоровый, а нормально прокормить семью не может, козел. Отправляет жену к бывшему любовнику на заработки, а сам, наверное, на диване газетку почитывает. Зато он — здоровый, он — муж! А я, получается, дерьмо собачье. Все, не могу больше, не могу! Сил не осталось! Знаешь, каково это — целыми днями быть рядом с ней и не сметь к ней прикоснуться?! Каждую минуточку ощущать, что она во мне мужика не видит, что я для нее — лишь источник материального благосостояния. Нет, не могу. Хватит с меня! Возможно, с моей стороны подло оставлять ее без работы, особенно с учетом того, что предыдущую работу она бросила из-за меня. Но я ей выплачу хорошее выходное пособие, чтобы ей хватило до того момента, когда найдет другую работу. А там… В конце концов, у нее есть муж. Я просто больше не выдержу. Я терпел, я все надеялся на чудо. А теперь… Понимаешь, Вика, надежда умерла, нету больше надежды, нету…