Татьяна Туринская - Сволочь ты, Дронов!

• Название: Сволочь ты, Дронов!
• Автор: Татьяна Туринская
• Жанр: Современные любовные романы

Повесть напечатана в литературном журнале Атланты "На любителя", № 28, 2007 г.

---

Мысли путались, перескакивая с пятого на десятое. И каждый раз непременно возвращались к Молдакову, своеобразному спасательному кругу. 'Дурак ты, Молдаков. Вот я уйду молодой, как только почувствую малейшее падение интереса к собственной персоне. Во-первых, своим уходом создам интригу, чем верну утерянный было интерес. А во-вторых, и в-главных, останусь в памяти людской непобежденной легендой. Даже интервью давать не буду. Просто исчезну, и все'.

Внезапно возникла мысль. А может, сейчас как раз самый благоприятный момент для ухода? Конечно, она еще достаточно молода, чтобы не думать об этом: двадцать девять — считай, не возраст, да и выглядит на все сто, в смысле, не лет, конечно, а баллов, но… На эстраде ведь полно молоденьких девчушек, ярких, красивеньких, длинноногих. Таких, как та же Лилька Подгорная, например. Правда, кроме красоты и молодости редко кто из них может похвастать чем-то особенным. Большая часть даже петь толком не умеет, только приплясывают себе под фонограмму, порой даже не свою. А если и свою, так обработанную на компьютере до неузнаваемости. Реальных конкуренток раз-два и обчелся. Так что вроде и рано задумываться об уходе. Не опасаться же ей, в самом деле, какой-то там Подгорной?! Если уж та чего и умеет особенного, так вовсе не в области вокала!

Но почему-то такая усталость вдруг навалилась, такая тоска. Это раньше сцена вызывала восторг и слезы умиления. Теперь же сцена для Альки — рутина, обычная работа. А разве можно выходить на сцену, к людям, без кайфа? Нет, не того кайфа, на котором, собственно говоря, и держатся очень многие нынешние звездочки-однодневки. Нет, другой кайф, сугубо внутренний, своеобразный экстаз от осознания народной любви — ведь не просто же так тысячи людей идут на концерты Альбины Рябининой. И ведь билеты, между прочим, стоят очень даже недешево. Однако на концертах Алька видит не одних сплошных олигархов, ведь простого люду гораздо больше. Вот только сидят они подальше от сцены, потому и не так заметны. И раньше эта мысль так будоражила, так бодрила, так волновала. А теперь почему-то эта же мысль не вызвала ни единой эмоции. Подумаешь, толпа! Толпа, между прочим, ходит на концерты не столько из любви к артисту, сколько по привычке, по инерции. Вот взять того же Молдакова, например. Неужели у него столько поклонников по всей стране, что мужик ежегодно собирает стадионы на фактически голый крючок, мол, 'прощальный тур'? Нет, привычка, одна сплошная привычка к громкому имени. Так что вполне может быть, что народ валом валит не столько послушать Алькин непревзойденный голос, сколько просто проявляет нормальную реакцию на ее раскрученное имя, на бренд 'Альбина Рябинина'?

А может, и правда пора? Это только внешне ее жизнь кажется красивой. А что на самом деле? Муж — общественное достояние, раздутое имя, цветы тоннами, которые она терпеть не может и даже не забирает домой из гримерки. Квартирка, правда, весьма недурственная, но стоит ли она таких унижений, как сегодня? Деликатесы, дорогущие шмотки. Разве ради них она живет? Да, когда-то Алька действительно мечтала о них, как о самом большом благе в своей жизни. Теперь же поняла, что гораздо важнее всех материальных благ душевное тепло, искренность. Любовь, в конце концов. А где она, любовь?! Где? И кто?! Загоруйко?! Этот напыщенный павлин? Да какой он павлин, с его-то сверкающей лысиной? Он больше похож на старого облезлого павиана. Может, когда-то Алька его и любила, хотя все чаще в последнее время очень сильно стала в этом сомневаться. Разве то, что она испытывала к нему когда-то, можно назвать любовью? А что она вообще знает о любви? Разве она любила когда-нибудь? Разве любила кого-нибудь?!

… Прошло несколько месяцев, возможно, даже год. По крайней мере, Алька очень хорошо запомнила, что опять было тепло. Да, точно, ей как раз исполнилось шестнадцать, ведь в тот день она ходила фотографироваться на паспорт. Значит, первые числа мая. Наложила на лицо, кажется, тонну косметики — так не хотелось на фото выглядеть сопливой пацанкой, так хотелось если не быть, то хотя бы казаться взрослой! А тем более — паспорт. Это ж не халам-балам, это документ, между прочим! Пусть и не на всю жизнь, пусть только до замужества. А может, и на всю — кто знает, выйдет ли она когда-нибудь замуж? И чтобы каждый, кто возьмет паспорт в руки, смеялся над тем, какая Алька была когда-то юная? Да ни за что! К тому же она, наконец, только-только перестала стесняться собственного отражения в зеркале. Всю жизнь считала себя дурнушкой, и лишь теперь, накануне шестнадцатилетия, неожиданно для себя самой обнаружила, что вовсе она и не дурнушка, что при помощи косметики может выглядеть очень даже ничего себе. Одна проблема — как выпросить у матери денег на все эти прибамбасы, при помощи которых можно пусть не менять до неузнаваемости, но существенно корректировать свою внешность? Та ведь упорно не понимала, что и косметика тоже может быть средством первой необходимости. А потому Альке приходилось довольствоваться тем, что Жанка с барского плеча дарила подруге. Скорее даже не дарила, а просто отдавала не столько излишки, сколько остатки.

За прошедшее с первой встречи время Алька еще пару раз встречалась с соседом. Правда, мельком, даже разглядеть его как следует не успевала. Собственно, узнавала его сугубо по росту — такого громилы больше не было не только в их подъезде, но и во всей округе. Зато теперь точно знала, что он никакой не брат, не сват, а именно муж Валентины Дроновой, их соседки. Правда, вместе Алька их ни разу не видела. С Валентиной, вернее с тетей Валей, сталкивалась постоянно: та то из магазина с сумками возвращалась, то с младшеньким ребенком гуляла, кажется, с мальчиком — тому было-то года два, не больше. Старшенькой девчушке, Маринке, было лет восемь, а то и все девять.

Когда мать, немножко раззнакомившись с новой соседкой, сказала Альке, что громила и есть муж тети Вали, ее удивлению не было предела. Хоть и не успела Алька толком разглядеть своего преследователя, но того, что увидела, вполне хватило, чтобы сделать вывод: не пара. Ну разве может быть у тети Вали такой муж? Как бы ни была Алька на него зла по сегодняшний день за прошлогодний случай, но не могла бы утверждать, не покривив душою, что мужичок он плохонький и никчемный. Правда, в мужской красоте она еще совсем не разбиралась, любой, перешагнувший порог двадцатилетия, казался ей перестарком. Да и определять возраст 'на глазок' еще не научилась. Однако прекрасно понимала, что пара из Дроновых получается какая-то неестественная, вроде как за уши, насильно их друг к другу притянули. Как бы ни ненавидела соседа, а понимала, что рядом с тетей Валей он выглядит не просто непревзойденным красавцем, но и, самое для Альки в тот момент страшное и непонятное, не столько мужем, сколько младшим братом. Ведь тетя Валя выглядела ненамного моложе Алькиной матери, а та, как ни крути, уже пенсионерка. Правда, работающая. Нет, тетя Валя определенно до пенсионного возраста еще не дотягивала, но по Алькиным понятиям уже конкретно к нему приблизилась. Муж же был еще довольно молод. Не для Альки, конечно — ей-то все казались стариками. Но если бы можно было поставить рядом тетю Валю и ее мужа, вышла бы полная белиберда. Потому что при наличии хорошего воображения его можно было бы принять даже за ее сына. Без воображения — за брата или племянника. Да, скорее, племянника, потому что братом и сестрой они тоже вряд ли могли бы быть. Потому что тетя Валя была никакая, даже откровенно некрасивая: рябое лицо, круглое и плоское, даже чуть-чуть вогнутое, как тарелка, маленькие глазки без ресниц, рыжие, совершенно незаметные брови, бесцветные узкие губы, столь же бесцветные волосы, забранные бесхитростно в хвост аптечной резинкой. Насчет фигуры, правда, Алька ничего не могла бы сказать, потому что по ее внешнему виду можно было бы утверждать одно — сильно толстой тетя Валя не была определенно. А вот была ли она чуть полноватой или же стройной, а может, даже чересчур худой — вопрос без ответа. Потому что одевалась тетя Валя в очень просторные одежды, да еще обычно подбирала что-нибудь многослойное. Например, чаще всего Алька видела ее в широченной клетчатой юбке до самых щиколоток, толстом свитере, и совершенно невообразимой вязанной безрукавке-жилетке поверх него длиной едва ли не до колена.

Сам же Дронов (имени его Алька так и не узнала) был тете Вале полной противоположностью. Кроме высоченного роста он обладал еще густыми темными волосами, что являлось главной причиной того, что, по Алькиным понятиям, братом и сестрой они никак не могли бы быть. Кроме того, лицо его было в меру вытянутым, а не круглым, как у тети Вали. И уж, конечно, рябым Дронов точно не был. Вот, собственно, и все, что Алька успела в нем разглядеть.

Мать пыталась завести с новыми соседями дружеские отношения, несколько раз заглядывала к ним в гости, порой останавливалась на улице рядом с Валентиной, когда та гуляла с младшеньким. Да как-то дальше этого отношения не зашли. Валентина оказалась довольно замкнутым человеком. На вопросы отвечала односложно: да, нет, не знаю. Охотно говорила только о младшем сыне, Матвейке. Сразу начинала улыбаться, и у собеседника уже не было необходимости тянуть ее за язык. Сама с удовольствием рассказывала, сколько ему лет, месяцев и дней от роду, во сколько месяцев Матвейка пополз, во сколько сел, во сколько проклюнулся первый зубик и прочие никчемные сведения. Об этом уже неинтересно было разговаривать самой Анастасии Григорьевне, Алькиной матери. Впрочем, по имени-отчеству ее никто никогда не звал. До сих пор обращались к ней просто Настя, или Настасья. Или же тетка Настя для тех, кто был существенно моложе.