Николай Шипилов - Мы — из дурдома

• Название: Мы — из дурдома
• Автор: Николай Шипилов
• Жанр: Современная проза

Последний роман Николая Шипилова, скончавшегося в сентябре 2006 года, является, фактически, завещанием писателя.

---

Но кот посмотрел в его сторону так, будто сплюнул. Человек же с плотницким топором отвлекся. Тогда неуловимым движением Юра вырвал из рук дерзкого юнца орудие предполагаемого злочиния, а затем уже бесшумно растворился в синеющем к ночи сибирском воздухе. Откуда-то из-под небесных стропил донесся до слуха парней голос Юры, похожий на лесное эхо:

— Нас ведь, да, драться не учили — нас, да, учили убивать! Ать!.. Ать!.. Два! Горе — не беда-а-а…

И лишь на том месте, где мгновение назад партизанил мой друг Юра, произошло легкое завихрение воздусей. Отряд кавээнлеристов постоял у придорожного поребрика, как на краю могилы любимого друга: с опущенными главами без шапок. Шапки с них сдуло — шапки, они с печальной укоризной валялись на снегу. Остались на грязном снегу и втоптанные в него обрывки плакатов с бесчисленных бигбордов полуторамиллионного города да трепещущие на всех мыслимых ветрах прошлогодние листочки на ветках деревьев. Да еще, может быть, гулкая пустота внутри и долги по квартплатам. В оторопи они поглазели на упавшие в снег очки Юры, а потом слаженно пошли отлить. Лишь один из всех захорохорился:

— Не-е, мужики! — говорит. — Ну, бывают же такие вот старые жулики, типа Кио, а! И кто знает: много таких вот старых отморозков в нашем Академгородке?

— Тих-х-хо ты! — озираясь, одернул его приятель за полу полушубка. — Лукавый это был! А с виду-то — прямо Николай-угодник. Во лабуда!

— Лабуда… Хорошо, не утащил никого в… это… в никуда. Вернется да так расскажет, что уши в тубуса посвернутся!

Тут из белесой космической выси прилетела и туго шлепнулась оземь лисья шапка конопатого. Да так саданулась, что лопнула по швам и скрепам. Конопатый не стал за ней нагибаться, а перекрестился и сказал:

— Пропал топор, и слава Богу! Куплю себе электролобзик по картону, перфоратор по пластилину и новую кожаную шапку. Да-а, мужики! Вот и попили мы, блин, пивка!

3

Пришло время рассказать об одной из странностей психики Юры Воробьева. Она в том, что после своих нечастых уже перелетов Юра страдал явлением противоположным бессоннице. То есть он засыпал моментально и так крепко, что какому-нибудь — чур, чур меня! — Лонго легче было покойника поднять, чем разбудить моего Юру. И случись так, что, опять приземлившись «мимо тазика», он оказался в купе поезда, следовавшего по графику на запад федерации. Вероятно, изъятый у сибиряков топор повлиял на неведомый миру гирокомпас летуна.

— Превед, да, зайчеги! — нагло говорит усталый Юра. Сам, будучи зайцем, он садится на свободную нижнюю полку, чувствуя, как его клонит ко сну.

Попутчики — двое мужчин и одна девушка — были подозрительно улыбчивы. Они улыбались ему из полумрака купе так, словно говорили: «Спи, наш ты дорогой! Мы позаботимся о твоих денежках!» Встала важная проблема не заснуть и не дать себя обокрасть. Юра достает из-под полы топор, из кармана куртки — точильный брусок и в течение часа, так же молча, его точит. Попутчики улыбаются еще шире. Проверив ногтем остроту топора, Юра кладет его под подушку и ложится на нее сам. Улыбки однокупейцев зашкаливают. И, как только он коснулся головой подушки, так сразу и раздался его богатырский храп.

Утром выяснилось, что попал он в поезд «Пекин — Москва», а те, кто ему улыбался, были китайцы, мирно ждущие войны со всем миром. Им было смешно видеть русского оборонца: что такое топор перед темпами китайской экспансии? Юра выучился у них кушать палочками проклятый рис. Поел. Угостил их тульскими пряниками от разъездной официантки.

— А это, да, правда, что у всех китайцев — вторая, да, группа крови?

— Да, да, да! — притворно согласились китайцы.

А отчего им не улыбаться, и что есть Россия для Китая? Аналог Америки: зачищай индейцев — и заселяйся. А прикупить для этого предприятия туземных вождишек дело плевое.

Юра знал это и намекнул:

— А теперь посмотрите на Европу, на это сборище дегенератов-содомитов. Через десять лет она вся будет трепетать в объятьях ислама, как старая дева на пороге султанского гарема. В этой противоестественной связи интересуюсь: правда ли то, что от смеси китаянки с кем угодно родится на свет чистокровный китайчонок со второй группой крови, который никогда не плачет?

— О, йес, да, да, йес, йес! — кивала китаянка, шелестя шелковым птичьим голосом. — Си!

— Не верю! — сказал Юра. — Давайте, да, попробуем?

— Хи-хи-хи! — ответила та, блеснувши острым, как топор, взором.

— И еще одно. Мне кажется, друзья мои, что я видел всех вас по телевизору. Вы не есть ли синьцзянский ансамбль «Влюбленный хунвейбин»? Нет?

— Нет, нет! Ноу!

— Странно, да. Очень уж вы… да, все как один!

— Да! — сказали китайцы, натянуто улыбаясь. — Осень, осень! — хотя навстречу скорому поезду медленно наползала весна.

«Ну, ходики, — думает Юра, — пугнул бы я вас нешутейно, да не нужны моей дорогой Родине международные дрязги, она устала от наветов».

Он попросил у китайцев черный китайский маркер. Глубоко вздохнув об упущенных с китайской леди возможностях, написал он на стенке купе «Здесь был Юра Воробьев» — и полетел, отдохнувший, через Тамбов на Киев.

РАЗБОР ПОЛЕТОВ

1

Люди и предметы способны растворяться не только в детских мечтах о шапке-невидимке, не только, дымясь, в серной кислоте (что происходит отнюдь не на лабораторных занятиях по химии), не только в неблагодарной памяти вдов с детьми, и не только со страниц уголовных досье за хорошие деньги, а в обычном земном воздухе.

На севере Кении, скажем, есть озеро некоего Рудольфа, царство ему небесное, этому Рудольфу. На озере же том есть остров Нваитенет. На языке людей племени эльмоло — больших любителей козьего молока, проживающих на берегах озера, — это означает «безвозвратный». Местные голопузые молодожены не селятся на этом острове: не дураки они, чай. Они, босоногие аграрии, словно знают, что система товарного производства изначально преступна. Ведь еще Иммануил Кант предполагал, что павианы могли бы говорить, если бы захотели, но не делают этого: они боятся, что тогда-то их и заставят работать. Вот островитяне и питаются от своих козочек, как будто Гарри Меркурьев с Иммануилом Кантом дали им свое учение о благе человеческой лени.

В 19… году на озере появилась колониальная экспедиция под руководством англичанина Фуша. На остров отправились два ее сотрудника-члена — и прощай, навсегда, милая Мэри! Они исчезли. Ну и что, казалось бы? Да у нас люди исчезают сотнями каждый Божий день: кто их ищет? Вот диковина! У англичан все не так. Их искал даже местный парторг — трехглазый колдун Збанги.

На третьи сутки ночью световыми сигналами они, эти пропавшие члены-сотрудники, сообщили, что у них все тип-топ. Прошло еще две недели — нет английских ребят в пробковых шлемах на пробковых головах. Тогда добропорядочные саксы вызвали из Марсабита самолет, который в течение двух дней совершал облет острова — ни следа. Затем добрых две сотни местных жителей, соблазненных огромной суммой вознаграждения, которое обещал исследователь Фуш, истоптали остров, как коровью лепешку, но не узрели никого.

Позже с острова исчезли люди целой деревушки. На любом языке это называется уже не «тип-топ», а «ку-ку».

Присовокупим же сюда историю о благорастворении в воздусех отечественной пастушеской собаки — кавказской овчарки, именуемой далее Пес. Этот веселый кобелек бегал по берегу устья реки Устье, когда его хозяин г-н Михаил Лебедев пас невдалеке своих пуховых коз, а пчелы уже спали в уликах. Пастух не спрашивает своих овец, где ему их пасти, он это знает. Но хорошая собака для пастуха дороже, чем овца, со своей собакой он иногда советуется. И вот случилось так, что у него, г-на Михаила Лебедева, на глазах Пес забежал в куст ивняка: раз! — и пропади пропадом. А дело было поздней осенью, когда уже опала всевозможная листва. И сквозь эти дрожащие от холодка ветки хозяин видел, как его верный Пес словно бы растаял в мутном воздухе. Не веря никому — ни жене, ни власти, ни телевизору, ни лесному эху, ни своим глазам — г-н Лебедев подошел к кусту и осмотрел его со всех сторон. Кобелек Пес исчез бесследно.

Но еще почти неделю г-ну пастуху блазнило, терзало пастуха нечто, похожее на слуховой глюк:

— Михаил коров дои-и-ил… Михаил коров дои-и-ил…

Потрясешь головой, будто воду из ушей выливаешь — оно, лихо-то, и отпустит.

Но это еще далеко не все. Месяца два Пса не было дома, и хозяин уже смирился с потерей, хорошо попил с соседями — дачными господами Кешей Баландеркиным и Толиком Хлеборезовым. А однажды зимой, когда коров пасти не надо, когда надо плотнее задвигать трубку на дымоходе, чтоб не выстыло к утру тепло, когда любой зимующий пастух думает в запечной полудреме о пастушке, услышал Михаил доносящийся с улицы знакомый лай. Открыл дверь: ба-а-ат-т-тюшки! — на пороге любимый Пес, словно с луны свалился, когда от ее полумесяца осталась малая кроха.