Валентин Лебедев - Дневник космонавта

• Название: Дневник космонавта
• Автор: Валентин Лебедев
• Издательство: Наука и жизнь
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1984

Дневники Валентина Лебедева, дважды Героя Советского Союза, летчика-космонавта СССР, кандидата технических наук, — это редкая пока возможность побывать каждому из нас на борту станции «Салют», вместе с экипажем пройти нелегкий путь, именуемый длительной космической экспедицией. Вместе с космонавтами мы чувствуем трудность работы в невесомости, особенности жизни на борту комплекса, когда обстоятельства вынуждают двух людей находиться столь долгое время вместе, наконец, мы видим специфику труда космонавта, и она выявляется в совсем крошечных деталях…

---

Подходит время расстыковки, выдаем команду. Через несколько минут открываются крюки корабля, которые надежно, с усилием 8 тонн, необходимым для герметизации СУ, держались за станцию. Крюки открыты, контролируем это по сигнализации, срабатывают пружинные толкатели, и включаются двигатели на отвод.

Все, до свидания, «Салют-7»! Наблюдаем отход корабля через оптический визир. Станция, подсвеченная Солнцем, в зеленовато-оранжевом свете оптики визира, плавно уплывает от нас. «Мы не прощаемся!» — так мы с Толей написали на стыковочном узле станции и верим, что еще поработаем на ней, а сейчас возвращаемся на Землю, чтобы отдохнуть душой, устала она тоской по близким, родным людям, всему земному и даже ее суете, чтобы насладиться этой привычной жизнью для человека и снова затосковать уже по работе в космосе.

После расстыковки в заданное время выполнили отстрел бытового отсека, выдав особо важную команду, а это значит — надо одновременно нажать две клавиши, расположенные на разных уровнях пульта. Услышали глухой с треском удар, как кувалдой несильно ударили по корпусу, и увидели, как прохлопнулся люк из спускаемого аппарата в бытовой отсек, а теперь уже в космос. В иллюминатор видел, как разлетелись белые осколки теплоизоляции, как брызги.

В сеансе связи Шаталов сообщил нам метеообстановку в районе посадки. Ветер 3–4 м/сек., небольшой, — это главное, мороз -15°, все наземные и воздушные средства развернуты в районе ожидаемого приземления.

Запустили программу спуска, теперь все операции на корабле по ориентации, включению и выключению двигателя, контролю его работы, разделению корабля на отсеки, управлению спуском в атмосфере и вводу парашютной системы будут проходить автоматически. Но это не значит, что экипаж свободен, здесь наступает самый ответственный период, когда ты, контролируя прохождение программ бортовой вычислительной машины, которая ведет управление кораблем, должен в своем прогнозе опережать ее работу, чтобы вовремя прийти ей на помощь. А пока все нормально.

В 21.12.14 включился двигатель, идем над Атлантикой в районе экватора, ведем связь через корабли, докладываем, как работает двигатель и величину отработанного импульса. Все нормально, двигатель отработал 199 сек., уменьшив скорость на 115 м/сек., работал плавно, мягко, устойчиво, перегрузки незначительные. Стараемся поплотнее разместиться в креслах и лучше затянуть ремни.

Не верится, что идем домой, хотя по всему есть ощущение, что возвращаемся из длительной командировки. Появился угол тангажа, летим спиной к полету, ногами по бегу местности, чтобы при входе в атмосферу и торможении спускаемого аппарата перегрузки нас прижимали к креслу.

Все, назад пути нет. Домой. Угол все время увеличивается за счет орбитального движения, так как корабль стабилизирован. Идем в терминаторе, скоро ночь, в иллюминаторе вижу Землю, розовую от облаков, подсвеченных низким Солнцем, и голубовато-синий свет на краю яркого закатного горизонта. Красиво! Нам посчастливилось выполнить редкий спуск в тени Земли.

При проходе терминатора красивые розовые облака, как волны над сиреневой Землей, проплывали под нами, уходя назад. На высоте около 190 км раздался удар, как молотком ударили сзади по корпусу спускаемого аппарата, а потом секунд через 15 с глухим треском сработали пиропатроны с дискретом в доли секунды. Прошло разделение корабля на отсеки: приборный и спускаемый аппарат (СА), а дальше проходил спокойный мягкий полет в спускаемом аппарате.

Когда стали входить в атмосферу (высота около 120–130 км), полет напоминал участок выведения корабля на орбиту — легкая дробь, как на мостовой; это началась выставка СА за счет его аэродинамики в потоке, но вибрации не сильные. После этого появилось раскачивание в промежуточной плоскости 3–2, 4–1 — одновременно по тангажу и рысканью. Иллюминатор темный, так как вошли в тень, и вот он засветился бледно-розовым светом. Создается ощущение видимости глубины пространства за иллюминатором, подсвеченного отсветами мощной топки, которая разгоралась за бортом. Потом бело-розовое свечение в иллюминаторе стало разделяться на полосы — белую и светло-розовой тональности, как будто на ярко-белый цвет нанесли розовый. Белые полосы напоминали по яркости и цвету светящийся слой перед самым восходом Солнца, когда его край показывается у горизонта Земли. И вдруг появились ярко-белые полосы с синеватым оттенком, они, как прожектора, проходили в иллюминаторе, набегая от днища корабля, а затем пошли потоки искр, как трассы розово-белых частиц разных размеров с интервалом примерно в 3 сек.

Иллюминатор розовел и стал густо ярко розовым, с белым оттенком — очень красивый глубокий цвет, как в огненном мешке. Потом иллюминатор стал темно-розовобордовым и начал потихоньку темнеть, как бы остывать. Вдруг удар, и нас бросило на ремнях вперед, вправо и влево — это ввелся тормозной парашют. Говорю Толе: «Приготовься, сейчас будет ввод основного парашюта». Через 16 сек. еще толчок и броски вправо и влево. Все время ведем репортаж. Совершенно спокоен, только удивительно все интересно и хотелось как можно больше всего увидеть, запомнить и записать. Снова рывок и переход на симметричную подвеску парашюта, а потом взведение кресел, сработали пиротолкатели, и наши кресла поднялись на полный ход амортизаторов, прижав нас плотно к приборной доске. Посмотрели друг на друга и говорим: «Вот теперь можно сказать, почти все нормально». А то Толя, когда еще двигатель отработал тормозной импульс, говорит: «Ну, Валь, все, теперь аварии не будет», а я ему: «Сплюнь». Дальше спускались на симметричной подвеске, и вдруг толчок, вспышка слева — это вскрылись дыхательные отверстия, и отделился лобовой щит. Спуск на основном парашюте с высоты 5,5 км показался очень долгим. Так много сильных впечатлений от момента включения двигателя и до ввода парашюта, что после этого плавный спуск на парашюте не ощущался — показалось, что мы сидим. Говорю: «Наверное, уже сели» — но оказалось, по высотометру высота еще 2800 м. Совершенно не чувствовался спуск. Потом только появились небольшие колебания. Ведем связь с самолетом-ретранслятором. Все время у нас запрашивают самочувствие и как идет спуск и транслируют в Москву.

Вдруг треск, нас подбросило и ударило о Землю. Внутри все екнуло, от неожиданности я аж выругался, нас бросило на бок и стало тащить по Земле парашютом. Толя отстрелил парашют, и движение СА прекратилось. Я оказался вверху, повис на ремнях, а Толя внизу. Спрашиваю: «Жив?». Улыбается: «Жив». «Как чувствуешь?» — «Лихо меня копчиком ударило», — говорит Толя. «Удар такой же, как и в первом моем полете, — говорю ему, — почувствовал его всеми позвонками». Висим на ремнях, самолет все время над нами, дают нам команду — раскрыть антенну, так как на подходе поисковая группа. Толя отстегнулся и стал резать ремни наших укладок, потом устал — мокрый, вспотел, лег головой на меня и стали ждать вертолета. Минут через 35 к спускаемому аппарату подошла часть поисковой группы. Вертолет, на котором она находилась, в 600 м от нас зацепился за сопку хвостовым винтом из-за плохой погоды, шел снег, и упал, подломив стойку шасси. К счастью, никто не пострадал. Слышим, открывают люк, самочувствие все это время было неплохое, только необычная тяжесть тела. Люк плавно открывается и слышу знакомый голос врача поисковой группы Валеры Богомолова: «Ребята, потерпите немного, мы вас покантуем, чтобы удобно было вытащить». Снова закрыли люк, и они стали кантовать СА для удобства выхода, и здесь я почувствовал резкое ухудшение самочувствия — укачивание, сильные вестибулярные расстройства. Говорю Толе: «Давай выходить, а то вырву». Толя крикнул, чтобы открывали люк, и нас стали вытаскивать. Первым вылез Толя. Я с трудом расстыковал разъемы кабелей связи и медицины, отстыковал шланги вентиляции и подачи кислорода. Когда вылез по пояс из люка, говорю: «Ребята, держите, а то упаду», и они вытащили меня.

На улице ночь, свежий воздух, идет снег и падает на лицо, а мне плохо, донесли до спального мешка и когда поднимали на руках, было чувство, что меня поднимают высоко-высоко — как будто метров на 10. Не пойму, в чем дело, знаю, что на руках высоко не поднимешь, а боюсь, как бы не уронили. Втиснули меня в спальник на собачьем меху прямо в скафандре, положили на землю и начались позывы на рвоту. Говорю: «Дайте платок». Сработали два позыва и сразу стало легче, посветлело в глазах. Лежу, рядом Толя в шезлонге и люди с такой заботой нас укрывают от холода.

Фотограф Евгений Викторович Моров укрыл меня своим меховым пальто, а сам остался в пиджаке на морозе. Потом ребята из группы технического обслуживания стали разгружать контейнер полезного груза с результатами экспериментов, говорят, что столько возвращаемых материалов они не видели. Его набралось две сумки от скафандров.

Стал замерзать, и меня понесли в вертолет связи, так как вертолет с теплой палаткой прилететь не смог, был туман, снег. А потом перенесли в машину ПЗУ, специально сделанную для поиска и эвакуации экипажей и кораблей. В ней было тепло, стали отходить.