Мигель Астуриас - Зеленый папа

• Название: Зеленый папа
• Автор: Мигель Астуриас
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1988

---

— Надо потребовать у «Тропикальтанеры», чтобы она уважала законы страны. Вот и все…

— Слово-то, друг Лусеро, улетает, а нужда за горло хватает. Легко говорить, слюни распускать, но не так-то легко брюхо набивать. Если бог, наградив нас чудесным даром — языком, уничтожил бы и нужду, то человек не лаял бы, а говорил. Он и хочет говорить, да инстинкт не позволяет, и потому он лает, лает, выпрашивая себе хлеб насущный у тех, кто его имеет, у сильных.

— Но когда-нибудь он перестанет лаять и укусит.

— Не перестанет. Когда-нибудь, лая, он, может, и куснет слегка, но это только подтвердит известное правило, что лающий пес не кусается…

— Нельзя, значит, трогать святыню…

— Самое лучшее, мой друг, — а в дальнейшем, думаю, и совладелец, — на многое закрывать глаза… Или вы полагаете, что мы, государственные деятели, не замечаем всех тех гнусностей, какие они творят? Не надо ходить далеко… Вчера я получил от одной умирающей старухи… Подойдите-ка поближе, я вам покажу. Смотрите сюда, в этом ящике я храню банкноты, которыми они заплатили телеграфисту на побережье, покончившему с собой, заплатили за какие-то сведения, которые он сообщил каким-то подводным лодкам. Парень продался, чтобы его старуха мать могла сделать операцию в США и вырезать страшную опухоль, которая ее вгоняет в гроб. Вы думаете, друг Лусеро, до того, как подкупить телеграфиста, они не знали, что он безумно любит мать? По настоянию сына сеньора поехала из столицы на побережье и вверила себя врачам Компании. А что было делать бедняге потом, когда старуха, вернувшись домой, должна была выбирать одно из двух: либо ехать оперироваться в Соединенные Штаты, либо умирать?

Шеф полиции поднял пачку долларов, тяжелую, как груз на полиспасте, и воскликнул:

— Вот на чем мир стоит, и вы можете считать себя счастливым, получив в наследство миллион долларов!

— И миллион идей! Мы, Лусеро, не взяли наследство, как наши бывшие компаньоны, лишь по описи имущества.

— Те-то знали, что делать. Отложили в сторону Библию, которую им читал сей погибший мистер, и отправились проживать богатство. Пророчества годятся для бедных да таких одержимых, как вы, сеньор Лусеро, простите за откровенность, которые думают, что мир может измениться… К счастью для вас, ураган покончил с пророком и его супругой.

— Но в наших сердцах бушует ураган, который сметет «Тропикальтанеру» и всю несправедливость…

— Я не хочу, чтобы столица стала вам тюрьмой, и, мой друг, лучше помалкивайте, помалкивайте, хотя бы до тех пор, пока разрешится пограничный конфликт, грозящий нам войной.

— Одно другого не касается; я обещаю вам молчать сейчас, но это не значит, что мы откажемся от борьбы в будущем. Борьба, правда, не означает насилие. Лестер Мид и его жена сочли бы себя победителями, если бы смогли мирными средствами бороться против гигантской Компании, ибо силища у нее преогромная…

— Как у всего того, что принадлежит нашему северному «братцу».

— А еще я хочу сказать вам — уступка моя вызвана вовсе не боязнью, что столица станет мне тюрьмой: кто никому не должен, тому нечего… нет, не боязнью вызвана, а убеждением, что из двух компаний: «Тропикаль платанера» и «Фрутамьель компани», — хотя одна другой стоит, — наиболее опасна «Фрутамьель». Пограничный конфликт — это просто-напросто банановый конфликт, и если мы не поддержим «Тропикальтанеру», то «Фрутамьель» заграбастает спорную землю одним мигом, а мы останемся с фигой… Простите за рифму…

Лусеро собрался уходить.

— Ну, пусть так. Я, со своей стороны, сообщу, что беседовал с вами и что вы мне дали честное слово избегать всяких осложнений с Компанией, пока не решится пограничный вопрос. Я, правда, не думаю, чтобы «Фрутамьель» была столь опасна. Мой зубной врач полагает, что это копилочка более надежная. Вы, может быть, знаете доктора Лариоса?

— Я был у него вчера вечером, на званом обеде.

— И там ничего не говорилось о пограничных делах?

— Так, между прочим…

Лусеро предпочел не распространяться по этому поводу, пожимая маленькую бронзовую руку шефа полиции.

— Мы за тобой! Пойдешь с нами посмотреть наше бейсбольное поле «Льяно-дель-Куадро»? — спросил, врываясь в отель, Боби Томпсон у Пио Аделаидо Лусеро. — Вон он даже в колледж не ходил, смотался с уроков, чтоб с нами пойти.

— Тиши ты, Гринго, не ори во всю глотку! — цыкнул на него Флювио Лима, потянув за руку Пио Аделаидо. За пазухой у Лимы над тугим поясом топорщились две тетрадки и учебник арифметики. Паршивое дело, если дядя Рехинальдо застукает меня на «Льяно-дель-Куадро», что тогда делать? — вздохнул он, вопросительно скосив глаза на Боби.

— Твой дядя уже отправился в свою контору. Сейчас тебе, пожалуй, опаснее ходить по главным улицам.

— Лучше не пойдем на «Льяно-дель-Куадро», а погуляем где-нибудь еще, только не там… Ты, Боби, дурачком не прикидывайся, ведь дома, если дядя и ушел в контору, осталась Сабина, а она в сто раз хуже.

— Лучше всего, — Боби, не замедляя шагов, снял кепи и запустил пятерню в рыжие вихры, — лучше всего идти на «Льяно-дель-Куадро» и не прятаться от Сабины. Если хочешь, прямо подойдем к ней и поздороваемся.

— На-ка, выкуси!

— Почему? Если ты будешь прятаться, она сразу почует, что ты удрал из колледжа. А если мы пойдем прямо на нее и ты ей спокойненько скажешь «здрасте», она подумает, что тебя отпустили, и не пикнет.

— Боби прав… — сказал Пио Аделаидо. Как все крестьянские дети, он был молчалив, а его маленькие городские приятели болтали без умолку.

— Вот что сделаем, ребята! — вдруг воспрянул духом Лима. — Если Сабина нас увидит, мы подойдем к дому, как ни в чем не бывало, она ничего и не заподозрит, а если сама она не высунет носа, я не буду лезть ей на глаза.

Они уже шли по зеленой простыне поля. Вокруг — белые, голубые, розовые домики, изгороди, увитые красными и желтыми цветами; в тех местах, где не было ни домиков, ни изгородей, открывался горизонт: цепи Анд с горными вершинами. Будто дымком, поднимавшимся из труб, были окрашены эти вершины лазурных цепей. Санаты и голуби носились над крышами. Стая сопилотов клевала лошадиную голову — глазницы пусты, зубы в запекшейся крови.

— Познакомьтесь, — им навстречу шел Мансилья Гнояк, — дядюшка нашего Флювио… — и показал пальцем на падаль.

— Не трепись зря, Гнояк, мне уж надоело.

— А я и не треплюсь, это правда. — Сабина!.. — закричал Боби.

Флювио захотелось провалиться сквозь землю. Старуха, высунувшись в дверь и прикрыв глаза ладонью, словно козырьком, пыталась разглядеть, кто бы это мог разгуливать по полю, когда все работают. Высматривала осторожно: не нарваться бы, чего доброго, на неприятности.

— Болван, зачем приседаешь! — набросился Боби на Флювио. — Давай войдем в дом и попросим воды напиться!

— Она, может, меня не заметила, еще успею смотаться.

— Ага, так и не заметила… — усмехнулся Боби.

— Тогда пошли все вместе и заговорим ее. Надо натрепать ей про святых и процессии.

Сабина, прислонившись к дверям, кивнула им.

— Как твои дела?.. — точнее сказать, она кивнула одному Флювио. Сегодня, кажись, опять не было уроков… Вот я пожалуюсь на тебя матери, только и знаешь, что шляешься с этой бандой бездельников.

— Нас отпустили. — Флювио держался довольно независимо, несмотря на хихиканье Боби и Гнояка.

— А почему отпустили? Куда глядят сеньоры школьные учителя? Или им тоже захотелось погулять? Стыд и срам!

— Отпустили по случаю дня святого…

— …Ла… Нет, Папы, — подсказал Боби.

— Лапы-папы, что ты мелешь, парень? Только у иностранцев бывают такие лапы-папы…

Даже Пио Аделаидо расхохотался. Гринго, красный, как свекла, постарался спрятать в траве свои огромные башмаки.

— А тот помидор откуда? — спросила Сабина у Флювио про юного Лусеро.

— С побережья, тетушка Сабина, — вмешался Мансилья.

— С какого побережья? Уж простите меня, старуху, любопытно мне…

— С южного побережья, — ответил Пио Аделаидо.

— Далеко это отсюда?

— На поезде надо ехать…

— И что за чудеса! Чем больше машин всяких, тем дольше ехать приходится. А любопытно мне потому, что сеньора Венансия де Камей приходится матерью одному парню, который покончил с собой там, на южном берегу.

— А я знаю! — сказал Пио Аделаидо, очень довольный тем, что может рассказать тетушке Сабине про смерть телеграфиста и удивить приятелей.

— Так-то вот и доходят новости, — пробурчала старуха, складывая свои сухие, словно деревянные, руки на обвислом животе.

— Звали его Поло Камей, маленький такой, веселый, дома у нас его «Белкой в колесе» называли. Он был телеграфист. Всегда стучал пальцем телеграммы на своем аппаратике, а сам жевал копал; пальцем — тактак-так, а зубами — чак-чак-чак.