Вячеслав Касьянов - Искушение святой троицы

• Название: Искушение святой троицы
• Автор: Вячеслав Касьянов
• Жанр: Фэнтези

Сюрреалистическая фантастическая повесть. Стремлением автора было максимально достоверное изображение максимально неправдоподобной ситуации. Здесь все точнейшим образом описано: от ощущений героев до фактуры материалов. При этом повесть представляет собой не более, чем концептуально-стилистическое упражнение. Читать должно быть интересно: здесь сколько угодно адских монстров и странных приключений. Но задачей автора было не столько увлечь читателя, сколько снести ему крышу. Некоторые пассажи должны заинтересовать и любителей философии. Кроме того, по ходу работы над повестью автору захотелось в какой-то степени отразить и внутренние переживания героя. Совет: обязательно преодолейте первую главу. Совет 2: и вообще читать лучше от начала и до конца — так общее впечатление будет сильнее.:-)

---

Славу прошиб пот. В полете он неожиданно ударился рукой и туловищем обо что-то твердое, как металл и, невзирая на внезапный страх, сейчас же ухватился за новый предмет, больно ушибив при этом палец. Тут же с неимоверной силой его потянуло вниз, кровь хлынула в голову, и от внезапной тяжести и головокружения он едва не свалился на дно, разжав руки.

Он болтался на шершавой металлической перекладине, похожей на ощупь на перекладину обычного дворового турника: тонкая труба двух-трех сантиметров в диаметре, протянутая бог знает как, через всю необъятную комнату от минус бесконечности до плюс бесконечности. Удивительно, как он ухитрился до сих пор не разбиться об нее: ведь он летал с огромной скоростью! Видимо, как и в случае с перепончатым существом, он встретился с трубой в высшей точке своего полета, когда скорость падения или взлета была минимальной.

Перекладина была страшно холодной: в другой раз Слава не продержался бы на ней и минуты. Но нервическое возбуждение, обострив инстинктивное восприятие опасности, одновременно притупило восприятие физическое. Он подсознательно понимал, что перекладина холодна и что кому угодно другому такой холод свел бы ладони, но сам он физически почти не ощущал его: жгучие покалывания металла не доходили до его измученного сознания. Кое-как справившись со слабостью, он покрепче ухватился за железо и попытался сосредоточиться.

Ему поначалу не пришло в голову, что если при каждом ударе о батут его подбрасывало все ниже, то не ухватись он сейчас за трубу, в следующий раз он мог бы до нее и не долететь, и тогда, в конце концов, неминуемо остался бы валяться на дне, предварительно налетавшись до тошноты и потери сознания. Слава подергался на перекладине, чтобы ухватиться поудобнее, осознал, наконец, какая она холоднющая, с усилием подтянулся, неуклюже перекинул правую ногу через трубу и уселся на ней верхом, покачиваясь из стороны в сторону.

Упасть теперь стало страшно. Слава нервно пошевелился, стараясь устроиться как можно устойчивее. Он закрыл глаза, чтобы прийти в себя. Он зажмурился так сильно, что перед глазами стали вспыхивать какие-то зеленые квадратики всевозможных оттенков, от салатового до густо изумрудного, похожие на цветные стеклышки в калейдоскопе, которые при каждом повороте игрушки складываются все в новые причудливые узоры. Слава открыл глаза, но квадратики еще долго не рассеивались. Под ногами зияла невидимая пропасть. По Славиному телу от страха бегали мурашки каждый раз, когда он от неловких движений покачивался чуть сильнее, чем было необходимо для сохранения равновесия. Труба порядочно холодила между ног, и ладони сводило холодом так, что ушибленный мизинец начал понемногу неметь. Отчаявшись, Слава еще раз перекинул ногу через перекладину и сел на нее боком, судорожно поджав под себя ноги. При такой посадке он мог временно, пока хватало храбрости, выпустить ее из рук и осторожно погреть ладони подмышками. Однако почти сразу же их стало так ломить, что он застонал от боли и непроизвольно схватился опять за трубу. На мгновение боль отпустила, но в следующую секунду опять впилась в немеющие пальцы. Пытаясь согреться, он так раскачался, что забыл о том, где находится, и один раз едва с размаху не опрокинулся спиной вниз. Он решил было снять футболку и намотать ее на руку или на перекладину, чтобы держаться за теплое. Однако, чтобы отцепить обе руки и снять ее через голову, не стоило даже думать: от одной этой мысли он почувствовал головокружение. Вцепившись в ледяной металл левой и неловко изогнувшись, он попытался стянуть футболку правой рукой и опрокинулся-таки спиной назад, потеряв равновесие. Он едва успел в последний момент судорожно уцепиться за холодный металл. Это случай его отрезвил; он очень медленно забрался обратно на железку и долго сидел на ней, переводя дух.

Кое-как успокоившись, он с изумлением вспомнил, как только что летал по черной комнате или чем бы ни было это помещение, и воспоминание вызвало в нем неудержимую тошноту. Он задыхался. Его тяжелое дыхание отдалось шелестящим эхом, вызвав некоторое волнение в сонме светящихся точек. Слава с опаской оглядел сомкнувшуюся вокруг него хаотически мерцающую сферу, перемещения точек в которой, казалось, не сулили ничего хорошего. Отвратительное липкое чувство ужаса вновь стало овладевать им, и ему очень захотелось закричать или заплакать. Глаза страшных обитателей комнаты были теперь рассыпаны повсюду, как будто он очутился в самой гуще Млечного пути; но эти глаза не были холодны, как звезды: они смотрели на него жутко, хищно…

Слава вдруг наткнулся на мысль, которая почему-то не приходила ему в голову раньше: а что, если двигаться по трубе в какую-нибудь сторону до тех пор, пока не доберешься до конца? Ведь должен же быть у нее конец. Может даже, труба приведет его к выходу на поверхность. Слава немного воспрял духом. Он уперся руками в перекладину и передвинул зад как можно дальше в сторону, потом еще, потом еще… Ладони сводило холодом, но на этот раз менее мучительным, чем раньше, потому что теперь ему не нужно было держаться за трубу постоянно. Но примерно через час черепашьего передвижения он сдался: силы его были истощены и надежда в очередной раз пропала. Сфера светящихся глаз, казалось, бесшумно двигалась вслед, все больше смыкаясь вокруг него живым кольцом. Он остановился в отчаянии. К горлу подкатил комок: он ощутил себя маленьким, жалким и беспомощным, и ужас, который вселяли сияющие точки, скоро стал запредельным. Вдруг Слава словно заново увидел безбрежную, холодную, угрожающую тьму; светящиеся яростью зрачки; вспомнил, в каком фантастическом месте находится и что назад может совсем не вернуться. Это последнее предположение показалось особенно мучительным, когда он вспомнил Лешу и Диму, Одинцово и солнечный свет. Хотя его друзья, если судить по географии его безумного падения, должны были находиться не так далеко отсюда — где-то наверху, может в сотне метров, может, в нескольких километрах — сам масштаб произошедшего с ним немыслимого события был столь грандиозен и невероятен, что его ошеломленному мозгу казалось, будто его приключение длится уже долгие дни: безумный черед неестественных событий был слишком велик, чтобы полностью уместиться в его голове. Нахлынувшие воспоминания, равно как очередное осмысление происходящего, родили в его душе новую тоску и отчаяние. В нем росло чувство, никогда не испытываемое им ранее, сродни, может быть, всему этому невероятному подземелью. Это чувство он и сам не до конца понимал; но оно уже не было просто паническим ужасом.

Слава, прищурившись, с ненавистью оглядел безмолвные двигающиеся точки.

— Ну, что, суки, — всхлипнул он, обводя взглядом сферу, — не надоело еще на меня пялиться? — И он даже покачнулся на своей трубе от невероятного, поразительного эха, порожденного его голосом — электронного вибрирующего звука, стрелой метнувшегося в темноту и повторившегося где-то так далеко, что Слава невольно сжался. Эффект был такой, как будто он увидел себя между двух зеркал, когда в обе стороны разбегаются миллионы одинаковых уменьшающихся отражений, уходящих в неразличимую даль. Эхо раздвинуло размеры подземелья до немыслимых пределов и спугнуло висящих в воздухе существ: они зашевелились, задвигались с места на место, фосфоресцирующие точки заметались беспорядочно, но по-прежнему не издавали ни звука. Одна пара точек отделилась от остальных и полетела по направлению к нему.

Слава, всхлипывая, сказал ей:

— Ну, и чё ты летишь, сволочь? Гла-ах-застая тварь. Ну, давай, лети, падла. Давай, давай, поближе. Я тебе щас пачку разобью. Ты что, думаешь, я тебя боюсь? Что? Я? Тебя? Боюсь?!… Ха-ха-ха! Сука, я тебе моргалы выколю, пасть порву, давай, лети сюда, я урою тебя, сволочь! — орал Слава, забыв в ярости страх и отчаяние. Совсем расхрабрившись, он ухитрился встать ногами на перекладину и чудом держался на ней, балансируя с какой-то отчаянной ловкостью. — Вонючая скотина, сволочь, дерьмо вонючее… — чудовищное эхо разносилось по подземелью, будоража глазастых существ, крошась на реверберирующие осколки. Слава кричал, как заклинатель бурь, чувствуя, что сейчас лопнет от избытка чувств. — Ну, чего ты жалом водишь, уродина? Иди сюда, я тебя на кукан натяну!. Ненав… — и тут он захлебнулся криком: невидимая тварь подлетела совсем близко, и Слава в упор узрел уродливый пеликаний клюв, яростно вытаращенные кровавые глаза, большие как блюдца, и блестящие эластичные перепонки на громадных крыльях; смоляная туша, еще чернее окружающей черноты, жутким пятном налетела на него, дохнув смрадом, и с поросячьим визгом, телом и крыльями сшибла качавшегося Славу с перекладины. Ахнув, Слава полетел вниз.

В следующую секунду он грохнулся на твердый пол и закричал от боли и неожиданности: падение завершилось так же шокирующе внезапно, как и началось, и батута никакого не было. Дно не спружинило под ним, как раньше, а деревянно затрещало. Он попытался было вскочить, но страшная молниеносная судорога пронзила грудь и левую ногу, опрокинув его обратно на дощатый пол. Его вопль отдался звериным эхом, но оно не было порождением его крика или крика летающей твари: скорее подсознанием, чем зрением он почувствовал рядом гигантскую разинутую пасть, светящиеся клыки, жирное мощное тело, чешуйчатый хвост, хлещущий по полу… ящерица присела, приготовившись прыгнуть… в ужасе он вскочил на ноги, забыв о боли, зверь заклекотал… когти заскрежетали по доскам, зверь прыгнул! У Славы подломились ноги… или это пол? опять?.. затрещали доски, Слава провалился в пол по пояс, мерзкая туша, промахнувшись, с ревом пронеслась над ним, едва не царапнув его когтями, и шумно приземлилась где-то за его спиной; ему показалось, что над головой у него промчался самолет. Потом все опрокинулось, перевернулось, он уже снова летел кувырком вниз наперегонки с какими-то паркетными обломками. Удар! — он рухнул на что-то твердое, перекатился на бок, дико озираясь вокруг; сверху сыпалась штукатурка и какая-то пыль. Что-то с деревянным стуком свалилось рядом с ним на пол, затем еще и еще. Покатилось по полу. Перестало. Грохочущее эхо медленно растаяло вдали. Откуда-то сыпался песок. Над белым потолком, этажом выше, царапая когтями, бесновалась ящерица.