Карин Мюллер - Вкус листьев коки

• Название: Вкус листьев коки
• Автор: Карин Мюллер
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-386-01243-4

Понадобилось целых 12 лет, чтобы задуманное Карин Мюллер путешествие в сердце могущественной древней империи инков стало реальностью. Ее мечта, протянувшаяся красной линией в три тысячи миль, нарисованной несмываемым маркером на карте Латинской Америки, наконец осуществилась. Там, у самой границы Колумбии, Карин Мюллер вступила на Высокую тропу инков – на тот путь, который связывал отдаленные концы прославленной империи, уничтоженной испанскими конкистадорами.

Узнав легенды инков, затаившиеся среди рисунков на искусно высеченных плитах руин Куско и в глубинах зрачков современных индейцев отавало, Карин Мюллер сделает из своего приключения главный вывод о том, что «учебники истории врут: империя инков никогда не была завоевана, она живет и процветает».

---

Когда мы наконец прибыли в Ачупальяс, солнце превратилось в мерцающий золотистый шар, окутавший горные пики у самого начала тропы инков мягким оранжевым светом. Маленькая деревушка оказалась настоящей жемчужиной – древние булыжные мостовые, старухи в шарфах, туго замотанных вокруг шеи, торопившиеся домой со свертками под мышкой. Мы словно описали две траектории, чтобы попасть сюда: отъехали на двести миль к югу от Кито и вернулись во времени на четыреста лет назад.

Когда-то Ачупальяс был процветающим городом, стоящим на тропе инков. Старые акведуки, подававшие воду к местной мельнице, были построены еще до изобретения цемента. Молотильные камни были высечены руками, которым было больше лет, чем детским воспоминаниям седовласых старейшин, ежедневно собиравшихся в лавке на углу. Сельскохозяйственные инструменты на полках были тяжелы, примитивны и продавались без ручек. Крестьяне делали их сами.

Ачупальяс – совсем маленькая деревня, гостиницы здесь отсутствуют. Нас направили в «дом белого сеньора» в конце площади. С большой неохотой я двинулась туда, убежденная, что бедный малый давно уже сыт по горло оборванцами с рюкзаками, которые стучат ему в дверь лишь потому, что их цвет кожи более или менее совпадает с его собственным.

Дверь открыла женщина и показала на здание на той стороне улицы, которое назвала «колледжем». Здание пустовало, пояснила она, так как ученики уехали домой на каникулы. Мы могли бы переночевать в любой понравившейся комнате.

Обнаружив, что плита не работает, мы взялись расшифровывать кнопочки на моем новом «никоне», когда в дверь деликатно постучали. В дверях возникло круглое лицо человека с белой кожей, видеть которую в этих местах было очень непривычно. Черты его лица были простыми, как детский карандашный рисунок: очки в тонкой оправе, носик-пуговка и зигзагообразная линия усов. Ладони его крепких рук были загорелыми, с большими костяшками – словно созданными для того, чтобы дробить комья земли и работать по дереву.

Его звали Ансельмо. Итальянский миссионер, он провел последние десять лет в Ачупальяс и окрестностях, где жил и работал.

Миссия Ансельмо была основным источником современных лекарств для бедных крестьян из округи и их семей. Он делился едой со всеми и время от времени переправлял из Италии ношеную одежду и раздавал нуждающимся. Кроме того, гордо заявил он, он научил местных употреблять в пищу конину.

– В Италии конина – деликатес, а здешние крестьяне полагают, что она не годится в пищу. В прошлом году мы загнали стадо диких лошадей в горах и устроили барбекю. Теперь конина всем очень нравится.

Его самым большим достижением был «колледж» – школа, где мальчиков обучали плотницкому ремеслу.

– Это единственная надежда Ачупальяс, – сказал он, указывая на грубо отесанные деревянные стены. Наделы большинства крестьян были слишком малы, чтобы прокормить семью, не говоря уже о дополнительном участке земли, который можно было бы разделить между сыновьями. В результате почти все мужчины деревни переехали в Гуаякиль в поисках работы в конвейерных цехах заводов. Женщинам осталось лишь разделить бремя по обработке полей и присмотру за скотом. – Мужчины приезжают лишь на время весенней пахоты, чтобы помочь управиться с быками. А некоторые не возвращаются и вовсе. – Он развел руками. У него были толстые пальцы и чистые, но сломанные ногти. – Привыкают к городской жизни и бросают семьи.

Теперь понятно, почему на улицах так много старух. Я огляделась и насчитала в нашей комнате двадцать четыре кровати. Ансельмо потратил десять лет на то, чтобы спасти двадцать четыре семьи. Откуда только у людей берется мужество, чтобы посвящать жизнь такому делу, да еще и не имея ни от кого помощи?

– В девять лет я вынужден был покинуть родной дом и искать работу, – рассказал он. – Мы жили очень бедно, еды на всех не хватало. Сначала работал сборщиком яблок. Потом чинил телефонные провода. – Он покачал головой и разгладил большими пальцами усы. – Если бы я не приехал сюда, меня бы точно уже не было в живых. Большинство друзей в Италии умерли из-за наркотиков, и меня ждала та же участь. Однажды я увидел епископа, он читал проповедь. Меня так разозлили его слова, что я подошел к нему и сказал: «Вся эта глупая болтовня не приносит людям никакой пользы». – Ансельмо замолчал и улыбнулся, словно вспомнив веселую шутку. – А епископ повернулся и спросил: «А какую пользу намерен принести людям ты?» – Он развел руками. Все его ладони были в мозолях. – Я не знал, что ответить ему. Мы поговорили, и я понял, что готов посвятить свою жизнь Эквадору. С тех пор он стал мне как отец.

От подростка-наркомана до защитника бедноты. Должно быть, слова епископа действительно произвели большое впечатление.

Ансельмо рассмеялся.

– Если хотите увидеть его воочию, я могу дать его адрес в Перу. Но будьте осторожны, – он погрозил мне пальцем, – это опасный человек. Ваша жизнь может измениться так, как вы сами того не ожидали.

Он ушел так же тихо, как и пришел, но прежде пригласил нас взглянуть на кампо – рабочую деревню, что тянулась через долину вверх по склону горы. Там женщины пряли шерсть прямо со спин своих мохнатых подопечных, а мужчины ворошили угли в дымящихся кострах и пили самогон из грязных пластиковых стаканов.

Рано утром мы взвалили на спины рюкзаки и пошли вслед за Ансельмо. Через несколько минут деревня осталась позади, и вокруг нас раскинулись пастбища.

– Когда мы строили школу, – вдруг заговорил Ансельмо, – произошел несчастный случай. – Он замолк и потер подбородок. – Мы настилали крышу, и мой помощник упал с третьего этажа и ударился головой. Мы тут же отвезли его в Риобамбу на грузовике, а потом переправили на самолете в лучшую клинику в Кито. У него из ушей шла кровь. Ему сделали компьютерную томографию и сказали, что, возможно, понадобится операция. Хотели знать, есть ли у меня деньги. Конечно, есть, заверил их я. Тогда они дали мне список лекарств, и я побежал в аптеку. Когда вернулся, моему другу стало хуже. Врачи сказали, что операция будет пустой тратой денег. Я так разозлился на них. «Думаете, у меня нет денег? – кричал я. – Давайте я вам покажу!» Но они не слушали меня, и я отнес результаты томографии в другую клинику. «Зачем вы нам их показываете? – сказали мне там. – Вы уже услышали диагноз лучших врачей в стране». – Ансельмо замолк. – Я чувствовал себя таким беспомощным. До тех пор я думал, что деньги имеют власть, что, если их достаточно, можно вылечить любую болезнь и помочь любому. Мне никогда не приходилось сидеть и смотреть, как умирает мой друг. В тот день я понял, что в мире есть нечто, обладающее большей властью, чем я.

Я думала, что сейчас он заговорит о Боге. Ведь он был миссионером как-никак. Но этого не произошло. Он молча пошел дальше.

Говорят, что в Андах за день сменяется четыре времени года. С утренним солнцем начинается весна. Короткое лето быстро сменяется послеобеденной осенью, и горе тому, кто очутится на горных вершинах, когда сумерки принесут с собой зимний ночной холод. Мы поднимались все выше, полуденное солнце скрылось, а температура за это время упала на двадцать градусов. Лавина тяжелых туч нависла над склоном. Нас тут же накрыло одеялом сырости, такой вязкой, что я чувствовала, как она медленно ползет по ногам.

Наконец мы уткнулись в полоску свежевспаханной земли на краю поля. В тридцати футах вырисовывались призрачные фигуры двух буйволов, тянущих плуг. Ансельмо окликнул их хозяина. Мы неуклюже ступали по комьям слипшейся грязи. Он отозвался и сказал, что мы могли бы помочь ему в работе.

– Она? – добавил он с куда меньшим энтузиазмом, когда я попросила разрешения помочь.

Один из крестьян взял корзинку с семенами маиса и вручил ее мне. Я шла позади, бросая семена в свежевспаханную борозду и раздумывая, как бы мне попробовать поработать с плугом. Не может же эта работа быть такой сложной, в самом деле. Такие спокойные животные, как буйволы, вряд ли сорвутся с места и побегут домой, таща за собой подкованный металлом инструмент.

Я попросила. Крестьяне отказали. Ансельмо что-то шепнул им на ухо, и меня тут же поставили за плуг. Я схватила скользкую, испачканную глиной ручку – и поняла, что не знаю, как заставить буйволов идти. Я щелкала языком. Кудахтала. Чертыхалась. Размахивала кожаным кнутом над головой. Но животные не сдвинулись с места. Тут их хозяин, что стоял рядом, неслышно причмокнул, и они пошли. Я плелась позади, еле удерживая тяжелый плуг, который так и норовил завалиться набок, врезаться в землю слишком глубоко или заскользить по самой ее поверхности.

Мы дошли до края поля, и я обернулась взглянуть на пропаханную борозду. Как будто огромный гриф пронесся за нами, выхватывая комья из земли с неровными промежутками. Я потянулась за плугом, чтобы развернуть его на сто восемьдесят градусов. Но он засел намертво, как пожарный гидрант. Одна только рукоятка весила фунтов семьдесят. Она вся покрылась липкими комьями глины, и все сооружение было скользким, как жареный в масле поросенок. Я дергала его, пыталась поднять и тянула, описывая неуклюжие круги, а потом рухнула на землю, тяжело дыша. Тут крестьянин причмокнул, и буйволы двинулись с места.