Исландские саги - Сага о Храфнкеле Годи Фрейра[Л/Ф]

• Название: Сага о Храфнкеле Годи Фрейра[Л/Ф]
• Автор: Исландские саги
• Жанр: Мифы. Легенды. Эпос

Эта небольшая сага (ее исландское название — Hrafnkels saga Freysgoрa),

состоящая на 53 процента из диалогов, давно уже привлекла к себе внимание тем

необыкновенным искусством, с которым в ней рассказана история одного годи с

Восточных Фьордов Исландии (в языческое время годи был жрецом, содержавшим

местное капище и обладавшим властью в своей округе — так называемом годорде).

«Сага о Храфнкеле» оказалась в центре внимания исследователей в связи с

интересом к проблеме происхождения «саг об исландцах», и очень различные мнения

были высказаны о том, что представляет собой эта сага. До сороковых годов нашего

века считалось, что она целиком основана на правдивой устной традиции,

восходящей к Х в., то есть тому времени, когда жил годи Храфнкель. Так считал, в

частности. Финн Йоунссон, крупнейший филолог-исландист конца XIX — начала XX в.

Йоунссон считал, что сага была написана (или, вернее, «записана») не позднее

1200 г., а может быть, и раньше. Совсем другое мнение высказал крупнейший

исландский литературовед С. Нордаль в своей книге об этой care (Sigurрur Nordal.

Hrafnkatla. Reykjavнk, 1940 («Нslenzk frжрi». 7)). Сопоставив «Сагу о Храфнкеле»

с источниками, которые он считал более достоверными, Нордаль обнаружил в ней ряд

ошибок в фактах, именах, топонимике и т. д. и пришел к выводу, что сага эта

вовсе не основана на устной традиции, а представляет собой сознательный

художественный вымысел, аналогичный историческим романам нового времени. Сага

была написана, по мнению Нордаля, не раньше последней четверти XIII в., то есть

позднее других «саг об исландцах». К аналогичным выводам пришёл английский

специалист Гордон, статья которого была, по-видимому, неизвестна Нордалю (S. V.

Gordon. On Hrafnkels saga Freysgoрa // Medium Aevum. VIII. 1939. С. 1—32).

Некоторые исследователи пошли еще дальше. Так, немецкий исландист Бэтке во

введении к своему изданию саги утверждал, что она сочинена автором-христианином

с целью показать преимущества христианства перед язычеством, а исландский

специалист Херманн Пальссон истолковал сагу как притчу, сочиненную епископом

Брандом Ионссоном, чтобы иллюстрировать некоторые положения христианской морали,

и видел в событиях, описываемых в саге, намеки на события, современные ее

предполагаемому автору (Hermann Pбlsson. Hrafnkels saga og Freysgyрlingar.

Reykjavнk, 1961; Его же: Siрfrжрi Hrafnkels sцgu. Reykjavнk, 1966).

Высказывались, однако, и другие мнения. Крупнейший норвежский фольклорист К.

Листёль, автор наиболее капитального исследования происхождения «саг об

исландцах» (К. Listшl. The origin of the Icelandic family sagas. Oslo, 1930),

доказывал, что «Сага о Храфнкеле» явно восходит к языческой традиции: запрет

пользоваться лошадью, сбрасывание лошади с обрыва, подвешивание человека за

щиколотки, то есть принесение его в жертву Одину, — все это языческие обычаи,

смысл которых был забыт (К. Listшl. Tradisjonen i Hrafnkels saga Freysgoрa. Arv.

1946. С. 94–110). Согласно Листёлю, сюжет саги явно основан на дохристианских

представлениях о мести. Нордаля и Бэтке опровергал также итальянский

скандинавист Сковацци, который указывал, что ошибки в «Саге о Храфнкеле» могли

быть обусловлены тем, что в ней была использована местная традиция, отличная от

той, которую использовал «более достоверный» источник, а также что эти ошибки

могли возникнуть еще в устной традиции (М. Scovazzi. La saga di Hrafnkell e il

problema delle saghe islandesi. Milano, 1960).

Перевод сделан по изданию: Hrafnkels saga Freysgoрa udgivet af Jуn Helgason.

Kуbenhavn, 1955 («Nordisk filologi». Serie A: tekster. 2).

---

Торкель сказал:

— Я прошу только о таком, что, по-моему, лучше исполнить.

— А на что считают себя способными сами эти люди, — спрашивает Торгейр, — чтобы добиться успеха в своей тяжбе? — Я уже говорил сегодня: нам нужна только поддержка знатных людей, а ведение тяжбы я беру на себя.

Торгейр сказал, что это облегчает помощь.

— А теперь дело за тем, чтобы получше подготовиться к тяжбе. Мне кажется, Торкель хочет, чтобы вы зашли к нему раньше, чем откроется суд. И тогда одно из двух: ваше упорство принесет вам либо утешение, либо унижение больше прежнего, горе и разочарование. Теперь же ступайте домой и будьте веселы, потому что, если уж вы затеваете тяжбу с Храфнкелем, вам все это время надо держаться стойко. И никому не говорите, что мы обещали вам поддержку.

И они пошли к себе в землянку и стали пить пиво и веселиться. Все удивлялись, как это у них так скоро переменилось настроение, ведь, уходя из дому, они были совсем не веселы.

XI

И вот они ждут, когда откроется суд. Тогда Сам созывает своих людей и идет к Скале Закона, где тогда совершался суд. Сам начинает тяжбу решительно, тотчас называет свидетелей и возбуждает дело против Храфнкеля Годи по законам страны, без запинки и веско изложив свое дело. Тут скоро подоспели сыновья Тьостара и множество их людей. Их поддержали все, кто приехал с Западного Побережья, и сразу стало видно, что сыновья Тьостара не имели недостатка в друзьях.

Сам говорил до тех пор, пока не настало время вызывать Храфнкеля защищаться, если только на суде не окажется человека, кто пожелал бы выступить в его защиту, как это полагалось по закону. Все громко выражали одобрение словам Сама, и никто не вызвался защищать Храфнкеля.

Люди прибежали к землянке Храфнкеля и рассказали ему, что происходит. Он не стал мешкать, созвал своих людей и направился к суду, ожидая, что не встретит большого сопротивления. Он хотел отвадить этих людишек от тяжб, думая сорвать суд и посрамить Сама. Но теперь об этом не могло быть и речи. Впереди собралась такая толпа, что Храфнкелю не удалось подойти к суду. Его оттеснили назад, и он даже не слышал речи тех, кто его обвинял. Поэтому ему было невозможно отвести от себя обвинение.

А Сам с таким знанием дела провел тяжбу, что Храфнкель на этом тинге был объявлен вне закона.

Храфнкель тут же вернулся к себе в землянку, велел седлать коней и пустился прочь с тинга, очень недовольный исходом тяжбы: никогда с ним не случалось прежде подобного. Едет он на восток к Перевалу Вересковой Долины, а там на восток к Побережью и нигде не останавливается, покуда не приезжает домой, в Долину Храфнкеля. Там он живет на Главном Дворе как ни в чем не бывало.

А Сам остался на тинге и ходил, задрав нос. Многие очень радовались тому, что все так сложилось и Храфнкель посрамлен: теперь вспомнили, что многих он обижал.

ХII

Сам дожидается окончания тинга. Люди снаряжаются домой. Он благодарит братьев за поддержку, а Торгейр спрашивает его, смеясь, что он думает обо всем случившемся.

Сам сказал, что, на его взгляд, все сошло хорошо.

Торгейр сказал:

— Думаешь, ты чего-то добился по сравнению с прежним?

Сам сказал:

— По-моему, Храфнкель наконец посрамлен, и позор его не скоро забудется. И тут идет речь о немалых деньгах.

— Человек еще не полностью осужден, пока не состоялось изъятие имущества. И полагается, чтобы это было в собственном его доме через четырнадцать ночей после взятия оружия.

А взятием оружия назывался общий разъезд с тинга.

— И думаю, — говорит Торгейр, — что Храфнкель уже вернулся домой и намеревается удержаться в Главном Дворе. Думаю, что он сохранит там власть над вами. Ты же лучше всего поезжай домой и сиди у себя на хуторе, если сумеешь. Мне кажется, ты достиг своею тяжбой лишь того, что его объявили на суде вне закона. Но думаю, что он и теперь будет не меньше, чем прежде, держать всех в страхе, если тебе не придется и похуже.

— Меня ничуть это не заботит, — говорит Сам.

— Ты храбрый человек, — говорит Торгейр, — и, кажется, родич мой Торкель не думает оставлять тебя на произвол судьбы. Он хочет помогать тебе до тех пор, пока все не решится между тобой и Храфнкелем, и ты сможешь быть тогда спокойным.

Вы, верно, понимаете, что теперь мы и подавно будем с тобой заодно, раз уж мы положили на это столько сил. Мы сейчас даже поедем с тобой ради этого к Восточным Фьордам. И может быть, ты знаешь какую-нибудь другую дорогу к Восточным Фьордам?

Сам ответил:

— Я намерен ехать тою же дорогой, что я ехал оттуда.

Сам остался доволен разговором.

XIII

Торгейр выбрал себе людей и взял сорок человек. С Самом тоже ехало сорок. Все они хорошо запаслись оружием и лошадьми.

Едут они тою же дорогой, пока не добираются рано на рассвете до Ледниковой Долины. Они переправляются по мосту через реку. А это было как раз в то утро, когда должно было совершаться изъятие имущества. Торгейр спрашивает, как бы им застать Храфнкеля врасплох. Сам обещал что-нибудь придумать. Он сворачивает с дороги, забирается на крутой холм и едет по гребню между Долиной Храфнксля и Ледниковой Долиной, пока они не подъехали со стороны гор к тому месту, под которым стояли постройки Главного Двора. Оттуда расходились на перевал поросшие травой тропы, а вниз, в долину, шел крутой спуск. Там-то внизу и стоял двор.

Тут Сам сошел с коня и сказал:

— Пустим здесь наших коней, двадцать человек за ними присмотрят, а мы, шестьдесят числом, побежим к хутору. Думаю, там мало кто на ногах.

Они так и сделали, — это место зовется теперь Конской Тесниной, — и ринулись к хутору.

Час подъема миновал, но в доме еще не встали. Они прошибли бревном дверь и бросились в дом. Храфнкель лежал в постели. Они вытащили его и всех, кто мог носить оружие. Женщин и детей согнали в отдельный дом.

Во дворе стоял сарай. От него к стене жилого дома шла перекладина для сушки белья. Они подводят к ней Храфнкеля и его людей. Тот стал предлагать большой выкуп за себя и своих людей. Когда же это не помогло, он стал просить сохранить людям жизнь.

— Ведь они ничем перед вами не провинились. Мне же не будет позора, если вы меня и убьете. Я не стану просить пощады. Лишь от унижения прошу меня избавить, оно не принесет вам славы.

Торкель сказал:

— Мы слыхали, что ты бывал не очень-то уступчив со своими врагами, и хорошо, что сегодня ты изведаешь это на себе.

Они хватают Храфнкеля и его людей и скручивают им руки за спиной. Потом они взломали сарай и сняли с крючьев веревку, достали ножи, проткнули им щиколотки, вдели веревки и вздернули их на перекладину, связав всех восьмерых вместе.

Торгейр сказал:

— Вот и получил ты, Храфнкель, по заслугам, а ведь, верно, еще недавно тебе казалось немыслимым, чтобы кто-нибудь подверг тебя такому позору. А ты что выберешь, Торкель: будешь сидеть здесь возле Храфнкеля и сторожить их или пойдешь с Самом на расстояние полета стрелы от усадьбы и объявишь где-нибудь на каменистом пригорке, где нет ни поля, ни луга, об изъятии имущества? Это было принято делать тогда, когда солнце стояло прямо на юге.

Торкель сказал:

— Я лучше посижу возле Храфнкеля. Эта работа, кажется, полегче.

Пошли тогда Торгейр с Самом и объявили об изъятии имущества, а возвратясь, сняли Храфнкеля и его людей и положили их на траве возле дома. Кровь уже заливала им глаза.

Торгсйр сказал Саму, пусть поступает с Храфнкелем, как знает, «потому что, по-моему, с ним уже немного хлопот». Сам на это отвечает:

— Выбирай одно из двух, Храфнкель. Первое — это тебя уведут со двора, тебя и всех, кого я пожелаю, и там убьют. Но так как ты кормишь многих, я хочу дать тебе возможность продолжать о них заботиться. Если хочешь сохранить себе жизнь, ступай прочь с Главного Двора со всеми своими людьми и бери с собой добра не больше, чем я тебе выделю, а это будет самая малость. Я же стану жить в твоих владениях и пользоваться всею твоей властью. И ни ты, ни наследники твои пусть на них не притязают. И ты не должен селиться ближе, чем к востоку от Перевала Речной Долины. Если ты примешь такие условия, ударим по рукам.

Храфнкель сказал:

— Многие предпочли бы скорую смерть такому унижению, но я поступлю подобно многим другим и выберу, если есть такой выбор, жизнь. Делаю я это больше ради своих сыновей, потому что их ждет жалкая судьба, если я умру и их покину.

Тогда Храфнкеля развязали, и он сдался на волю Сама. Тот оделил Храфнкеля добром по своему усмотрению и дал ему лишь самую малость. У Храфнкеля осталось его копье, но больше никакого оружия.

В тот же день Храфнкель оставил Главный Двор, а с ним и все его домочадцы.

Торкель сказал тогда Саму:

— Не понимаю, зачем ты так делаешь. Ты еще горько раскаешься в том, что оставил ему жизнь.