Г. Андреев - Трудные дороги

• Название: Трудные дороги
• Автор: Г. Андреев
• Издательство: Товарищество Зарубежных Писателей
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1959

---

На четвертый день после гор, в полдень, легли на берегу отдохнуть. Ноги больше не слушались, в голове шумело. Солнце било в глаза, но казалось черным; оно расплывалось оранжевыми кругами. Я с трудом поднял ноги на полузасыпанный песком ствол упавшего дерева и. забылся или задремал.

Сколько я пролежал, не знаю. Как будто долго, а по времени не могло быть больше часа, от силы двух часов. Я даже не очнулся, а только приподнял веки, — в мозгу отметилось: в двух-трех шагах, у самого берега, спокойно плывет утка, за ней — выводок утят. А на бревне, рядом с моими ногами, на тонких ножках насмешливо покачивается кулик.

Утка ли с утятами, — опять так близко пища! — или кулик, заставили меня очнуться. Скорее кулик — я не ужаснулся, но что-то отдалось во мне: кулик, наверно, считает меня мертвым, как и дерево, на котором он стоит.

Если бы я мог думать, вероятно, я подумал бы так: может быть, я действительно умер и меня больше нет? Потому что я не ощущал себя: вместо меня лежала какая-то тупая неподъемная тяжесть, ничего, кроме этой тяжести, не способная ощущать. Как будто жизнь уже ушла из меня.

И не думая, потому что сознание не работало и думать я не мог, не я, а эта тяжесть поняла, что она должна начать шевелиться, двигаться, для того, чтобы продолжать быть. Невероятным усилием я сдвинул омертвевшие ноги с дерева, перевалился на живот — рядом неподвижно лежал Хвощинский. Я навалился на него, расталкивал и что-то мычал. Он тоже очнулся и зашевелился. Я пополз, потом поднялся на колени, пополз на четвереньках — тело медленно, как после наркоза, приходило в себя. Тяжело ворочаясь, возвращалось и сознание, хотя перед глазами все заволочено какой-то мутью. С трудом поднялся на ноги и заковылял — за мной ковылял Хвощинский.

После этого не прошло и часа, как снова воспрянули духом: мы наткнулись на свежую порубку. Это не мираж: над самой водой, на пригорке, остался толстый пень, кругом куча щепок. Дерево срубили топором, этой весной. Его очистили от коры; вот и след, как его тащили в воду. Мы чуть не задохнулись от радости: за две недели первый след человека! Жилье тут, совсем рядом: в тайге незачем рубить деревья далеко.

Мы забыли о пустых желудках, у нас прибыло сил. Пошли быстрее и снова увидели порубку, еще и еще: тут с выбором срубили десятка два деревьев и сплавили по реке. А вот и стожок прошлогоднего сена! Больше нечего сомневаться: травы тут под боком сколько хочешь. Тут, под боком, и село.

Заковыляли изо всех сил: за следующим мысом, за следующим поворотом речки покажутся избы. Но их не было. По-прежнему глухой лес, заросли кустарника. Берега все больше заболочены, спускаются низинами почти вровень с водой, приходится идти чуть не в брод, а села нет и нет. Куда оно запропастилось? Мы видели порубки, стожок сена — почему же нас все еще окружает тайга и опять нет и признака человека?

Скрылось за горами солнце, от земли поднялась дымка вечера, а села нет. Мы шли из последних сил. Неужели не доберемся, неужели свалимся где-нибудь в километре от жилья?

Мы ковыляли, не разговаривая, тревожно вглядываясь в густеющие сумерки. Надежда сменялась отчаянием.

Вдруг Хвощинский схватил меня за руку и испуганно пробормотал:

— Там, над лесом… видишь?

Слева, недалеко от берета, над невысокой щеткой темного леса, поднималась узкая струйка дыма. Она будто растворялась в неподвижном воздухе, но на зеленоватом фоне меркнущего неба виднелась отчетливо. У кого-то в лесу костер.

Задирая головы кверху и боясь потерять из вида дымок, мы бросились в лес. Наткнулись на озеро, — вернулись, цепляясь глазами за узкую стрелку. Поравнялись с ней, снова вошли ь лес. Примятая трава тянулась тропинкой — пошли по ней.

Опять озеро. Глаза мигом схватили: на глади вечерней воды — черные ожерелья поплавков. Ближе, у куста, к берегу приткнута лодчонка, около нее копошится человек, в стороне поблескивает огонек тусклого костра.

Рыбак переполошился, увидев нас. У него тряслись руки, и весь он дрожал и стрелял в сторону глазами, словно примеряясь, куда лучше удрать. Не злые ли мы духи, лесные привидения?

Это был молодой паренек, лет шестнадцати, низкорослый, с круглым широкоскулым лицом. И он не понимал нас: он не говорил по-русски.

Знаками объяснили, что хотим есть. Парень засуетился пуще. Побежал к костру, подбросил сучьев, повесил на рогатину котелок, кинулся к берегу, вытащил из воды мешок-сетку с рыбешкой, быстро очистил ее и побросал в котелок. Можно было только дивиться, как скоро и ловко проделал он это, будто радуясь и с великой готовностью: Не хотел ли он задобрить неожиданно свалившихся на его голову неизвестных духов?

Пока варилась уха, парнишка дал нам небольшую краюшку хлеба — мы уничтожили ее в одно мгновенье. Поспела уха; парень выложил рыбу на дощечку и смущенно показал, что нет соли —мы. принялись за жирную уху и разварившихся лещей, как звери.

Покончив с едой, тоже знаками спросили: далеко до дома? Недалеко. Может он нас туда провести? Парень опять обрадовался: значит, мы не просто голодные лесные духи, если хотим к людям. А там выяснится. И с него меньше спросится.

Он побежал к лодчонке, вытащил ее и поволок в лес, через перешеек, по которому мы пришли. Хотели ему помочь, но парнишка легко управился сам.

Спустив лодчонку на воду, он сел на корму и жестом показал, чтобы мы садились тоже. Выдолбленная из ствола дерева, лодчонка утонула до бортов. Такие долбленки назывались у нас душегубками: одно неловкое движение — лодчонка перевертывается. Парень ловко заработал веслом и мы помчались по зеркальной воде.

Если бы Хвощинский не увидел дымок над лесом, может быть, мы никогда не добрались бы до жилья. Река разливалась все шире превращаясь почти в озеро; она растекалась протоками, разделенными топкими островками. Куда ни глянешь — одна вода, болота; казалось, и земля между ними жидкая. Только кое-где на островках кустарники, рощицы — немудрено, что за строевым лесом отсюда надо ехать километров за пятнадцать. Наверно, столько же и за хорошим сеном.. С неприятным чувством я подумал, что пешком тут мы до людей не добрались бы. Какое счастье, что наткнулись на этого паренька!

Проехали не меньше полчаса, прежде чем увидели жилье. На берегу повыше, на уныло-ровном горизонте, черными конусами встали пять-шесть юрт...

В поселке давно спали. Парнишка привел нас в свою юрту, к отцу. В юрте всполошились, вздули огонек в камельке посередине, — в его светея разглядел по сторонам, в глубине, с десяток больших и малых лиц, сверкавших любопытными глазами. Они не решались придвинуться: с нами у камелька сидел глава семьи, тоже низкорослый, широкоскулый, безбровый и безбородый человек,. Сначала и он всполошился, но скоро успокоился и Степенно и дружелюбно разговаривал с нами. Ему и не полагалось суетиться: это был «уполномоченный», он представлял тут власть.

Хозяин немного говорил по-русски. Объяснили ему, по легенде, кто мы,- спросили, далеко ли до села, отмеченного на карте. До села еще двенадцать километров, хозяин завтра сам отвезет нас туда.

Хозяйка приготовила еду. Она поставила перед нами, на низкой скамеечке-столике, рыбу, простоквашу, чай, шаньги, гору лепешек — мы с жадностью принялись есть. И хотя предупреждали друг друга, что много есть сразу нельзя, наелись до отвала.

Тут же около камелька нам постелили мягкие оленьи шкуры. В первый раз за две недели мы легли спать в человеческом жилье. И спали спокойно: первая цель достигнута.

Заслуженный отдых

Разбудили нас не рано, часов в десять. И хотя мы могли бы проспать сутки, встали свежими и бодрыми. Плотно позавтракав, с хозяином, его сыном и еще двумя туземцами, в поместительной лодке отправились в село. Рядом плыло еще пять-шесть лодок: поселок ничего не хотел пропустить из небывалого происшествия, какое представляло для туземцев наше появление. Будет о чем поговорить! Они смотрели на нас и не могли наглядеться. Галдящим табором мы плыли по реке.

Опять вода, вода, вода. Откуда ее столько берется? Широкие протоки, озера, петляем в них — где главное русло, не понять. А это продолжается все тот же ручеек, рождение которого мы видели в горах. Считается, что дальше, у села, он впадает в другую реку; по-моему, вернее было бы говорить, что просто вся эта вода где-то сливается в одно и что куда впадает, не разберешь.

Как и вчера ночью, уходят назад и возникают вновь заболоченные низины. Кое-где кустарники, перелески; только у горизонта они тянутся будто сплошным лесом, но это обман. Там такие же озера, болота и только расстояние превращает эти худосочные островки леса в темную непрерывную полосу, будто бы лежащую на сухой земле.

Часа через два неожиданно все же попадаем в довольно широкую реку. Левый берег остается заболоченной низиной, правый приподнялся невысоким зеленым бугром: это несомненно твердь. На ней вскоре открылось село, то самое, которое без конца мы рассматривали на карте: десятка два беспорядочно разбросанных деревянных домиков, большой амбар ближе к берегу, у воды подобие пристанских мостков, десятки лодок. В окнах домов блестит солнце. На берегу толпа: нас нетерпеливо ждут. Откуда узнали? Значит, пока мы спали, хозяин послал гонца. Хотя это в порядке вещей, — в таких глухих местах приказано тщательно следить за каждым новым человеком, — для нас все равно неутешительно. Если ждут, тем с большей настороженностью отнесутся.