Томас Вулф - Паутина и скала

• Название: Паутина и скала
• Автор: Томас Вулф
• Жанр: Современная проза

---

Эстер звонила Джорджу каждое утро, обычно пока он еще спал. Звук ее спокойного, веселого голоса, уже исполненный жизни, утра и деловитости, пробуждал в нем здоровое желание встать и приняться за работу, потому что он лихорадочно писал в каждую минуту, которую удавалось урвать от школьных дел. У Эстер всегда бывало множество планов на день – разъезды, встречи, работа. Если во время ленча она собиралась в «его часть города», они встречались за ленчем; и поскольку она любила свою работу, то приносила на эти встречи ощущение здоровой энергии, радостной деятельности, движения, возбужденности, полноты жизни всего мира. Иногда они встречались за обедом по вечерам, но большей частью виделись уже после спектакля. Джордж совершал долгую, волнующую поездку в Ист-Сайд. По shy;том они покидали погруженный во тьму театр и ехали к одному из ресторанов Чайлдса в тихом месте – их любимым был распо shy;ложенный на Пятой авеню, чуть севернее Мэдисон-сквер – по shy;есть там и провести около часа в разговорах.

Дело заключалось не просто в его влюбленности. Джорджу казалось, что, общаясь с Эстер, он наконец-то начал «познавать» город. Потому что в некоем странном смысле она стала для него воплощением Нью-Йорка. Тем городом, познать который он стремился. Она жила не в городе бездомного скитальца, не в го shy;роде жалких, пустых людей, обитающих в комнатках маленьких и дешевых отелей, не в городе потерявшегося мальчишки, чужа shy;ка, глядящего на множество огней, не в жутком, унылом, пустом городе, где нет ни единой двери, есть только неприветливые, за shy;пруженные людьми улицы. Она жила в родном городе,и Джорд shy;жу теперь казалось, что он стал здесь «своим».

Эстер была дочерью Нью-Йорка, как он порождением ма shy;ленького городка. Для нее улицы этого города не были странны shy;ми, переполненные шоссе нелюдимыми, языки и лица суровы shy;ми, холодными, незнакомыми. Пожалуй, этот город представлял собой хорошо знакомую округу, где прошла вся ее жизнь – двор, где она играла в детстве, место, где ходила в школу, «разные районы», где жила, выросла, вышла замуж – и все это было не ме shy;нее теплой, дружественной, привычной областью, чем тесные го shy;ризонты маленького городка.

Этот город Эстер любила искренне. Не с хвастливой демонст-ративностью и самодовольством; не холодно, как слабые люди, что похваляются старым домом, который выстроили их предки, и, неспособные жить подлинной жизнью в окружающем мире, иыдумывают ложную о том, который утратили. Нет, для миссис Джек этот город был ее жизненным пространством; был ее по shy;лем, лугом, фермой; и она любила его, потому что была его час shy;тицей, потому что прекрасно знала его и понимала, потому что он являлся сценой и декорацией ее жизни и работы.

Для нее этот город был живой, дышащей, борющейся, надею shy;щейся, ненавидящей, любящей, вожделеющей вселенной жизни. Был самым человеческим, потому что в нем больше «человечест shy;ва», чем в любом другом, самым американским, потому что аме shy;риканцев в нем больше, чем в любом другом. Все величие и убо shy;жество; высокие устремления и низкие желания; благородный труд и подлые поползновения ради низменных целей; ужас, на shy;силие; огромные свершения и постоянная, нескончаемая безре shy;зультатная возня – все это было здесь, поэтому для нее этот го shy;род был Америкой. И во всем этом, разумеется, поскольку этот взгляд, это понимание были очень здравыми, разумными, истин shy;ными, миссис Джек была права.

Повсюду, где бы ни появлялась, она приносила с собой это ощущение здоровья, жизни, работы, человеческого понимания; оно исходило от нее, словно сильная, нежная энергия счастья. Казалось, что миссис Джек, подобно Антею, черпает силу, здоро shy;вье, энергию труда, устремленности, деловитости, которыми лу shy;чилось ее румяное лицо, которые были видны в каждом движе shy;нии ее энергичного тела, сквозили в каждом маленьком, быст shy;ром шаге, в каждом жесте, из постоянного, живительного сопри shy;косновения с ее родной землей – той кишащей людьми бес shy;смертной скалой, по которой она ступала.

Эстер приносила эту громадную оживленность городской жизни на все встречи с Джорджем. Они встречались в неистовом бурлении полудня, в разгар дня, и Джорджа сразу же охватывало ощущение, что весь огромный, свежий груз утра взвален и на не shy;го. Десяток рассказов о жизни и делах срывался с уст этой взволнованной путешественницы, и ему внезапно казалось, что в них умещается некое громадное, волнующее великолепие, вся вели shy;чественная хроника дня.

Эстер бывала «во всех концах» города. В девять утра приезжа shy;ла в швейную фирму, где работала два утра в неделю, делала эс shy;кизы. По ходу ее рассказа перед глазами вставала вся сцена – громадные здания того района, высокие «голубятни», большой склад с рулонами тканей на полках, грубый, чистый запах шер shy;сти, примерочные и раскроечные, портные, сидящие на столах, закинув ногу на ногу.

– Ты в жизни не видел такого мастерства, как у них! Как они работают руками! Быстро, уверенно, изящно – это… это даже наводит на мысль о каком-то большом оркестре! Но Господи! – Она внезапно передернула плечами, лицо ее густо покраснело. – Какой там запах! Мне иногда приходится высовываться из окна!

В половине одиннадцатого она бывала в костюмерной. И в ее рассказе снова возникал мир кулис, жизнь актеров:

– Я одела Мери Морган. Она будет великолепно выглядеть!

Лицо ее внезапно стало серьезным и негодующим, исполнен shy;ным сочувствия и озабоченности:

– Мери почти год оставалась без ролей. Это первая! И при shy;шла она такой смущенной, испуганной. Взяла меня за руку, отве shy;ла в угол и сказала, что белье у нее просто превратилось в лохмо shy;тья. Говорит: «Я не могу показаться этим людям в таком виде, скорее умру. Что делать?». Бедное дитя чуть не плакало. Я дала ей денег, велела пойти, купить себе приличные вещи. Честное сло shy;во, если б кто-то поднес ей луну на серебряной тарелочке, она бы не могла так обрадоваться. Обняла меня и говорит: «Когда после смерти попадете в рай, им придется выселить Пресвятую Деву и дать вам лучшую комнату в том доме». Она католичка, – сказала миссис Джек и рассмеялась, но тут же лицо ее посерьезнело, ста shy;ло негодующим. – Позор! Такое дитя восемь месяцев без работы, туфли у нее прохудились, одежда истрепалась! И Бог знает, на что она жила, как не голодала! А потом репетирует три недели, не по shy;лучая ни цента! И если спектакль провалится, ничего не получит, снова окажется на улице!.. Но видел бы ты, как мы ее одели! Она стала красавицей! Вот это девушка для вас, молодой человек! – воскликнула Эстер с огоньком в глазах. – Видел бы ты ее сего shy;дня утром, когда она надела это платье! У тебя глаза бы на лоб вылезли! Я впервые видела такие красивые руки и плечи. Она иг shy;рает роль светской девушки в этой пьесе…

– Светской!

– Да, – Эстер умолкла, не поняв причины этого удивления, потом до нее дошло, плечи у нее вновь истерически задрожали, и она воскликнула: – Подумать только! Потрясающе! Бедное дитя в прохудившихся туфлях и драном бельишке исполняет роль Марсии Ковентри!

– А во сколько обошлось это платье, ты знаешь?

– Знаю. – Лицо Эстер вновь стало серьезным, озабоченным и деловитым. – Сегодня утром составила смету. Расходы я пыта shy;лась снизить насколько возможно – поверь, с этим лучше никто бы не справился. Если б я повела девушку к Эдит, платье обо shy;шлось бы самое малое в пятьсот долларов. А я уложилась в трис shy;та. И оно потрясающе! Держу пари, этой зимой его будут копи shy;ровать все молодежные лиги на свете.

– Стало быть, потрудилась над ним ты изрядно.

– Ты даже представить не можешь! – воскликнула миссис Джек с очень серьезным видом. – Сколько я корпела только над одеждой для этой девочки! По пьесе она разодета, как картинка! А пьеса дрянь! – сказала она очень искренне. – Мы в своем кру shy;гу придумали ей название. «Осенняя выставка».

– Что она хоть представляет собой?

– Всякую чушь, собранную воедино ради Кроссуэлла.

– Сесила?

– Да, этого сердцееда. Ты даже представить себе не можешь! – продолжала она со скептическим видом.

– Чего?

– Что эти люди – актеры – представляют собой. О том, что происходит за стенами театра, они понятия не имеют. Если заго shy;воришь с этим человеком о Муссолини, он спросит, в каких спектаклях тот участвовал. И примерно такое же представление у него обо всем остальном, – с отвращением продолжала она. – А какая наглость! Какое самомнение! Знал бы ты, что этот тип во shy;ображает о себе. – Эстер вдруг истерически расхохоталась. – Господи! Сегодня утром… – начала было она, но из-за смеха не смогла продолжать.

– Что же утром случилось?

– Пришел Кроссуэлл на примерку, – заговорила миссис Джек. – По ходу всего действия он одет в вечерний костюм – такая вот пьеса. Так вот, костюм я придумала для него прекрас shy;ный. Он оделся. А потом, – в голосе Эстер появилась истерич shy;но-веселая нотка, – принял напыщенный вид, стал расхажи shy;вать перед зеркалом, туда-сюда, туда-сюда, поводить плечами, поправлять воротник, там одергивать, тут подтягивать, я чуть с ума не сошла. А потом начал покашливать, хмыкать, и то ему не так, и другое. В конце концов этот бездарь, – негодующе воскликнула она, – решил, что прекрасный костюм, который я придумала, для него недостаточно хорош. Ну и наглец! Я го shy;това была убить его! Знаешь, он откашлялся и принялся ора shy;торствовать – можно было подумать, что он выступает в «Ист Линне» на гастролях. «В общем, – заявил он, – собственный костюм мне больше нравится». У него есть экстравагантный вечерний костюм, он так его любит, что даже завтракать в нем садится. «Вот что, мистер Кроссуэлл, – говорю, – могу толь shy;ко сказать, что этот костюм соответствует роли, и выходить на сцену вам нужно в нем». – «Да, – ответил он, – но лацканы – лацканы!- воскликнул он трагическим тоном,-лацканы, ува shy;жаемая леди, никуда не годятся». После этого понизил голос так, будто сообщал о смерти ребенка. Ну и наглец! – гневно пробормотала она. – Я в шесть лет знала о лацканах больше, чем он узнает до конца жизни. «Лацканы, – заявил он, вытя shy;нувшись и теребя их пальцами, словно выступал в парламенте.