Рут Ренделл - Подружка невесты

• Название: Подружка невесты
• Автор: Рут Ренделл
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Триллер
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-15408-6

…Она полезла на него с кулаками, целясь в лицо, в глаза. Она корчилась от боли в его хватке, металась в разные стороны, шипела, изворачивалась, чтобы укусить его за руку. Он почувствовал, как острые зубы сдирают кожу, как пошла кровь. Он и не знал, что Сента такая сильная. Ее сила пульсировала — это напоминало провод под огромным напряжением. И внезапно, как если бы вдруг выключили электричество, все прекратилось. Сента ослабла и рухнула, как умирающий, как животное, которому свернули шею.

Страсть. Одержимость. Мания.

Рут Ренделл вновь завораживает и потрясает читателя в романе — «Подружка невесты».

---

Филипп невесело усмехнулся. Мать поднялась, взяла вазу с гвоздиками и поставила на подоконник. Она расправила цветы, стараясь, чтобы они стояли симметрично. Она молчала. Харди спрыгнул со стула, на котором лежал, и бросился к Арнэму, подняв добрую, весело подергивающуюся мордочку и виляя хвостом. Филипп заметил, как бесспорно и очевидно инстинктивное отвращение Арнэма к собаке. Зачем тот вытянул руку, чтобы погладить Харди? Конечно, чтобы сделать приятное Кристин.

Кристин повернулась к Арнэму. Филипп ждал, что она начнет осыпать его упреками, хотя это было бы так на нее не похоже. Но Кристин лишь улыбнулась и произнесла:

— Ну, все разрешилось. Надеюсь, и ты чувствуешь, что недоразумению положен конец. А теперь я заварю нам всем чаю.

— Ты позволишь мне пригласить тебя на ужин, Кристин?

— Думаю, нет. Уже довольно поздно, а я не привыкла в такое время ужинать, к тому же тебе предстоит неблизкий путь. Боюсь, до сегодняшнего дня я не понимала, — добавила она очень светски, — какой этот путь неблизкий.

Филипп оставил их и пошел наверх. Он должен вернуться к Сенте, хотя сейчас ему хотелось этого меньше всего на свете. Скажи ему кто-нибудь два дня назад, что наступит, и скоро, время, когда он ни за что не захочет видеть ее, что мысль о встрече с ней будет ему отвратительна, он усмехнулся бы снисходительно. А теперь он чувствовал себя так, как когда-то очень давно, когда он был еще совсем маленький и у него заболел кот. Этого черно-серого бродягу Уордманы приютили уже взрослым, назвали Дымком, и благодаря заботливому уходу и хорошей еде он превратился в красивое блестящее создание.

Дымок спал на кровати Филиппа. По вечерам, пока мальчик делал уроки, он лежал у него на коленях. Этот кот в большей степени принадлежал Филиппу, мальчик ласкал его, гладил, баловал. Дымку уже было, наверное, четырнадцать или пятнадцать лет, и он заболел. Зубы испортились, изо рта пахло, шерсть лезла, на шкурке появились проплешины, кот перестал умываться. И Филипп перестал чувствовать привязанность к нему, перестал его любить. Он делал вид, что по-прежнему испытывает к нему что-то, но притворялся плохо и неумело. Как это ни ужасно, но он начал сторониться бедного Дымка и обходил его корзину, стоявшую в углу на кухне, а когда родители, решились наконец сказать сыну, что предлагают из лучших побуждений усыпить Дымка, Филипп почувствовал такое облегчение, словно гора свалилась с плеч.

Не любил ли он своего кота только за красоту? Не любил ли он и Сету только за красоту? И за то, что он считал красотой ее духа, личности, души, если угодно? Теперь он чувствовал, что как раз это в ней дурно, грязно, нездорово, зловеще искажено. От этого разило. Перестал ли он любить ее именно поэтому? Все не так просто. Филиппа не просто отталкивало безумие Сенты — он чувствовал, что любил придуманную им самим красавицу, а не того странного дикого зверька с извращенным сознанием, поджидавшего его на Тарзус-стрит.

Он открыл платяной шкаф и посмотрел на Флору. Она стояла в тусклом свете, с одной стороны от нее висели твидовые брюки, с другой — плащ, который Филипп купил взамен того, который у него украли. Удивительнее всего то, что Филипп больше не видел сходства с Сентой. Возможно, его никогда и не было в действительности и оно лишь плод его слишком старательного воображения. Лицо Флоры вдруг показалось Филиппу слепым и мягким, глаза — пустыми. К ней нельзя было применить слово «она» — только «это», что-то, сделанное из мрамора, возможно даже не с натуры, просто поделка равнодушного скульптора. Он вынул статую из шкафа, положил на кровать. Подумал, не вернуть ли ее обратно в сад. Ничто не мешает сделать это теперь, когда он знает, что Арнэм расстался со статуей давно, теперь, когда Кристин все известно, теперь, когда Майерсон, которому Флора принадлежала, мертв. Филипп понес ее вниз.

Арнэм уже уходил. Входная дверь была открыта, Кристин подошла к калитке, чтобы посмотреть, как Джерард садится в свой «ягуар». Филипп отнес Флору в сад за домом и поставил там, где она и стояла когда-то, у поилки для птиц. Неужели она всегда выглядела так кричаще безвкусно, неряшливо? Зеленое пятно, уродовавшее ее грудь и шею, отколотая мочка уха и новый изъян — пропавший цветок боярышника — превращали ее в подходящую спутницу краха. Филипп на минуту отвернулся, а обернувшись, увидел, что прилетел воробей и сел Флоре на плечо.

На кухне Кристин пила уже вторую чашку чая.

— Я звала тебя, чтобы узнать, не хочешь ли ты чаю, но тебя не было поблизости. Бедняга Арнэм, он расстроился, да?

Филипп ответил:

— Ты была слегка расстроена, когда он не приближался к тебе целую вечность.

— Неужели? — она выглядела озадаченной, словно безрезультатно напрягала память. — Не думаю, что он вернется, но не могу сказать, что мне жаль. Одри это не понравилось бы.

Во всяком случае Филипп подумал, что она сказала «Одри». Ему всегда казалось, что она говорит «Одри», но, возможно, только потому, что он никогда не слушал внимательно.

— А при чем тут она?

— Не она, дорогой, а Обри. Мой приятель, Обри. Ты понимаешь, о ком я говорю? О брате Тома, Тома Пелхэма.

Мир слегка покачнулся и пол вместе с ним.

— Ты хочешь сказать, это отец Сенты?

— Да нет же, Филипп. Его зовут Том. А это его брат — Обри Пелхэм, он брат матери Дарена, никогда не был женат, я с ним познакомилась на свадьбе Фи. Филипп, дорогой, я уверена, что никогда этого не скрывала, не держала в секрете, я всегда говорила, что встречаюсь с Обри, часто с ним вижусь. Ты ведь не станешь этого отрицать?

Он и не мог этого отрицать. Раньше он был слишком занят своими делами, чтобы обращать на это внимание. Он все время слышал имя Одри, женское имя. Но не для женщины Кристин покупала новую одежду, красила волосы, не из-за женщины стала энергичной.

— Дело в том, что он хочет на мне жениться. Ты… ты не будешь… не будешь против, если я выйду за него замуж?

Вот же оно, то, к чему он стремился, чего так сильно желал, — появление мужчины, которому можно доверить заботу о матери. Как мир может быть наполнен тем, что сегодня кажется делом первостепенной важности, а назавтра — ничем?..

— Я? Нет, конечно, я не буду против.

— Я просто думала, что должна спросить. Когда дети уже большие, по-моему, надо обязательно спрашивать их, не возражают ли они против твоего брака, хотя ты сама не ждешь от них, что они тебя спросят.

— Когда это состоится?

— Ой, я не знаю, дорогой. Я еще не дала согласия. Я думаю, что Черил пошло бы на пользу, если бы я вышла за него.

— Почему?

— Филипп, я же говорила, он социальный работник, работает с подростками, у которых подобные проблемы.

У нее все уже решено, думал Филипп, она устроила свою жизнь без меня, а я-то всегда полагал, что она беззащитная, считал, что всю жизнь ей нужно будет мое плечо. Внезапно он понял еще кое-что: его мать принадлежит к числу тех женщин, на которых мужчины мечтают жениться, и рядом с ней всегда будет человек, который захочет быть ее мужем. Быть женой — вот что у нее получается хорошо, какой бы странной и немного сумасшедшей ни была ее любовь, и мужчины это чувствуют.

Филипп смутился, и, хотя это было на него не похоже, обнял мать и поцеловал. Она улыбнулась ему.

— Меня какое-то время может не быть дома, — сказал он, — я поеду к Сенте.

Кристин ответила расплывчато:

— Хорошо тебе провести время.

Она шла в коридор к телефону, совершенно очевидно выжидая, пока Филипп уйдет, чтобы наедине сказать Обри Пелхэму о согласии сына и описать его реакцию. Филипп сел в машину, но завел ее не сразу. Нежелание возвращаться к Сенте, которое он ощутил еще дома, усиливалось. Он начинал понимать, что сильная неприязнь может являться обратной стороной страсти. Он видел в Сенте зло, видел зло в ее глазах, устремленных на него, потемневших, сверкающих. И подумал, каким же это станет избавлением, умиротворением, если он никогда больше не увидится с ней. Филипп почему-то твердо знал, что стоит ему вернуться на Тарзус-стрит, он пропадет. Но если написать? Отчего не написать ей, не сообщить, что все кончено, что их отношения — всего лишь временное помешательство, губительное для обоих?

Он понимал, что не может так поступить. Но и вернуться сейчас не может. Надо отложить это до поздней ночи. Встречу скрасит темнота. В голове Филиппа возник странный образ: он и Сента заперлись в подвале, никого не впускают, сами не выходят, боятся, прячутся. Омерзительная перспектива.

Он медленно удалялся от дома. Двигаясь в сторону Тарзус-стрит будто притягиваемый магнитом, он тем не менее знал, что наступит момент, когда он свернет с шоссе, хотя бы ненадолго. Сейчас он не может смотреть ей в глаза. Нет, только не сейчас.

Впереди был поворот, где он обычно съезжал с Эджвер-роуд и попадал на глухие окраины Килбурна. Но он поехал дальше. Филипп размышлял над тем, что мать сказала о Черил, и его начало злить такое простое решение неизвестной проблемы сестры. Отчим — наподобие полицейского, надзирающего за условно осужденными — избавит от всех трудностей? Филипп вспомнил, как когда-то, еще до встречи с Сентой, он увидел сестру именно здесь, как она в слезах выходила из магазина.