Генри Мортон - От Рима до Сицилии. Прогулки по Южной Италии

• Название: От Рима до Сицилии. Прогулки по Южной Италии
• Автор: Генри Мортон
• Издательство: Эксмо, Мидгард
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-26382-0, 5-91016-029-7

Генри В. Мортон возвращается к читателю с новой книгой об Италии — на сей раз об итальянском Юге. Вместе с «Прогулками по Северной Италии» и «Римом» эта книга составляет своего рода итальянскую трилогию признанного мастера, уникальную по масштабности, вдумчивую и обстоятельную, написанную характерным «мортоновским» стилем. Не случайно книги Мортона по Италии сами итальянцы рекомендуют иностранным туристам в качестве путеводителя по стране.

Приятных прогулок по Италии!

---

В Неаполе я до сих пор был лишь дважды и недолго: приезжал в 30-х годах, когда Везувий носил белый плюмаж и иногда светился ночью. Но с 1944 года у вулкана наступила передышка и плюмаж исчез, и вместе с ним для меня улетучилась большая часть его очарования. Теперь это была просто еще одна гора. В Неаполе выросло целое поколение, никогда не видавшее на фоне неба этот чудесный вопросительный знак, и только люди старшего поколения знают, как можно скучать по живописному цветению дыма и пара, которое появлялась по сто раз на дню, словно это был барометр или оракул. Люди говорили о Везувии как о живом существе. «Он сегодня очень дымит» или «Что-то он притих».

Подо мной на Виа Партенопе, улице с односторонним движением, автомобили двигались в четыре ряда. Транспортный поток не иссякает ни днем ни ночью. У Неаполя, расположенного вокруг горы, по географической причине не такие широкие дороги, как у большинства городов такого же размера, и соответственно движение достигает умопомрачительной плотности. Однако в этом нет ничего нового: изменился лишь характер скопления. В XVII столетии на дороге возникали не меньшие пробки из-за скопища портшезов и карет. Они представляли такую же опасность для современников, как и нынешние автомобили. В XVIII и XIX веках перейти через Ривьера-ди-Чиаджа и Виа Толедо было не легче, чем современную Виа Партенопе. Леди Блессингтон в записках о Неаполе 1820-х годов упомянула английского резидента Матиаса (некогда библиотекаря в Букингемском дворце). Он так боялся быть сбитым экипажем, что «застывал столбом посреди дороги, не в силах набраться храбрости и перейти через Чиаджа». Так как все его знали, возницы придерживали лошадей, чтобы он наконец решился, но «напрасно, — писала леди Блессингтон, — потому что он, дойдя до середины улицы, останавливался в ужасе перед воображаемой опасностью и кидался назад, восклицая „Господи, помилуй!“». Его дилемму разделяют и современные приезжие.

Я разработал собственную методу: подхожу к пешеходному переходу, поднимаю руку в римском приветствии, словно сердитый актер в роли Кассия, предупреждая тем самым очередного водителя, и начинаю переходить. Рука должна быть поднята решительно. Ни в коем случае нельзя ее опускать, пока не доберешься до другой стороны улицы. Нельзя позволять себе слабости, как бедный мистер Матиас. При малейшем признаке нерешительности все четыре ряда водителей, в отличие от более человечных извозчиков 1820-х годов, срываются с места. Все это напоминает сражение между волей пешехода и намерениями водителей. Впрочем, рад заметить: все не так опасно, как кажется, потому что в случае чего итальянцы нажимают на тормоза и останавливаются в футе от пешехода. Я провожал множество людей через Виа Партенопе, и все сошло благополучно: никого не потерял, хотя стоит признать, что в часы пик многие люди так и не решались пуститься в опасное приключение и оставались на тротуаре. Они смотрели в спины дорогих им людей, идущих на верную смерть.

Первое, что я видел еще до рассвета, был старый Кастель дель Ово. На фоне неба с не успевшими померкнуть ночными звездами он казался особенно мощным и грубым. Рыбаки отвязывали лодки и выходили в море. Одни вытаскивали яркие морские водоросли и выкладывали на них выловленных устриц и моллюсков, другие заходили за пределы бухты и забрасывали удочки. Я пускался в фантазии: что видел в древности на этом участке какой-нибудь греческий путешественник? То же ли самое, что и я? Разве только галеры, а не грузовые суда. Люди выходили в море засветло. Во все две тысячи лет каждый день кто-нибудь да рыбачил.

Здесь начался Неаполь. Скала, некогда остров, была местом, куда, согласно греческой легенде, было выброшено мертвое тело сирены Партенопы, после того как ее пение услышал Одиссей. Как цепко ее имя, означающее «девичье лицо», прилипло к городу! Вергилий, а следом за ним и другие поэты использовали его в своих стихах. Именем Партенопы была названа недолго просуществовавшая Неапольская партенопейская республика, основанная французами в 1799 году, а название улицы — Виа Партенопе — стало очевидным выбором для главной городской магистрали. Суда, идущие на Капри, принадлежат Партенопейской компании, что связывает остров с сиренами.

Хотя Кастель дель Ово так и не был открыт общественности, мне говорили, что этот огромный лабиринт скоро станет одной из достопримечательностей Неаполя. Ко времени издания моей книги путешественник сможет купить в кассе у ворот билет в замок. Если это произойдет — при условии, что архитекторам и реставраторам разрешат полную свободу, — мрачное нагромождение камней сделается одним из чудес Италии. О замке мало что известно. Даже тот, кто сумел получить разрешение министерства обороны и вошел на эту территорию, смутно помнит темные коридоры, длинные бараки, церковь VII века постройки, страшные темницы и мраморные колонны, по слухам, стоявшие на вилле у Лукулла за пятьдесят лет до новой эры. Лукулл построил свою виллу на морском берегу Неаполитанского залива. У него были рыбные пруды, банкетные залы, на плоской земле он разбил парки и сады. Вилла, должно быть, несколько столетий содержалась в неизменном виде. В 475 году там принимали самого загадочного гостя — мальчика по имени Ромул Август. Последнего цезаря избрали в Равенне. Не убили, но заставили отречься от престола. Вождь варваров неожиданно расчувствовался, увидев перед собой «юность, красоту и невинность». Он дал мальчику достойное обеспечение и сослал на старую виллу Лукулла. Что он там делал, и как сложилась его жизнь, неизвестно. На этом красивом месте завершилась династия императоров, управлявших Римской империей на протяжении пяти столетий.

В средние века распространилась легенда, что будто Вергилий, которого все почитали за волшебника, построил замок на яйце, стоявшем на морском дне, оттого у него такое странное название — Кастель дель Ово. Вильгельм I Сицилийский перестроил замок, а император Фридрих II расширил. Фридрих отдавал должное мощи замка и потому хранил там свои сокровища. При Роберте Мудром, в 1399 году, Джотто расписал фресками стены капеллы Спасителя, стоявшей на территории замка. От фресок сейчас не осталось и следа. Темницы замка такие же мрачные, как в лондонском Тауэре, да и события там происходили не менее трагические.

Вечером разноцветные огни освещают воды маленькой бухты. На набережную выставляют обеденные столы. Из ресторанов доносится музыка: играют на гитарах и скрипках, а сладкоголосый тенор распевает «О Sole Mio», а после хороших чаевых — «Bella Napoli». С одного судна на другое перепрыгивает, крадучись, один из портовых котов — словно белка в лесу. Рыбак отвязывает лодку и гребет куда-то, потом встает и смотрит по ходу лодки. Его движения над неподвижной водой разбивают отражение неоновых и электрических огней на маслянистые маленькие водовороты — красные, зеленые и золотые. По мере удаления лодки отражение принимает прежнюю форму. На заднем плане, словно гора или спящий левиафан, высится древний замок — Кастель дель Ово. Он закрывает собой миллион звезд. Ни разу мне не доводилось обедать в присутствии столь многочисленных призраков.

Рано утром, прогуливаясь по улице, я бросил взгляд в окно ресторана и увидел там завтракающего американца. Он ел яичницу с беконом. Во мне уже много недель копилось раздражение от так называемого «континентального завтрака», и сейчас оно дошло до критической точки. Я вошел в ресторан.

— Американский завтрак, сэр? — спросил официант.

— Можете назвать его, как хотите, — ответил я, — если только это будет яичница с беконом и тосты с джемом.

Ресторан был американским, одним из мест, куда люди главенствующей расы могут пойти, прочитать меню на родном языке и заказать еду, по которой соскучились. Все здесь, за исключением меня, были американцами. На каждом столе стояли холодная вода и апельсиновый сок. Дети ели корнфлекс со сливками, взрослые пили не европейский, а «настоящий» кофе. Здесь чувствовалась атмосфера, удаленная на тысячу миль от Италии. Тротуар здесь внезапно стал панелью, фармация — аптекой, лифт — элеватором, печенье — крекером, да и подтяжки, которые носят мужчины, тоже стали называться по-своему. Так до социальной революции чувствовали себя и английские путешественники: им казалось, что они вдыхают родной воздух.

Наслаждаясь после долгих недель настоящим завтраком, я смотрел на утренний Неаполь — на набитые битком автобусы, на продавцов цветов, опрыскивающих водой гвоздику и гладиолусы, на людей, выгуливающих породистых собак. Я заметил боксеров, мальтийских терьеров, красивого бульдога, несколько декоративных собачек и достойную, прекрасно обученную самку добермана-пинчера. Пожилой человек прошел мимо с миниатюрными белыми пуделями под мышками. Им, видимо, не позволялось смешиваться с другими собаками. У них был виноватый вид, словно они знали, что вошли в высшее общество обманным путем, и боялись, что это в любой момент обнаружат. Собачки с тоской смотрели на фонарные столбы и испытывали унижение от того, что хозяин несет их на руках.