Генри Мортон - Рим. Прогулки по Вечному городу

• Название: Рим. Прогулки по Вечному городу
• Автор: Генри Мортон
• Издательство: Эксмо, Мидгард
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-23946-7

Об этом городе без малейшего преувеличения можно сказать — он был, есть и будет; перефразируя известную песню — был, есть и останется Вечным. Тому, кто оказался в этом городе, открывается панорама мировой истории с древнейших времен и до наших дней: холмы, видевшие республику, на которую равняются современные демократии; дворцы и храмы — наследие величайшей в истории человечества империи; катакомбы первых христиан, церкви и соборы, прославившие в веках христианскую религию; монументы Нового времени и приметы сегодняшнего дня — неоновые сполохи рекламы, модернистские архитектурные проекты, автомобильные «пробки» на запруженных улицах.

---

Название «Баркачча» можно было бы перевести как «старая посудина», и этот фонтан — последнее произведение Пьетро Бернини, отца еще более знаменитого и талантливого, чем он сам, сына. Предполагается, что идея фонтана, изображающего тонущую лодку, пришла после большого наводнения на Рождество 1598 года, когда поблизости, у холма Пинчьо, в Тибре затонула баржа. Распространенная версия, что Бернини нарочно «утопил» фонтан — то есть поместил нагнетатель очень низко, — для того, чтобы он не скрывал ступеньки Испанской лестницы, неверна, так как фонтан появился здесь на целое столетие раньше лестницы. В Риме есть несколько картин XVII века, изображающих церковь Тринита деи Монти такой, какой она выглядела, пока не построили Испанскую лестницу. Помню одну, ту, что в музее палаццо Браски, и еще одну — в мемориальном музее Китса. Церковь на вершине холма когда-то стояла на краю круто обрывавшегося ущелья, заросшего деревьями, и лишь пара экипажей могла проехать одновременно по узкой кромке мимо главного входа. Удивительно наблюдать на этих старых полотнах, как архитекторы Возрождения и барокко беззаботно разбрасывают жемчужины своего творчества в грязи — очень часто к прекрасному фонтану вели грубые, немощеные дороги, пыльные летом и слякотные зимой. Сидя у фонтана «Баркачча», я увидел нечто, что, впрочем, наблюдал здесь неоднократно. Из ближайшего дома вышла девушка с большим кувшином и наполнила его из фонтана. Можно было бы подумать, что в некоторых домах нет воды. Но это вовсе не так. Просто дело в том, что вода в дома подается из акведука Марциа Пиа, а в фонтан — из знаменитого Аква Вирго, а любой современный римлянин вам скажет, как сказал бы и любой древний римлянин, что эта вода — самая вкусная в Риме. Я бросил короткий взгляд на окна дома, в котором умер Ките, и подумал, не с фонтаном ли «Баркачча» связана горькая эпитафия: «Здесь лежит тот, чье имя написано водой».

Итак, я сидел у фонтана, думая о площади Испании и об английских лордах XVIII и XIX столетий, которые имели обыкновение снимать квартиры и дворцы поблизости. Их экипажи иногда были слишком высоки для арок, во дворы им было не проехать, и они так и стояли посреди площади, бок о бок, как сейчас стоят автомобили. И любопытные зеваки ходили вокруг них кругами, рассматривая гербы на дверцах, чтобы потом сообщить приятелям, какой еще славный пэр или светская красавица прибыли в Рим.

Я прошел по Виа Кондотти — Водопроводной улице Рима — скоро она будет полна народа, а сейчас пустынна и ставни все еще скрывают витрины модных магазинов. Улица ведет через Корсо к широким, современным дорогам, проложенным вдоль Тибра. Я забрел на маленький рынок, торгующий фруктами и овощами. Он приткнулся за домами, и уже вовсю работал. Я купил там два персика и пошел дальше и добрался наконец до Тибра, спокойного и бледно-голубого в утреннем свете. Как река он печально неинтересен.

Однажды в бурный и ненастный день,
Когда Тибр гневно бился в берегах,
Сказал мне Цезарь: «Можешь ли ты, Кассий,
За мною броситься в поток ревущий,
И переплыть туда?»[3]

Мальчиком, исполняя в школьном спектакле роль Кассия, на мой взгляд, более предпочтительную, чем роль самодовольного Брута, я произносил эти строчки, представляя себе Тибр рекою шире Темзы у Лондонского моста; но в действительности эта речка разочаровывает; вероятно, разочаровывала и до того, как построили набережные. Но так сильна магия названия, что этим весенним утром я смотрел на реку с уважением и даже священным трепетом. Я шел по набережной и на противоположном берегу Тибра увидел большую полукруглую темно-красную гробницу Адриана, замок Святого Ангела, с его барочным ангелом на крыше, влагающим в ножны свой меч. Это архангел Михаил, которого, по преданию, увидел Григорий Великий в 590 году, когда вел толпу больных чумой горожан к собору Святого Петра. Три дня новый папа, неся в руках крест, водил горожан по Риму с пением «Kύριε ἐλέησον»[4] моля Господа не наказывать более жителей этой страшной болезнью. Перейдя через мост, святой Григорий взглянул на гробницу Адриана и увидел там архангела, влагающего в ножны пылающий меч, и тогда он понял, что гнев Господень улегся. Я где-то читал, что обычай говорить «Благослови тебя Господи» тому, кто только что чихнул, бытующий по всей Европе, восходит к тем древним временам. Говорят, что чума начинается с приступов чихания, и потому друзья чихающего в ужасе восклицают «Благослови тебя Господи», имея в виду, без сомнения «Помоги тебе Господи».

К этому великому памятнику ведет мост Святого Ангела, на перилах которого установлены статуи святых Петра, Павла и десять очень динамичных фигур ангелов, известных как «Breezy maniacs»[5] Бернини, хотя в действительности их изваяли его ученики. Даже в самое тихое утро, когда нет ни ветерка и можно разглядеть каждый кирпичик замка, отраженного в глади Тибра, этих ангелов словно обдувает какой-то страшный средневековый ветер.

Перейдя через мост, я смотрел на обширный кирпичный полукруг, изъеденный временем и пробитый во многих местах пушечными ядрами, — все, что осталось от мраморной гробницы, выстроенной могущественным Адрианом для себя и своей семьи; тем самым великим Адрианом, который правил в золотом веке. Вспомнив его печальное бородатое лицо — говорят, он отрастил бороду, чтобы скрыть шрам, — я подумал об Адриановом вале и представил правителя в наших холодных пределах — бросающим взгляд через продуваемые ветрами болота, на земли пиктов; или в Лондоне — наблюдающим за судами, что причаливают в Биллингсгейте. Это был один из величайших императоров-путешественников. Он побывал во всех уголках своих владений, совершив серию тщательно спланированных турне: улаживая вопросы на местах, проводя деловые встречи, предотвращая войны переговорами. И все это происходило в мире, который по сравнению с нашим кажется странно разумным.

Я был уже около собора Святого Петра и через несколько сот ярдов оказался у широкого и пышного проезда, построенного фашистским правительством во время торжеств, посвященных подписанию Латеранских соглашений в 1929 году. Именно в том году я увидел Рим впервые. Там, где сейчас широкая Виа делла Кончиллационе, был тогда чудесный муравейник старых улочек, скрывавших до последнего момента великолепие церкви и площади. Базилика являлась взору внезапно, чудесная и неожиданная. Больше никто не сможет испытать эту дрожь изумления, потому что теперь собор Святого Петра виден издалека — таков вклад архитекторов Муссолини, которые хотели как лучше. Сохранившийся на тот момент дом, где была мастерская Рафаэля, тоже снесли, чтобы устроить эту злосчастную авеню.

Неподалеку я заметил длинное здание, смотрящее на реку, с чудесным маленьким ренессансным крыльцом и восьмигранной башней. Для всякого англичанина этот уголок — одно из самых интересных мест в Риме. Это больница Святого Духа, живой потомок старого приюта, построенного королями англосаксов в VIII веке и всегда посещаемого пилигримами. Я подошел к зданию больницы, чтобы прочитать забавное название улицы, написанное на стене, — Лунготевере-ин-Сассия. Слово «Сассия», или «Саксия», напоминает о квартале саксов, который быстро разросся в этой части Рима и доходил до самых ступеней собора Святого Петра. Англичане называли свои поселения саксонским словом «burh» (а не германским «burgh»), а слово «borgo», которое до сих пор можно увидеть на табличках с названиями улиц в окрестностях Ватикана и собора Святого Петра, — его итальянский вариант. Каждый, кто переходит мост Святого Ангела, направляясь к собору Святого Петра, неизбежно вступает на территорию бывшей саксонской колонии, связывавшей Рим с Англией сто лет, до тех пор пока не родился Карл Великий.

Я подошел к собору Святого Петра, в этот ранний час уже залитому солнцем. Оно всходило слева от колоннады. Ватикан был освещен, и собор тоже; обелиск в центре площади отбрасывал длинную утреннюю тень; фонтан справа от меня встряхивал на солнце своей белой кудрявой головой, а тот, что слева, пока оставался в тени. Огромная площадь была пуста, если не считать нескольких торопящихся фигурок. Ни одного туристского автобуса. Только священнослужители поднимались по ступеням базилики, пора было готовиться к мессе. Глядя на эту церковь, мы все сразу становимся провинциалами. Я, по крайней мере, всякий раз изумленно разеваю рот, прямо как жители отдаленных провинций в имперские времена, взглянув на храм Юпитера или форум Траяна.

Вполне процветающие на вид магазины в конце улицы, торгующие Articoli Religiose[6] и Oggetti Sacri,[7] еще не открылись, и я заглянул в их витрины, полюбовался четками, медалями, папскими флагами, моделями собора Святого Петра, бронзовыми фигурками апостолов, белыми статуэтками святой Цецилии, Младенца Христа, репродукциями «Мадонны» кисти Андреа дель Сарто, изображениями папы, шествий с его участием и еще сотней других маленьких вещиц, связывающих сегодняшнего пилигрима с паломниками всех времен. Есть что-то невыразимо трогательное в таких сувенирах, знаках веры и благочестия; и я подумал, что вот все они разъедутся по миру, окажутся на разных полках и стенах, чтобы напоминать кому-то о Риме и служить доказательством того, что их хозяину довелось некоторое время дышать воздухом святости.