Джонатан Эймс - Проснитесь, сэр!

• Название: Проснитесь, сэр!
• Автор: Джонатан Эймс
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007

Читая Джонатана Эймса, невозможно удержаться от смеха. Его роман – гремучая смесь П.Г.Вудхауса и этакого американского Венички Ерофеева. Через поток сознания главного героя, молодого писателя, разгильдяя и алкоголика, проступают очертания беззащитной, домашней, очень оранжерейной и очень самобытной Америки. Это – роман-путешествие по штату Нью-Йорк, трогательный и одновременно безжалостный, очаровательный и парадоксальный…

---

Мы уже ехали мимо конторы. Видимо, здесь когда-то была огромная конюшня, теперь постройку обновили, превратив в бюрократический центр колонии. Позади нас высился особняк.

– У тех двух гуляющих вид страдальческий, Дживс, – заметил я. – Надеюсь, в Колонии Роз это исключение, а не правило. Не хочется перечить, раз уж вы говорите о моей терпимости, но они, безусловно, расстроены.

– Художники часто весьма темпераментны, сэр.

– Не слишком ли они расстроены, Дживс? Возможно справедливо будет заключить, что те двое поэты. Поэты из всех художников особенно возбудимы. У них в сердце бушует пламя, как в топке, тела разрываются от жара и внутреннего давления, хотя многие мужчины-поэты с рождения изувечены, иначе не занялись бы поэзией.

– Пожалуй, вам следует зарегистрироваться, сэр.

– Мне нужно немного времени, чтобы собраться с силами, Дживс. Я слегка нервничаю.

– Понимаю, сэр.

Возле конторы стояло несколько машин, но людей видно не было. Кругом тихо, спокойно. Лужайки, деревья, вдалеке несколько новых амбаров, возможно отведенные под мастерские художников. Я старался успокоить нервы приятными мыслями о том самом фонтане с нимфами и спросил Дживса:

– Как считаете, не найдутся ли здесь привлекательные поэтессы?

– Вполне вероятно, сэр.

– Молодые поэты еще не горят. Только когда загорятся, начнут распадаться на части.

– Очень хорошо, сэр.

– Может быть, здесь та девушка, что мне приснилась, Дживс. Замечательно было бы, правда?

– Да, сэр. В высшей степени замечательно.

– Знаете, что интересно, Дживс?

– Нет, сэр.

– Девушка из моего сна действительно сон. Понимаете?

– Да, сэр.

– Разве не интересно?

– В высшей степени, сэр.

– Ну, надеюсь, что девушка-сон здесь во сне.

– Да, сэр.

– В Колонии Роз у меня три цели, Дживс.

– Вот как, сэр?

– Во-первых, влюбиться – в девушку-сон или просто в обычную девушку. Во-вторых, воздержаться от выпивки, в-третьих, закончить роман.

– Превосходные цели, сэр.

– Хотелось бы найти Бога, но я всегда думал, что Бог любит троицу, поэтому ставить четвертую цель неразумно.

– Это вполне нормально, сэр.

– Может быть, есть обходной путь: признать поиски Бога постоянной целью, после чего она не считается. Понимаете, что я имею в виду, Дживс? Это как бы неизменная римская цифра I, а все прочее нумеруется обыкновенными цифрами 1, 2, 3. Впрочем, римская цифра вносит католический оттенок. Ну ничего. В принципе я пантеист-агностик. С одинаковым замешательством поклоняюсь многим божествам… Поэтому, Боже, если Ты слышишь, найти Тебя – моя первая цель, а если пожелаешь помочь с остальными тремя, я возражать не стану… Надеюсь, вы не против, что я молюсь в вашем присутствии, Дживс?

– Нисколько, сэр.

– Что ж, надо, пожалуй, идти в офис, хотя мне еще страшно, Дживс.

– Нечего бояться, сэр.

– Я за свое лицо боюсь, Дживс; кроме того, это колония знаменитых художников, где даже поэты похожи на сумасшедших, а я, в лучшем случае, начинающий писатель…

– Вас приняли, сэр, значит, ваш талант оценили. Просто объясните, что произошел несчастный случай, – вполне близко к истине.

– Хорошо, бросаюсь головой в воду. Не хочется, но надо. Похоже, нам на протяжении всей жизни приходится делать то, чего делать не хочется.

– Нередко возникает подобное впечатление, сэр.

– Извините меня за нытье, Дживс. Я пошел!

– Очень хорошо, сэр.

Глава 13

Меня приветствуют три добросердечные женщины. На миг возникают сомнения в здравом рассудке: то ли из-за разбитого носа, то ли из-за категорического отказа от алкоголя. Воспоминание о результатах пластической операции на носу одноклассницы в средней школе. Рассудок возвращается: здравые рассуждения об университете Брауна[38] и происхождении его названия. Маска сброшена, изрекается ложь. Знакомство с писателем Чарльзом Маррином, с которым мы вместе движемся к особняку. Мне показывают великолепные комнаты. Предложение выпить. Я вновь повторяю кое-какую ложь, уже к этому привыкая

В конторе находились три женщины, сидевшие за письменными столами, которые образовывали нечто вроде пирамиды – два в основании и третий на вершине. Можно сказать, иерархическое расположение. Все взглянули на меня.

– Дорис здесь? – спросил я. – Я Алан Блэр.

– Добро пожаловать в Колонию Роз, – провозгласила женщина на вершине, предположительно главная: солидная седовласая дама с пылающими щеками и сладкой улыбкой. – Я Дорис. Вы только посмотрите! Никто много лет не являлся сюда в пиджаке с галстуком…

После этого она меня представила двум другим дамам, Барбаре и Сью, которые пробормотали что-то приветственное. Барбара была довольно стара – где-то за семьдесят, – с седыми волосами; Сью довольно молода, немного за двадцать, рыжая, миловидная; возможно, интерн медицинского колледжа.

Все три женщины источали приветливость, радость, хотя в Дорис чувствовались строгость и властность. Помощница директора подошла ко мне, крепко пожала руку, указала на кресло у своего стола.

– Доктор Хиббен уехал на несколько дней, – сообщила она. – Обычно он тепло встречает и устраивает новичков, но вы с ним познакомитесь только по возвращении.

– Кто такой доктор Хиббен?

– Наш директор, – ответила Дорис с улыбкой, хоть мне это совсем не понравилось: доктор!

– Какова его специальность? – уточнил я, на миг усомнившись в своем здравомыслии. Может быть, здесь, в конце концов, все-таки сумасшедший дом, ошибочно принятый за художественную колонию? Если так, то возникло некое двойное безумие: безумно принять художественную колонию за сумасшедший дом и не менее безумно быть принятым в сумасшедший дом!

Дорис не ответила на вопрос о специальности доктора Хиббена, деловито отыскивая что-то на письменном столе. Мысли неслись галопом. Наверняка сумасшедший дом. Директор – врач, на территории слишком тихо и мирно, сплошная идиллия, очень полезная для нервов. Двое, с которыми я столкнулся на подъездной дорожке, вовсе не поэты, а пациенты, чего я как раз и боялся. Конечно, может быть, и поэты, попавшие в пациенты, поскольку история душевнобольных поэтов примечательно долгая. Однако теперь они пациенты!

Как же это случилось? Как я мог попасть в сумасшедший дом? Подал заявку в мрачном январе, находясь в жуткой депрессии, когда голова еще не прояснилась, когда в жизнь мою не вошел еще Дживс и чек на двести пятьдесят тысяч долларов. Неужели я подал заявку в мнимую колонию, а на самом деле просил помощи в частной элитной психушке? Даже не понимая, что обращаюсь за помощью, в полном умственном помрачении и тумане? И теперь для меня приготовили койку, вычеркнув из списка ожидающих?

– Извините. – Дорис протянула мне бланк, который искала. – Не имею права заполнять карту своей рукой. Что вы спрашивали? Какая специальность у доктора Хиббена?

– Да, – шепнул я, разглядывая протянутую бумагу: медицинская карта! Сам загнал себя в ловушку!

– Доктор Хиббен специалист в истории искусства, – добродушно ответила Дорис. – Долго работал в Брауне, теперь мы его заполучили.

– Ах да, – сказал я, чувствуя, что здравомыслие моментально вернулось, помрачение было временным, что весьма полезно при самоубийстве, но в других ситуациях не имеет практической ценности. Слава богу, я не в сумасшедшем доме! Человек со степенью доктора искусствоведения может возглавлять только художественную колонию, а вовсе не психушку. Но почему на меня, пусть всего на секунду, нахлынули сомнения? Что сбило с толку?

Я понимал, что надо успокоиться, держаться непринужденно и не волноваться, если мои суждения окажутся ошибочными. Я не принимал спиртного лишь двадцать четыре часа и, возможно, был пьян без трясучки. Конечно, деформация носа определенно влияет на восприятие реальности, по крайней мере по мнению некоторых психиатров девятнадцатого века, считавших, что структура носа определяет психическое состояние; по-моему, вполне обоснованно, иначе зачем стольким людям переделывать нос. Слишком крупные носы давят на психику, а когда они укорочены, психологически – или хоть косметически – им становится лучше.

Я наблюдал за подобной психологической перестройкой на примере девочки, с которой учился в средней школе. Она была блондинкой с хорошей фигурой, но имела катастрофически огромный нос. Подвергалась остракизму, друзей у нее не было. Однажды летом ее родители решились на пластическую операцию. Вернувшись в школу, мы даже не знали, как с ней теперь держаться. Потом один футболист пригласил ее погулять. У нее вдруг появились друзья. Она стала «клевой» девчонкой. Ее считали красивой, хорошенькой, но я видел в глазах прежний взгляд обезображенной девочки с проблеском страха, как бы все это у нее не отняли. К концу года этот взгляд почти исчез, но след остался. Тем не менее психологически она себя чувствовала гораздо лучше. С укороченным носом и своими прочими атрибутами часто приобретала поклонников, со временем вышла замуж, забеременела, что является целью почти каждой девушки из среднего класса, обучавшейся в средней школе штата Нью-Джерси. Однако у всех ее детей были большие носы. От себя не уйдешь. Муж наверняка удивлялся, откуда у детей такие носы. Возможно, брак распался. Может быть, он заподозрил измену. Она не могла сказать ему правду: «Я была безобразной».