Феликс Кандель - Врата исхода нашего (девять страниц истории)

• Название: Врата исхода нашего (девять страниц истории)
• Автор: Феликс Кандель
• Издательство: Effect Publications
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1980

---

Познакомьтесь:

Владимир Израилевич Рабинович — русский.

Семен Маркович Раппопорт — молдаванин.

Илья Соломонович Лившиц — узбек.

Да еще отсутствие культуры своей, школ своих, родной речи — очень способствует ассимиляции. Историю свою не знаем. Героев своих не помним. Не слыхали о могуществе и унижениях, о взлетах и падениях народа своего, чтобы на примере предков не совершать новые ошибки, за которые уже пришлось расплачиваться предыдущим поколениям.

Темные мы, евреи, нелюбопытные, безразличные к прошлому, своему, не осмыслившие настоящее, равнодушные к будущему…

И число знающих родной язык — 17 процентов по переписи!

Ниже ни у кого нет, ни у одной национальности.

Ниже уж и некуда…

Сколько стран на свете имеют не больше населения, — Албания, Иордания, Лаос, Монголия, Либерия, Ливия, Мавритания, Панама, Никарагуа, Парагвай, — а культура своя, и язык свой, и школы, и книги-газеты с журналами…

А тут на два миллиона с лишком — тихий разъездной ансамбль да, порой, пара скромных певиц. Да и на это не очень-то уж и ходят. Отвыкли…

«Из ничего не выйдет ничего».

9

И вот!..

И вдруг!!..

Через годы годов!!!..

— Вы слыхали? Нет, вы слыхали про это? Евреи, вы слыхали или как?!

— Слыхали, конечно, слыхали. А про что?

— Как про что? Как про что?.. Еврейский ансамбль играет «Заколдованного портного»!

— И что из этого?

— Из этого? Ну знаете… Вы когда последний раз были в еврейском театре?

— Я? В последний раз я в него не попал.

— Не было уже билетов?

— Не было уже театра.

— Ну, вот! Что же вы стоите? Бегите скорей! Смотрите скорей! А то…

— Что «то»?

— Я знаю?! Могут закрыть.

— Там есть за что закрывать?

— Ничего там нету. Но кому это помогало?

— Тоже верно. А где они играют?

— Где они играют? Куда их пустят, там они и играют. Вчера — в клубе, сегодня — в концертном зале.

— В концертном зале? Первый раз слышу. А что там постоянно, в этом зале?

— Постоянно там выступает театр. Цыганский театр.

— Цыгане — постоянно?

— Ну, да. Постоянно там — цыгане.

— Дожили! Цыгане постоянно, а евреи — кочуют…

10

«Избрал ты нас — и обрек ты нас на жизнь в Злодеевке, в тесноте и в духоте. И дал нам — и отпустил же ты нам, Господи, горестей и болячек, нищеты и лихоманки — по милости твоей великой — ой-ой-ой…»

Шолом-Алейхем, «Заколдованный портной».

Публика появляется рано. За час, за полтора до начала.

Первыми приходят самые пугливые.

Самые пугливые — самые нетерпеливые.

Гуляют по улице парами, мимо подъезда проходят деловито, не глядя, будто оказались здесь случайно, сходятся-расходятся, косятся по сторонам, чтобы все высмотреть-выглядеть, а при случае — удрать вовремя. Но тихо вокруг, спокойно, не опасно, вроде, и смелеют пугливые, и оглядывают друг друга, как после долгого перерыва, после тяжелой болезни, и разговаривают глазами:

— Вы живы?

— Мы живы.

— А вы?

— И мы живы.

— И мы, и мы!..

— Живы, евреи, живы!!!

Потом открываются двери, и зрители торопливо проскальзывают внутрь, в помещение, подальше от любопытствующих посторонних взглядов. По фойе ходят чинно, по кругу, ужасаются молча и привычно:

— Сколько евреев! Ах, сколько евреев в одном месте! А это можно? Это разрешается? Погладят за это по головке или не погладят?..

Звенит первый звонок, и все усаживаются на места, и поджимают локти, и поджимают губы, и косятся на случайных соседей по сторонам:

— Это еще что за тип?

— Черненький…

— Носатый…

— Плешивый…

— Бородатый…

— Ну и зал! Ну и зритель! Ну и народ!! Сбежать бы, пока не поздно… Но поздно. Уже поздно…

11

«…без пальца и кукиша не покажешь…»

Выходит на сцену Шимен-Эле, портной из Злодеевки: «заплатных дел мастер», «гол да весел», «чем беднее, тем веселее, чем голоднее, тем песня звонче».

Выходит следом его жена, Ципе-Бейле-Рейза: «казак-баба!»

Выходит Додя, шинкарь, которому нехватает «разве что головной боли».

Выходит Хаим-Хоне Разумник: учитель, «большой дурак».

Выходит его жена, Теме-Гитл Молчальница: «слов-девять коробов».

Выходит коза, козочка-коза, певунья, каких свет не видывал. «Шутка ли, коза!.. Даже в талмуде сказано:

«Каждому еврею положена своя доля…» — то-есть каждый еврей должен иметь козу»…

И вот уже начинается спектакль. Грустный и вевеселый, реальный и фантастический. О местечках Злодеевке и Козодоевке, о портном-неудачнике, о козе-оборотне, которая где угодно коза, а у нашего бедняка — не коза, а козел. Играется, может быть, самая печальная история, рассказанная Шолом-Алейхемом, о призрачном еврейском счастье, которое не давалось в руки, о мечтах, которые не сбывались, о горе, которое вечно бродило рядом, выискивало себе очередную жертву и наткнулось, наконец, на бедолагу-портного и его семью.

«Ох, горе, горе тебе, Ципе-Бейле-Рейза!»

Идет премьерный спектакль. «Заколдованный портной» в заколдованном театре.

Будто злой колдун превратил актеров в преждевременных стариков. Глаза горят, а ноги не слушаются. Песня рвется из груди, а дыхания нехватает. Задыхаются, утираются платками, но все равно играют. Весело. Отчаянно. Играют старики! Играют те, кто остался от некогда знаменитого Московского государственного еврейского театра.

«За что причинил ты зло народу сему?»

Играют старики. Дедушки и бабушки. Больные и усталые. Напуганные еще теми временами, замороженные еще тем страхом, не отогревшиеся за эти десятилетия. Кому к шестидесяти, а кому и под семьдесят. Жадные на роли, на спектакли, на репетиции. Они не могут больше ждать. У них нет лишнего времени. Песочные часы жизни дважды не перевернешь.

Они не доиграли свое, они не доплясали, не растратили силы свои на сцене. Им, актерам, недоплатили в жизни цветов и аплодисментов, гастролей и хвалебных статей.

И выбегают они, старые, на вызовы, выбегают, задыхаясь, еще и еще, и пьют жадными, торопливыми глотками горячий воздух успеха, пьют и никак не могут напиться, и неохотно уходят домой, ждут — не дождутся нового спектакля.

«Начав падать, не остановишься…»

12

«Не смотри в стакан, а смотри в бутылку…»

Играют старики.

Идет спектакль.

Веселый. Красочный. С песнями-плясками.

Спектакль — чудо. Спектакль — вызов времени. Спектакль — цветком из-под тяжеленной каменной глыбы.

А зрители? Что же случилось со зрителями?

Поначалу робкие, поначалу настороженные, будто ожидающие начальственного окрика: «Как посмели? Кто разрешил? Прекратить безобразие!»

Поначалу недоверчивые, поначалу заторможенные, для лояльности понавесившие на пиджаки орденские планки, будто собравшиеся в запретном месте на запретное зрелище.

Кто знает, чем это кончится?!..

Но вот музыканты ударили по струнам, заиграли знакомое, радостное, неунывное, давно не слышанное, давно, вроде, позабытое, но ощущаемое всегда, внутри себя, внутри каждого, бережно сберегаемое от чужих рук. И пошел по сцене, пританцовывая, бедолага-портной Шимен-Эле, и взорвался зал аплодисментами.

Кривитесь, завзятые театралы! Сравнивайте, знатоки! Вспоминайте лучшие спектакли лучших времен! Мы, нынешние, ничего не видели. Нам, теперешним, откровение это, изумление и восторг!

И вздрогнули от первых тактов черненькие. И запрыгали носатые. Зашумели плешивые. Захлопали в ладони бородатые…

Объединился зал!

Редкое ощущение. Мало испытанное. Можно сказать, почти ни разу за всю нашу жизнь. Видно, не зря страдали актеры. Не зря мучались. Не зря тратят теперь щедро, без остатка, малые силы свои.

И заулыбались зрители, и соприкоснулись локтями со случайными соседями, и с удовольствием оглядели зашумевшие ряды. Какие же мы все симпатичные: и черненькие, и носатые! Какие родственно одинаковые: и бородатые, и плешивые! Одно слово — евреи!

13

Одинаковые?!

Совсем мы не одинаковые.

Сегодня мы разобщены, раздроблены, разодраны противоречиями. Сегодня мы не согласны друг с другом. Больше того: мы не согласны сами с собой…

Вот со скрипом приоткрылись, казалось, навек закрытые двери, и злой, продувной сквозняк просвистел над ухом кондукторским свистком, вызвал раздражение, нетерпение и озноб. Одним на радость, другим на горе, третьим на вечное нерешительное раздвоение. И кому-то уже неуютно, непривычно на свежем воздухе после усыпляющей духоты закрытого помещения. И кому-то уже не хватает этой малой порции, чтобы вздохнуть полной грудью через широко распахнутую дверь.