Сергей Разбоев - Воспитанник Шао.Том 1

• Название: Воспитанник Шао.Том 1
• Автор: Сергей Разбоев
• Жанр: Триллер
• ISBN: 5-7462-0001-8

"Воспитанник Шао" Сергея Разбоева — великолепный триллер о тайном боевом обществе монастыря Шаолинь — "Белый Лотос".

"Воспитанник Шао" является первой частью трилогии "Безумие истины".

---

Внимание монахов незаметно переместилось с поникшего Споуна на уверенного Маккинроя. Их пронзительные глазки недобро ощупывали эксперта.

— На что вам русский? — продолжал настаивать Маккинрой. — Научите вы его, вырастет он и растворится в толпе, ничего не показав и никому в жизни не послужив. Не изведав ни радости, ни печали, ни простого житейского удовлетворения.

Глазки монахов тускло отсвечивали на каждое слово.

— Мистер Маккинрой, у каждого свое понятие счастья и сущности жизни. Мне, как человеку немало пожившему и много передумавшему, искренне жаль вас. Ваша плотская слабость, которая со временем переходит во вредную для общества болезнь безмерного удовлетворения никчемной плоти, мешает не только совершенствованию человека, но и сдерживает эволюцию общества в целом. Поэтому мне, даже при желании, трудно помочь вам, так как в руки растления и общего упадка своих воспитанников давать я не намерен.

— Расчетливо сказано, но не доказано. И все же зачем он вам? Пустой балласт. Не лучше ли деньги?

Кто знает, не будут ли ваши ученики в будущем вашими же врагами. А это, признайтесь, нередкое явление в ваших странах.

— Мистер, вы претендуете на неплохое знание внутренней действительности.

Эксперт деликатно кивнул.

— Вы живете затворной жизнью и, наверное, потому думаете, что знание местной действительности ведомо только вам. Жизнь не утаишь. Все, что когда-то представляло привилегию немногих, постепенно является перед взором мировой общественности.

До этого отрешенный сквозной взгляд настоятеля, прощупывавший пространство за спиной американца, переместился на эксперта. Последнее резюме, видно, его очень заинтересовало. И оно точно передавало не случайный интерес иностранцев.

Рядом сидящие тоже настроились, глубоко перебирая услышанное. Только Ван, сидевший немного поодаль, в стороне, продолжал безучастно покачиваться. Мозолистые костяшки пальцев монотонно постукивали по утрамбованной земле.

Настоятель медленно обвел взглядом младших офицеров. По их сонным рожам определил: они непричастны к словам Маккинроя.

— Тот мальчик, которого вы так назойливо запрашиваете, предлагая нереальные для нас суммы, не может быть переведен в другое место по существенным причинам. Одна из них та, чти он не пригоден к жизни за стенами святилища, незнаком с нею. Второе: он подрастающая гордость монастыря. Готовится к соревнованиям среди молодых. Мы не можем уступать свои позиции.

Настоятель показал рукой на сидящих схимников. Те согласно кивнули.

— Они изъездили весь Китай, присутствовали на многих соревнованиях. Несмотря на то, что наш опекун будет самым молодым среди участников, он выиграет. Для каждой школы самый настоящий и действенный дивиденд — это чемпион, живущий в ее стенах.

Маккинрой был есь внимание. И теперь готов был к новой атаке. Похоже, нащупано уязвимое место у монахов.

Он учтиво, с оттенком укора, галантно заговорил:

— Насколько мне известно, господа, китайцы не допустят к внутренним соревнованиям представителей иной расы. Уважаемый Дэ и вы, господа служители, не мне напоминать то, что вы прекрасно знаете и без мои. Я заинтригован ваших парнем, и не будет угодничеством, если скажу, что я на его стороне. Так вот, разрешите мне предупредить от своего имени, что в дальнейшем жизнь юноши может оказаться под угрозой. Прошу прощения за некоторую указуемость, но Америка здесь уже ни при чем. Это ваш устоявшийся внутренний порядок. Русский не будет допущен к соревнованиям. Он у вас враг под номером один. Я сторонний наблюдатель, и то никогда нe решился бы ни подобный шаг. К трону Поднебесной патриархи Китая никогда не допустят мастера иной ноциональности, какими словами ни прикрывайся, и будь он семи и пядей во лбу.

Глаза монахов сузились до лезвия бритвы. От неподвижных лиц веяло холодом и скрытой угрозой.

Маккинрой был атакующей стороной. Он старался найти в них тень растерянности, замешательства. Понимал, что загоняет в угол, надеялся выявить на сухих лицах смущение, растерянность. Но те холодно буравили зрачками пространство, вбирая в себя сказанное американцем.

— Я знаю, много препятствий на нашем пути, но верую: разум возьмет верх, — также спокойно, как и сидел, изрек настоятель.

— Когда-нибудь, но не сейчас и не в ближайшее время, — примирительно согласился Маккинрой. Он видел: настоятелю нечем крыть. — При нынешнем нелегком материальном положении Китая деньги, предлагаемые вам, — очень сильное подспорье.

— Для вас деньги все. Для нас же искуснейший боец значит много больше. Наши традиции — наша жизнь.

— Но он еще в стадии обучения, — нетерпеливо, как бы сердясь на служителей, словно на упрямых мальчишек, информировал эксперт.

— В конечной стадии, — с прежней невозмутимостью уточнил настоятель.

— Хорошо, почтенный Дэ, вы упорны, непонятны. Семьсот тысяч за молодого, неискушенного в жизни парнишку. А? Семьсот тысяч! Какие значительные перспективы открываются у вас в будущем. Каких высот может достигнуть ваша обитель. А у нас он будет только агентом, связным. И то недолго.

— А у меня он будет чемпионом, — не унимался в своей идее монах.

— Наивность. Простая наивность. Необоснованная, неподтвержденная. В мире можно быть чемпионом, но только не в Китае. Вы его изначально обрекаете на гибель. Поймите, уважаемый Дэ: у вас же холодная голова, трезвый ум. Не той крови он. Не той. Разум здесь не совладает с предрассудками. Шовинизм вашей страны не менее, чем в Германии. А то, что испокон веков является монополией только Китая, ни под каким предлогом и никогда еще добровольно не отдавалось. И это уже ваша исконная черта.

— Не напоминайте мне, пожалуйста, негативные штрихи моей страны. Они не всегда будут доминировать в жизни, — холод начинал сквозить в слове настоятеля.

— Простите, почтенный отец, это у меня от того, что за мальчишку я начинаю просить, как за своего подопечного. Кому, как не вам, знать положение, бытующее в ваших провинциях.

Сейчас уже настоятель подозрительно косил на эксперта.

— Послушать вас, получается, что я толкаю своего воспитанника на гибель. А вы, его защитник, всячески пытаетесь воспрепятствовать нашему роковому шагу.

— Да-да, господин настоятель, выходит, так оно и получается. Даже преступники предпочитают охотно отсиживать свое, чем попадать под нейтрализацию своих дружков или противников.

Глаза настоятеля снова безучастны.

— Отметьте, мне шестьдесят шестой год. О чем могут думать в уединении люди моего возраста, размышляя над жизнью? Фактически это растянутая граница предела активной человеческой жизни. Пусть человек проживет еще двести, двести пятьдесят лет, но он уже никогда не будет строить долгосрочных планов. Надеюсь, вам понятно, что в таком возрасте, в любой достопочтимый момент бытия и по различным, часто не зависящим от нас причинам, человек очень легко отходит в мир иной. Не так ли, мистер Маккинрой?

— Так, тем более, что не каждый надеется дожить не то что до названных вами годов, но и просто до преклонного возраста. Но мне становится понятно ваше лирическое отступление.

— Ну, не столько лирическое, сколько прозаическое, — голос служителя стал растянутым, усыпляющим. — Мне шестьдесят шесть — черта, черта, от которой все чаще холодок темноты сжимает сознание. А ведь прикинуть: всего лишь шестьдесят шесть. Как неуловимо, странно устроено подсознание человека. Что приостанавливает мерное, удовлетворенное течение жизни? Какие сигналы исходят, предупреждая, что близка твоя преломная черта, отделяющая счастье бытия от вечного покоя. Неужели разум подает сигналы, чтобы ты поспешил, если еще не все сделал в своей жизни, неужели он кричит внутренней сутью, вызывая тебя к действию, не позволяя транжирить попусту oтпущенное тебе время. И это при всем том, что по своим возможностям живое существо может жить не менее двухсот лет. Не менее. Как мы нерасчетливо мнем и треплем нашу жизнь в буйной молодости, глядим свысока вдаль, которой боимся, не принуждая себя дорожить настоящим. Потом одинаково скорбим, что дни иссякают и что не продлится век наш более, чем у других. Приходит время и каждый, кто чем-то серьезно был занят в жизни, делает аккордный шаг в своем бытии. Да, я посвятил свою жизнь изучению и совершенствованию системы У-шу. Как патриарх наш, который не присутствует сегодня, и как славный Ван, который кроме всего прочего достиг уважительных побед. Одновременно готовил учеников-последователей. Почему в нашем монастыре только сироты? Только с одной целью дальнейшего развития искусства единоборства. Политика, так полонившая души людей, авантюризм, интриганство, с помощью которого добиваются для себя в жизни многих привилегий, у нас исключены. Большая общая цель не оставляет поводов для низменных вожделений. Люди отошли от зверей тогда, когда им мало стало быть просто сытыми. Нелегко пятнадцать лет учить и воспитывать человека. Ребят, которые не выдерживают, не усваивают нашу науку, мы отсылаем в родственные монастыри. Сирот больше некуда девать. Не могу сейчас ответить, почему судьба уготовила именно его. Не китайского, скажем, маньчжурского или пусть корейского происхождения. Но, как видите, мне шестьдесят шесть. Смогу ли я, хватит ли мне времени, да и встречу ли другого способного ребенка. Второй раз выложить душу не дано никому. Да и кто знает, на каком слове остановится моя молитва.