Николай Никандров - Диктатор Пётр

• Название: Диктатор Пётр
• Автор: Николай Никандров
• Жанр: Современная проза

Творчество Н.Никандрова не укладывается в привычные рамки. Грубостью, шаржированностью образов он взрывал изысканную атмосферу Серебряного века. Экспрессивные элементы в его стиле возникли задолго до появления экспрессионизма как литературного направления. Бескомпромиссность, жесткость, нелицеприятность его критики звучала диссонансом даже в острых спорах 20-х годов. А беспощадное осмеяние демагогии, ханжества, лицемерия, бездушности советской системы были осмотрительно приостановлены бдительной цензурой последующих десятилетий.

Собранные вместе в сборнике «Путь к женщине» его роман, повести и рассказы позволяют говорить о Н.Никандрове как о ярчайшем сатирике новейшего времени.

---

Тетя Надя еще немного подумала и махнула рукой.

– Ну, хорошо…– произнесла она растроганно.– Уговорили… Ну, спасибо вам… Всем спасибо… Да-а… Вот этого в Москве уже нет, такого гостеприимства… Там это уже вывелось… А жаль…

– Только не в комнатах!..– неожиданно испортил красивую картину радушного гостеприимства Петр своим злым, раздражительным стоном.– Пусть ночуют в кухне!.. Только не на кроватях!.. Пусть спят на полу!.. Вы думаете, мало на них после дороги сыпнотифозных вшей!.. У нас денег нет лечиться!.. Пон-няли?

Тетка переконфузилась, покраснела, внимательно посмотрела на свою грудь, бока, руки…

– На нас-то насекомых нет,– произнесла она трудно, пробуя улыбнуться.

– Знаем мы!..– отозвался Петр злобно.– На мне тоже не было, а вот лежу!..

– Что ж,– сказала тетка растерянно и с попыткой все обратить в шутку.– Мы можем и в кухне, и на полу. Мы люди дорожные.

– Чтобы я, да положила тетю Надю в кухне и на полу! – разъяренно вступилась за тетку Ольга.– Да ни за что! Да никогда! Тетя Надя такая хорошая, мы тетю Надю так любим, мы тете Наде так рады, мы тетю Надю насилу дождались, и вдруг положить ее в кухне, на полу! Ни за что! У тети Нади ничего не может быть, я тетю Надю не боюсь, я тетю Надю положу на свою постель, и если я заражусь, то это будет мое дело!..

– Го-го-го!..– бессильно закрутил головой Петр на подушке и истерически провизжал через силу: – Опять!.. Опять понесла!.. Опять женский, слишком женский ум!.. Пойми же, наконец, что тут не ты одна!.. Тут семья!.. По-ня-ла?

– Поняли, поняли, все поняли,– отвечала за Ольгу мать Петра, стараясь как-нибудь замять некрасивую историю.– И ты, пожалуйста, не кричи: здесь глухих нет! – прибавила она строго, на правах матери.

– Я не то что кричать!..– пискливо угрожал Петр, как сильно пьяный, быстро ослабевая.– Я уже сам не знаю, что скоро буду делать с вами, раз сами вы ничего не понимаете!.. Как маленькие, как маленькие!..

Бабушка, наблюдая за больным, сделала всем знак молчать и сама замолчала.

И через минуту уже послышалось сонное сипение больного.

В конце концов потихоньку от Петра порешили, что тетя Надя ляжет в первой комнате, на кровати Ольги, а Жан устроится на галерее, на сдвинутых вместе сундуках.

– Тетя Надя хорошая, у тети Нади ничего не может быть,– еще много раз повторяла вполголоса Ольга, сильно взволнованная…

V

Сидя в кресле и беседуя с Марфой Игнатьевной об общих московских друзьях и знакомых, тетя Надя вдруг испуганно содрогнулась.

– Я замечаю,– заговорила она с чувством глубокой обиды,– я уже давно замечаю, что ты, Марфинька, совсем не слушаешь меня, а вместо этого как-то странно приглядываешься ко мне, к моей шее, вот к этому месту, пониже уха. Скажи, разве там что-нибудь ползет?

И она повернулась тем местом шеи к своей собеседнице.

– Нет, нет… Так… Ничего особенного там нет…– смутилась бабушка, а сама опять уставилась в подозрительное пятнышко.– Ты не должна на нас обижаться, Наденька, но мы тут в Крыму так напуганы сыпным тифом, что мне всякий раз, как я взгляну на тебя, кажется, что по твоей шее пониже уха ползет крупная вошь, а на самом деле там у тебя такая родинка.

Дети обрадовались, засмеялись, вскочили и бросились смотреть на родинку.

– Родинка, как вошь,– с удовольствием отмечали они.

Москвичка тоже облегченно засмеялась и сделала попытку продолжать прерванную беседу. Но разговор уже не ладился, так как с этой минуты все занялись исключительно тем, что начали более откровенно приглядываться к телу и платью друг друга.

– Стойте – стойте, сидите так, не шевелитесь!.. Ан нет, ошибся, ничего нет, значит, это мне показалось, думал: она!

– А ну-ка, станьте к свету, что это у вас там черненькое такое?

– Черненькое не страшно, желтенькое страшно.

Вася был уверен, что он раньше Нюни что-нибудь на ком-нибудь поймает; Нюня была убеждена в обратном, то есть что она раньше. А дело от этого только выигрывало: оба они старались друг перед другом изо всех сил, присматривались к пятнышкам на теле, у себя и у других, прощупывали оборки и швы платьев, своих и чужих, и весело покрикивали при этом:

– Ну, эй, вы, кто там есть, выходите!

– Дети!..– с перекосившим его лицо ужасом возгласил вдруг Петр, приподнявшись на локте с постели: – Дети!.. Объявляю!.. Кто поймает на московских гостях вошь, тот получит пол-ложки сахару к чаю!.. По-ня-ли?

– Дядя Петя, за каждую по пол-ложки?

– За каждую!..

– За живую?

– За живую!..

– Кто будет платить?

– Я!..

– А когда?

– Когда поймаете!..

Петр задыхался от волнения и дальше не мог говорить, а через минуту впал в обморочное состояние.

Обещание премии удесятерило старание детей. Однако зрение их скоро притупилось и стало галлюцинировать.

– Есть! – радостно и испуганно вскричала Нюня, замерев на месте, за спиной москвички.– Есть! Нашла! Вижу! Живая! Самая сыпнячая? Ишь, проклятая, сидит, глядит! Взять? Снять? Дать? Или сами возьмете?

Все вскочили с мест и осторожно подошли к креслу приезжей. А приезжая сидела в том же положении, в каком ее застало оповещение Нюни: окаменевшая, с остановившимися глазами, скованная по рукам и ногам чувством ужаса.

– Возьмите! – деревянным голосом произнесла гостья, боясь шевельнуться.– Снимите!

– Где? Где? – щурили глаза и бабушка, и Ольга, и Вася, на всякий случай держась поодаль и вытягивая вперед одни головы.

- Вон она, вон! – указывала Нюня счастливым лицом.– Ползет!!! – вдруг вскричала она диким голосом и затопала ногами на месте, как бы бессильная остановить уползающее насекомое.

Все шарахнулись в стороны и тотчас же снова стали приближаться к креслу с дорогой гостьей.

– Да ты сними ее,– мужественным голосом посоветовал Вася сестренке и побледнел от страха.

– Да! – окрысилась Нюня злобно.– Как же! Сними-ка сам!

– И сниму! – сказал Вася и почувствовал, как у него задрожали коленки и как все перед ним заволоклось туманом.– Мне это ничего не стоит.

И одним махом, как проглатывают касторку, он двумя пальцами захватил с заледеневшего плеча москвички микроскопически малый предмет.

– Руками! Он руками! – понеслись со всех сторон крики, как на пожаре, когда какой-нибудь смельчак бросается в самый огонь спасать ребенка.– Он с ума сошел! Она ведь заразная! Он хотя бы бумажкой!

– Ниточка,– с улыбкой доктора, не боящегося смерти, произнес Вася, разглядывая на своей ладони, как на оперативном столике, страшную находку.– Такая ниточка, как вошь.

И он с каждой минутой принимал все более неустрашимый вид. Плечи его и голова так и ломились назад от сознания собственной великой силы. А голос приобрел какой-то сладкий покровительственный тон.

Старшие, разобрав, в чем дело, облегченно вздохнули, расправили спины, заняли свои места.

– Тетя Надя хорошая, у тети Нади ничего не может быть,– опять затвердила Ольга.

– Как вы меня напугали!..– замогильным голосом заговорила тетя Надя, все еще не двигая ни одним членом, как загипсованная.– Как вы меня напугали!.. Кажется, никогда в жизни я так ни от чего не пугалась, как сейчас!.. Как это вредно может отразиться на моем сердце!.. И сама я никогда не придала бы этому такого большого значения, если бы даже и нашла на себе насекомое, а это вы навели на меня такой страх, вы, вы!.. И чего я так испугалась?.. Уфф…

– Это все противная Нюнька,– сказала Ольга и поискала глазами девочку.– Глупая ты!.. Зачем ты сочинила, что она ползет? Разве ниточка, ворсинка от материи, может ползти?

– Я не сочинила,– протянула плаксиво в нос Нюня и опустила лицо, как наказанная.– Мне так показалось.

– Это ей со страху,– снисходительно улыбнулся в ее сторону одним уголком рта Вася.

– А Вася-то ваш какой молодец! – вспоминала москвичка.– Вася-то!

Вася герой! Пусть теперь московская богачка попробует оставить его без подарка! Тогда она увидит, что он ей сделает!

– Я ничего не боюсь,– возбужденно, как в чаду, не отдавая себе отчета в том, что говорит, рекомендовался Вася москвичке.– Я все могу! Я и тарантулов в руки беру и гадюк! Ночью один пойду на кладбище, опущусь в любой склеп и просплю до утра на гробу со свежим покойником!

– Довольно хвастать! – прикрикнула на него мать и отстранила его рукой, как вещь, на задний план.– Расхвастался!

– Я правду говорю! – оправдывался мальчик с горящими ушами.– Я могу это доказать!

– Поймали? – очнувшись, застонал из своего угла расслабленным голосом Петр.– Убили?.. А руки потом хорошо вымыли?.. С мылом?.. А потом посмотрели, нет ли там еще?.. Может, там, у тетки на плече, их целое гнездо!.. Поняли?

Английское королевское лицо тетки густо вспыхнуло.

– Что он говорит! – не сразу нашлась она, что отвечать, и едва не заплакала.– Что он говорит, этот невозможный человек! – поднимала она и поднимала голос и сосредоточенно слушала себя.– У меня на плече целое гнездо насекомых! Вот что значит больной человек, вот что значит не сознает, что говорит! Да-а, теперь-то я вижу, как вам с ним должно быть тяжело, да-а…