Евгения Иванова - ЧиЖ. Чуковский и Жаботинский

• Название: ЧиЖ. Чуковский и Жаботинский
• Автор: Евгения Иванова
• Издательство: Мосты культуры - Гешарим
• Жанр: Критика
• Год: 2005
• ISBN: 5-993273-191-5

В книге собраны материалы, освещающие разные этапы отношений писателя Корнея Чуковского (1882–1969) и идеолога сионизма Владимира (3еева) Жаботинского (1880–1940).

Впервые публикуются письма Жаботинского к Чуковскому, полицейские донесения, статьи из малодоступной периодики тех лет и материалы начатой Чуковским полемики «Евреи и русская литература», в которую включились также В. В. Розанов, Н. А. Тэффи и другие.

Эта история отношений Чуковского и Жаботинского, прослеживаемая как по их сочинениям, так и по свидетельствам современников, открывает новые, интереснейшие страницы в биографии этих незаурядных людей.

---

Впрочем, все это азбучные истины, которые имеются в учебнике. Но «русские» евреи не дошли даже до понимания того, что значит «понимать». Известно, что для еврея достаточно «понимать, как плавают».

А. Горнфельд. Из статьи «Чуковский»[166]

<…> О статье Чуковского — «Евреи и русская литература» я могу только упомянуть мимоходом. Чуковский достаточно наказан за нее похвалами «Нового времени». Против тезиса — но чрезвычайно углубленного и усложненного — я, пожалуй, ничего не имел бы; здесь есть нечто подлежащее изучению. Но именно ни изучения, ни углубления, ни усложнений у Чуковского нет здесь ни следа: какой-то вихрь произвольных утверждений, противоречий, пустых словечек; ни тени представления о сложности возбужденных вопросов; выводы громадной важности из пустячков. Достаточно напомнить, что Чуковский здесь отождествляет расу — продукт естества, и нацию, создание культурного развития, которое теорией Чуковского сводится попросту к случке. «Чтобы понять Достоевского, вам нужно вернуться назад на десять веков» — это еврею, который вырос и воспитался на русской литературе, который умеет думать только на русском языке. А вот сам Чуковский, прочитав Шолома Аша в посредственном переводе, понял его и пишет о нем статью; какое гениальное прозрение. «Я утверждаю, что еврей неспособен понять Достоевского, как не способен понять его англичанин, француз, итальянец, иначе либо Достоевский не Достоевский, либо еврей не еврей». Да ведь этим начисто отвергается всечеловечность Достоевского — и всякой национальной литературы, ее гигантское всенародное значение. Почему Чуковский не кричит с тем же увлечением, что в той же мере он, русский, неспособен понять ни Шекспира, ни Эсхила, ни Гете, ни Ибсена — никого. «Чем больше поэт, тем он национальнее; чем он национальнее, тем менее он понятен чужому слуху, чужой душе». До какой степени надо не думать, чтобы написать нечто подобное. Разве глубочайшая национальность великого поэта мешает ему быть глубоко интернациональным? Разве даже в самом источнике творчество только национально? Если «духовное сближение наций — это беседа глухонемых», то зачем Чуковский переводил Уолта Уитмена и писал о нем? Антокольский, полуграмотный и прескверно говоривший по-русски — превратно понял Пушкина: «можно ли быть дальше от души национального поэта» — восклицает Чуковский. Но разве Писарев был еврей? Разве Белинский не ошибался? «Прочтите, что пишут американцы о Толстом или французы о Чехове». Нет, сперва вы прочтите что следует — ну хотя бы «Гамлета и Дон-Кихота» Тургенева[167] или статью Берне о «Гамлете» — и потом рекомендуйте читать другим. Прочтите Брандеса. Правда, он человек был неосновательный, но он еврей — и все-таки, говорят, он кое-что понимает в европейских литературах, которые все ему так чужды — даже датская, на которой он вырос… <…>

Н. Тэффи. Евреи и русская литература[168]

Говорят, Корней Чуковский
Нынче строчит ахинею.
Говорят — на ахинею
Строчат все ответ Корнею.
«Ах! держитесь вашей расы!
Ах! еврей лишь для еврея!
Папуасам папуасы»!..
Где же корни у Корнея?
Ну, постой, Корней Чуковский!
Коли смел всему ты свету
Написать пасквиль таковский,
Так иди теперь к ответу!
Ты сидел ли, друг мой милый,
Во санях у Мономаха?
Перед полчищем Аттилы
Побледнел ли ты от страха?
С Моисеем ел ли манну?
К Магомету шел с горою?
Влез ли ты к Марату в ванну?
Осаждал, бесстыдник, Трою?
Целовал ли прокаженных
У Толедо в базилике?
Был ли ты среди сраженных,
Коих взнес Саргон на пики?
Блюл Лукрецию невинной?
Удивлял ли сарабандой?
В Финикийском Тире винной
Занимался ль контрабандой?
Диктовал ли скальдам руны?
Упрекал ли Ниобею?
Рвал ли ты Баяну струны?
Молвил вещее халдею?
Ты с врага снимал ли скальпы,
Над пампасами танцуя?
Гнал себя ты через Альпы,
Перед гуннами пасуя?
Ты Ваалу и Астарте
Пел ли гимн в козлиной шкуре?
Так не лезь в таком азарте
Ты к чужой литературе.
Ах! Индей поймет пампасы,
Аш до слез еврея пронял…
Но Корней какой же расы,
Что никто его не понял?

В. Г. Тан. Евреи и литература По поводу анкеты «Своб<одных> мыслей» [169]

I

В редакции «Свободных мыслей» получено около сотни писем в ответ на анкету по вопросу о «евреях в литературе». Удивляться этому нечего. Tu l'as voulu, George Dandin![170] Когда затеваешь анкету по такому вопросу, как еврейский, можно всегда рассчитывать получить сотню-другую ответов.

Нельзя не сознаться, что в этом вопросе редакция «Свободных мыслей» проявила много мужества и даже самоотвержения. Ибо, как справедливо указывает О. Л. Д'Ор в своей пародии на «Короля» Юшкевича: «Кто сказал: надо сидеть по горло в снегу и десять веков есть кислый хлеб, чтобы понять Достоевского? Вы думаете, это вы сказали? Неправда! Это мы сказали!.. Мы. Евреи».

Эти многочисленные письма делятся на три категории. Одна категория упрекает почтенную редакцию: «Зачем вы подняли в такое время такой вопрос?» Другая категория упрекает Чуковского. Третья категория, наоборот, хвалит редакцию «Свободных мыслей» и К. Чуковского: «Действительно, мы, евреи, много теряем оттого, что нас покидают наши интеллигенты».

Отвечать на все эти письма я не стану. Во-первых, потому что я не редакция «Свободных мыслей». Во-вторых, потому, что отвечать на письма скучно. Если у писателя есть что сказать, он может это сделать без отношения к письмам. И я готов высказать свое мнение по предлагаемому вопросу. Если угодно, примите мое мнение, не как ответ, а скорее как письмо в редакцию номер 101-й, последнее из серии.

Предварительно скажу несколько слов по поводу первой категории указанных писем. Можно ли в такое время писать о таком вопросе, как еврейский? Говорят, — нельзя. «Русское знамя» подхватит, и «Новое время», и процитируют, и загогочут…

На это я отвечу тривиальным стилем: «Черт с ними, пускай гогочут». Месяца три тому назад Буренин в «Новом времени» посвятил мне фельетон, увы, не первый. В этом фельетоне слово «жид» повторяется 26 раз. Двадцать седьмой раз ничего не прибавит. В нас, евреев, каждый день бросают столько грязи и клеветы, что лишняя горсть проходит незаметно.

Жить и без того трудно, но если считаться с этой грязью, то надо умереть, и даже умереть невозможно. Ибо они разроют могилу и осквернят мертвые кости. Раз навсегда надо ответить одно: «Ройтесь, твари, в грязи. Это ваша стихия. Швыряйте, пачкайте. Грязью огня не запачкаешь». Так надо ответить и пройти мимо по сухому краю болота.

II

И потому я выскажу свое мнение без задней мысли и без боязни, как еврей и как русский. Ибо назло «Новому времени» и не во гнев К. Чуковскому я еврей и также русский. Я не могу отказаться от своей двойственной природы. Поскольку я еврей и поскольку русский, я сам не знаю. Если хотите узнать, вырежьте сердце и взвесьте. Не знаю, каким языком я пишу, плохим или хорошим, но этот язык — мой родной язык. Другого у меня нет.

И напрасно К. Чуковский желает выселить меня и моих соплеменников в новую черту оседлости, к фантастическому Гершельману, в область немецкого жаргона, который подобрали мои предки, проходя сквозь Кельн и Ахен. Я не хочу знать ни Кельна, ни Ахена. Русская литература — это моя родина. Я не уйду из нее никуда до последнего издыхания.

Язык для писателя многое, но еще не все. Генрих Гейне писал по-немецки, но в каждой строчке его писаний отразилась вся библия и та прекрасная «Песнь Песней», которая приводит К. Чуковского в такой восторг. И нельзя выкинуть Генриха Гейне ни из истории немецкой литературы, ни из истории еврейского народа.

Язык для писателя и для целого народа еще не все. Народы меняют свой язык с непонятной легкостью. Евреи двадцать раз меняли язык. Уже во времена Христа они говорили не по-еврейски, а по-арамейски, и в Александрии по-гречески, а в Риме по-латыни, и в Испании по-испански. В турецком Бургасе и Салониках живут потомки испанских евреев, изгнанников из Андалузии. До сих пор они говорят на испанском жаргоне и, издавая газету, выводят заглавие крупными квадратными буквами справа налево: La veridad («Истина»).

Евреи принимали одно за другим чужие наречия и писали на них, писали не без славы. Девятнадцать веков тому назад жил еврей Саул из Тарса. Если бы он жил теперь, он назывался бы Шиель Тарсер и, согласно разъяснению сената, ему было бы запрещено принять благородное имя Павла. Этот Саул из Тарса писал по-гречески, варварским стилем, как пишут иностранцы. Не думаю, чтоб кто-либо пожелал исключить из всемирной литературы греческие писания апостола Павла. Из каждой ошибки его стиля выросли благоуханные цветы христианского красноречия…