Тобайас Смоллет - Приключения Перигрина Пикля

• Название: Приключения Перигрина Пикля
• Автор: Тобайас Смоллет
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1955

Тобайас Смоллет (1721–1771) принадлежал к замечательной плеяде английских реалистов-просветителей XVIII века. Его творчество составляет важный этап в развитии английского реалистического романа. Роман «Приключения Перигрина Пикля» представляет большой интерес. Он обладает ценностью исторического документа, в котором без прикрас отразились общественно-политические нравы и быт Англии на пороге промышленного переворота.

---

Во время второго плавания, на наше счастье, нас настигла буря, и рабов расковали, чтобы они могли с большею пользою способствовать сохранению галеры и, в случае кораблекрушения, позаботиться о спасении своей жизни. Как только нас освободили, мы, завладев судном, ограбили офицеров и посадили судно на мель среди скал португальского побережья; отсюда я поспешил в Лиссабон с целью устроиться на каком-нибудь корабле, направляющемся в Англию, где, как я надеялся, дуэль моя была к тому времени забыта.

Но прежде чем был осуществлен этот план, мой злой гений завлек меня в одну компанию; и, будучи пьян, я начал излагать доктрины, касавшиеся религии, которыми кое-кто из присутствовавших был возмущен и рассержен; а на следующий день меня подняли с кровати слуги инквизиции и препроводили в тюрьму, принадлежащую этому трибуналу.

При первом допросе гнев мой был достаточно силен, чтобы поддерживать меня во время пытки, которую я вынес бестрепетно; но решимость моя ослабела, а пыл остыл немедленно, когда я узнал от товарища по тюрьме, стонавшего за перегородкой, что в скором времени предстоит auto da fe[56], вследствие чего я, по всей вероятности, буду приговорен к сожжению, если не отрекусь от своих еретических заблуждений и не подчинюсь той эпитимии, которую церковь признает нужным на меня наложить. Этот несчастный был обвинен в юдаизме, который благодаря попустительству втайне исповедовал в течение многих лет, пока не нажил состояния, привлекшего внимание церкви. Это и послужило причиной его гибели, и теперь он готовился к костру, тогда как я, отнюдь не покушаясь на венец мученика, решил уступить. Итак, когда меня вторично привели на допрос, я произнес торжественное отречение. Так как никакие мирские богатства не препятствовали моему спасению, я был принят в лоно церкви и в качестве эпитимии получил приказание идти босиком в Рим в одежде паломника.

Во время моих странствований по Испании я был задержан как шпион, покуда не добился охранной грамоты от лиссабонской инквизиции и показал такую решительность и осторожность, что после моего освобождения меня сочли подходящим человеком для занятия места тайного осведомителя при одном дворе. Принять эту должность я согласился без малейших колебаний и, получив деньги и доверительные грамоты, перевалил через Пиренеи, намереваясь отомстить испанцам за те строгости, какие испытал на себе во время заключения.

Посему, совершенно изменив свою внешность с помощью другого костюма и большого куска пластыря, закрывавшего один глаз, я нанял экипаж и появился в Болонье, выдавая себя за странствующего врача. На этом поприще я более или менее преуспевал до тех пор, пока мои слуги не скрылись ночью вместе с моим багажом, оставив меня в положении Адама. Короче говоря, я избороздил большую часть Европы как нищий паломник, священник, солдат, игрок и лекарь-шарлатан, изведал, что значит великая нужда и великое богатство, а также беспощадность судьбы со всеми ее превратностями. Я узнал, что представители рода человеческого повсюду одинаковы, что здравый смысл и честность встречаешь неизмеримо реже, чем безумие и порок, и что жизнь в лучшем случае не имеет никакой цены.

Претерпев бесчисленные трудности, опасности и унижения, я вернулся в Лондон, где в продолжение нескольких лет жил на чердаке и добывал себе ничтожное пропитание, разъезжая по улицам на пегой лошади и продавая слабительные средства; при этом я имел обыкновение обращаться с речью к черни на ломаном английском языке, притворяясь, будто я врач из Верхней Германии.

Наконец, умер мой дядя, после смерти которого я унаследовал состояние, приносившее триста фунтов годового дохода, хотя при жизни он не расстался бы и с шестью пенсами, чтобы спасти мою душу и тело от погибели.

Теперь я появляюсь в свете не в качестве члена общества и не в качестве так называемого социального животного, но только как зритель, который забавляется гримасами паяца и услаждает свой сплин, созерцая ссоры своих врагов. С целью предаваться этой склонности без всяких помех, опасностей и необходимости принимать участие в беседе я притворяюсь глухим — уловка, благодаря которой я не только избегаю всех распрей с их последствиями, но и держу в своих руках тысячу маленьких секретов, о которых ежедневно шепчутся в моем присутствии, не подозревая, что их подслушивают. Вы видели, как я обошелся в тот день с этим жалким политиком у миледи Плозебл. Тот же метод я применяю к сумасшедшим тори, к фанатикам-вигам, к кислым высокомерным педантам, раздражительным критикам, хвастливым трусам, пресмыкающимся ничтожествам, наглым сводникам, лукавым шулерам и всем прочим разновидностям негодяев и глупцов, которыми изобилует королевство.

Благодаря своему общественному положению и репутации я имею свободный доступ ко многим леди, среди коих заслужил прозвище „скандальная хроника“. Покуда я не нарушаю молчания меня считают не чем иным, как скамеечкой для ног или креслом, и леди в моем присутствии беседуют, забывая о всякой сдержанности, и услаждают мой слух удивительными сообщениями, которые — буде я захочу доставить миру это удовольствие — явили бы любопытный образчик секретных историй и дали бы совершенно иное представление о людях, резко отличное от общепринятого.

Теперь вы можете убедиться, молодой джентльмен, что в моей власти стать неоценимым сообщником и что в ваших интересах — заслужить мое доверие».

Тут мизантроп оборвал свою речь, желая ознакомиться с мнением нашего героя, который согласился на этот союз с величайшим восторгом и удивлением; и как только договор был заключен, мистер Крэбтри начал исполнять, его условия, сообщая тысячу восхитительных секретов, обладание коими сулило Перигрину бесчисленные удовольствия и наслаждения. С помощью такого союзника, в котором он видел кольцо Гигеса, Перигрин предвкушал возможность проникнуть не только в спальни, но даже в сокровенные мысли представительниц женского пола. С целью отвратить подозрения они условились поносить друг друга на людях и являться тайком на место свидания, чтобы делиться своими открытиями и договариваться относительно дальнейшего образа действий.

Получив письмо лейтенанта Хэтчуея, уведомлявшего о том, что жизнь коммодора находится в опасности, Перигрин поспешно распрощался со своими друзьями и немедленно отбыл в крепость.

Глава LXXIII

Перигрин приезжает в крепость, где выслушивает последние наставления коммодора Траньона, который на следующий день испускает дух; его тело предают земле, соблюдая его последнюю волю. — Кое-кто из окрестных джентльменов делает бесплодную попытку наладить отношения между мистером Гемэлиелом Пиклем и его старшим сыном

Около четырех часов утра наш герой прибыл в крепость, где застал великодушного своего дядю при смерти; его поддерживали с одной стороны Джулия, с другой — лейтенант Хэтчуей, тогда как мистер Джолтер доставлял ему духовное утешение, а в промежутках успокаивал миссис Траньон, которая сидела со своей служанкой у камина и плакала весьма благопристойно. Врач только что получил в последний раз свой гонорар, после того как изрек роковой прогноз, выразив при этом искреннее желание ошибиться.

Хотя речь коммодора прерывалась жесточайшей икотой, он все еще был в полном сознании и, когда Перигрин приблизился к нему, с явным удовольствием протянул руку. Молодой джентльмен, чье сердце было преисполнено любви и благодарности, не в силах был созерцать это зрелище хладнокровно. Он постарался скрыть нежные чувства, которые по молодости лет и в гордыне своей почитал унизительным для мужчины, но, вопреки всем его усилиям, слезыбрызнули у него из глаз, когда он целовал руку старика; и был он так потрясен скорбью, что язык отказался ему служить, когда он попытался заговорить; а коммодор, видя его смятение, собрал последние силы и начал его утешать словами:

— Сотри шваброй брызги с бугшприта, славный мой мальчик, и скрути в бухту свой дух! Не допускай, чтобы гафели твоего сердца надломились, если ты видишь что я в столь преклонные годы собираюсь пойти ко дну. Немало людей получше меня затонули, не пройдя и половины моего пути; однако, уповая на милосердие божие, я верю, что через несколько склянок благополучно прибуду в порт и крепко пришвартуюсь в чудеснейшей гавани, ибо мой добрый друг Джолтер перелистал судовой журнал моих грехов, и на основании его наблюдений над состоянием моей души я питаю надежду счастливо закончить плавание и достигнуть небесных широт. Был здесь лекарь, который хотел нагрузить меня доверху лекарствами; но когда пробьет час, какой толк в том, что человек отправится в путь с аптекарским складом в трюме? Эти молодцы подходят к борту умирающих, словно посланцы адмиралтейства с приказом об отплытии. Но я ему сказал, что могу отдать канат без его помощи и указаний, и он отбыл в негодовании. Эта проклятая икота производит такую рябь в моем голосе, что, верно, ты не понимаешь моих речей. А теперь, пока еще работает поршень моего дыхательного насоса, я не прочь поговорить о некоторых предметах, которые, надеюсь, ты занесешь для памяти в шканечный журнал, когда я окоченею. Там, у камина, хнычет твоя тетка; я хочу, чтобы ты доставил ей на старости лет уют, тепло и довольство; у нее по-своему честное сердце, и хотя она немножко капризна и склонна к крену, потому что частенько бывает перегружена водкой и религией, но мне она была верным товарищем по плаванию и, кажется, ни разу не ложилась спать с другим мужчиной с той поры, как мы с ней вступили на борт одного и того же судна. Джек Хэтчуей, вам лучше, чем кому бы то ни было в Англии, известна ее оснастка, и, кажется, она к вам питает добрые чувства; посему, если вы оба, когда меня не станет, пожелаете абордировать супружество, думаю, что крестник мой из любви ко мне разрешит вам жить в крепости до конца вашей жизни.