Анатолий Тоболяк - Во все тяжкие…

• Название: Во все тяжкие…
• Автор: Анатолий Тоболяк
• Жанр: Современная проза

---

— Смотри, Костя, ты со своей реактивностью плохо, знаешь, можешь кончить, — предупредил я, изрядно напуганный.

— Она того и добивалась. Хотела, чтобы меня кондрашка хватил. — Он бросил пустую банку в урну. — Наклепала на Милену, дрянь такая… — справился он наконец с сигаретой.

— А ведь ты ей поверил, Костя. Как ты мог хоть на секунду ей поверить, этой озверелой? — закурил и я.

Он затряс головой:

— Нет, я не поверил! С чего ты взял, что я поверил? Это ты, наверно, ей поверил. Говори честно: поверил ты ей? — вдруг вцепился он в мой джемпер и подтянул меня к себе.

Я рванулся:

— Отпусти, полоумный!

— Нет, ты мне должен честно сказать: поверил ты Раисе или нет?

— Нет! Не поверил. А ты поверил.

— Нет, врешь, я не поверил и сейчас не верю, — оттолкнул он меня. — Если хочешь знать, Мила сегодня ночью призналась мне в любви. Понял?

— Под пытками призналась? — оправил я джемпер.

— Поостри еще, я тебя размажу по тротуару! Вообще ты мне не нужен. Можешь отправляться домой к своей кисоньке.

— Жаль, что приходил. А ты куда?

— А твое это дело? Твое?

— Вот как ты заговорил! Ладно. Прощай! — круто развернулся я. И…

— Анатоль, погоди! — опять вцепился он в меня, на этот раз за рукав ухватил. — Извини, Анатоль. Я еще не совсем того… Крепко она меня саданула. Извини, Анатоль. Пойдем выпьем, а? — с мольбой предложил он.

Я колебался лишь мгновение, не более.

— Что ж, пойдем выпьем, — положил я ему руку на плечо.

ДАЛЕЕ ЗАКРУТИЛОСЬ. Давно уже что-то назревало, что-то несообразное и непредставимое. Мог ли я предположить, к примеру, что всегда тихая и мирная Наташа (официально — Наталья Георгиевна Маневич) устроит мне бурную семейную сцену, когда я вернусь под вечер — изрядно, правда, пьяный — домой? В ней вдруг проснулась оголтелая ведьмачка, иначе не скажешь. Она выговорила мне все сразу, все давние и свежие обиды, суть которых заключалась в том, что живу я не с ней, женщиной во плоти, а со своей любимой (?) рукописью; что для нее, Наташи, у меня нет ни времени, ни нежных слов, ни пылких чувств — все это отдается всецело листам бумаги… Она кричала, что даже в постели в самые ответственные моменты я думаю черт знает о чем, только не о ней, что я не страсти предаюсь, а продолжаю свое вымученное сочинительство. Совершенно ясно, что я уезжал в санаторий потому, что она надоела мне, мешает мне жить вольным холостяком… Но разве она напрашивалась на совместную жизнь? Это я умолил ее сделать еще одну попытку. Попытка сделана, и что же? Я настолько не считаюсь с ней, что преспокойно прихожу домой пьяпющим! Вполне возможно, что именно она причина таких моих срывов, ибо мне уже невыносимо жить рядом с ней. Что ж, она готова предоставить мне свободу. Пожалуйста. Хоть сию минуту.

— Наташа, Наташа… — стонал я вполне искренне и естественно, простирая к ней руки. — Не будь дурочкой, милая моя! — Но в конце концов она хлопнула дверью и умчалась в темноту. КУДА? К СЫНУ? ОЙ ЛИ! — по-автономовски заподозрил я.

Затем, уже в час ночи, появился сам Автономов.

— Тсс! — зашипел он, прикладывая палец к губам, будто не он, а я вломился и наделал шуму. — Приютишь меня, Анатоль? — заговорщически прошептал он.

Я уставился на него, как, предположим, на беженца из Грозного…

— Что, Милена прогнала? — пожелал я узнать.

— Тсс! Не галди. Мне много не надо. Какое-нибудь одеяло бросишь на кухне — и все.

— Тсс! — зашипел и я.

— Тсс!

— Наташа! — громко позвал я. — Тут один приблудный пришел, по фамилии Автономов. — Его сожительница прогнала из дома. Просится на ночлег. Как думаешь, пускать? — И захрипел, ибо Автономов пережал мне железными пальцами шею.

— Пусти, балда… — вырвался я. — Нет ее дома. Нет. Один я ноне. Повезло тебе.

Он сразу расслабился, глубоко вздохнул, привалился плечом к косяку. Какого же хрена я спектакль здесь устраиваю, издеваюсь над ним?

Только тут я заметил, что его ветровка была надета на голое тело. Он был также в пижамных штанах и шлепанцах.

— Значит, опять вдвоем с тобой спать будем? — с блуждающим взглядом спросил Автономов.

— Не вдвоем, Костя, а поодиночке, но в одной комнате, — уточнил я, с жалостью на него глядя.

— А я пива прихватил… вот.

— Это на похмелье понадобится. А сейчас спать.

Но заснуть сразу, разумеется, не удалось. С импровизированной лежанки на полу доносились вздохи, невнятное бормотание моего, скажем так, сокамерника. Он то и дело переворачивался с боку на бок — путешествовал, как герои моей повестухи. Мне самому не спалось. Я снова и снова проигрывал в памяти сцену с Наташей. Когда Автономов особенно тоскливо застонал, я не выдержал и подал голос:

— Что, тяжко, Костя?

— Тяжко, Анатоль, — ответила темнота.

— Вот так-то! Пить надо меньше в наши-то годы. Вообще не надо пить. Вредно это.

— Питье тут ни при чем.

— Ну да, говори! Трезвым ты не убежал бы из дома в кальсонах и тапочках.

— В пижамных штанах, а не в кальсонах.

— Невелика разница! А будь ты трезв, спал бы сейчас под боком у Милены, — нудно резонерствовал я. Чиркнула и загорелась спичка: Автономов закурил. — А ты пришел домой косой, да поди еще разборку устроил. Устроил разборку, признавайся?

Он ответил не сразу, затягиваясь дымом:

— А ты как думаешь, мог я промолчать?

— Ну вот. Так я и знал.

— Не мог я промолчать, Анатоль. И ты не смог бы, если ты еще мужик. Я от нее объяснений требовал. Мирно, дипломатично.

— Представляю.

— А она взвилась! Начала кричать, что я ее замучил своими подозрениями. Подозрениями! Тут уж не подозрения, когда весь Рыбвод языки чешет, мое имя склоняет.

— Откуда тебе это известно?

— А Раиса же сказала. У нее там своя агентура с давних времен. Она зря не скажет.

— Та-ак. Опять ты за свое!

— А Милка взбесилась, хотя я ей про Раису ни полслова не сказал. Сама себя выдала.

— Чем это? — Я тоже закурил лежащие рядом на телефонном столике «Родопи».

— «Чем», «чем»! Ясно чем. Была бы она абсолютно невинной, разве так реагировала бы, скажи? Она бы засмеялась, полезла бы целоваться: дурачок ты, мол… утешила бы. А она что? — Я увидел, как смутная фигура Автономова переменила положение: он сел на своей лежанке. — Костерить меня начала! Даже близко к себе не подпустила.

— А ты что же, — я тоже сел на своей тахте, — ты, извини, полез к ней в постель после своих обвинений?

— А ты как думаешь! А ты бы не полез?

— Ни в жизнь.

— Ну, я правильно говорю, что ты уже не мужик, Анатоль.

— Тебе не уступлю! — огрызнулся я, но он не отреагировал, а продолжал канючить свое:

— Зашипела на меня, как дикая кошка. Я ее еще такой не видел и не представлял. А тут девочка захныкала в спальне, мы ее разбудили.

— И ты натянул кальсоны и убежал?

— Не кальсоны, не кальсоны! А как я должен был поступить? Опять спать на раскладушке? Нет уж, извини, Милочка. Это ниже моего достоинства. Да я в тот момент плохо соображал, Анатоль, что делаю.

— Потому что был пьян.

— Перестань талдычить: пьян, пьян! Я не пьян.

— Потому что протрезвел на улице в куртке на голое тело.

— Анатоль, поберегись! Не зли меня.

— И что думаешь делать дальше? — не обратил я внимания на его агрессивность. — У меня, что ли, жить?

— А ты что, один теперь? — вроде бы обрадовалась темнота.

— Еще чего! Наташа сегодня ночует у сына. Он приболел, — выдал я очередное вранье. Не хотелось мне почему-то уравнивать ситуацию: БЕГЛЫЙ АВТОНОМОВ И БЕГЛЯНКА НАТАША.

— Чего ж ты приглашаешь меня пожить у тебя?

И не думал приглашать.

— А надо бы, надо бы наказать Милочку! Вот залягу на несколько дней в офисе — будет знать. Настрадается небось.

— Не выдержишь и одной ночи. Явишься и повинишься.

— Ну и являюсь! Ну и повинюсь — ну и что? Мила чиста, я уверен. А Райкины бредни — тьфу! — убежденно сказал Автономов и рассыпался искрами — затушил сигарету в пепельнице на полу.

— Какого же черта ты не даешь мне спать, — возмутился я, — раз у вас все в порядке?

— Спи, спи. Все женщины с заскоками. Сколько живу, а понять их дословно не могу. Ранимые они очень.

— Да уж!

— Ты спи, спи, Анатоль.

— Колыбельную мне спой.

— Спи, Анатоль, спи. Баю-баюшки-баю. Я тоже сейчас усну, — пообещал успокоивший сам себя Автономов. Стало тихо. Я лежал с открытыми глазами. ТОСКА НАВАЛИЛАСЬ.

Но утренний рассвет разогнал ее, эту тоску, которая в нашем возрасте бывает не иначе как кромешной. Автономов плескался под душем в ванной комнате и вышел оттуда свежий, чисто выбритый, без следов загула, с требованием пива и «какой-нибудь завалящей одежонки».

— Иди в чем есть, — сказал я. — Повесели людей спозаранку. — Но отыскал ему старые джинсы и поношенный свитер; в них он облачился.