Георг Хакен - Синий свет, свет такой синий (Есенин)

• Название: Синий свет, свет такой синий (Есенин)
• Автор: Георг Хакен
• Жанр: Русская классическая проза

---

ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Готово. Поэзия - это тебе не пирожные, рублями за нее не расплатишься. Ну, мне пора, меня ждут.

ЕСЕНИН. Как? Уже? Жаль! Ну, все равно, со мной ведь всегда так. Только разоткровенничаешься, сейчас что-нибудь и заткнет глотку. И в жизни, и в стихах - всегда. Скучно это. Завидуют мне многие, а чему завидовать, раз я так скучаю. И хулиганю, и пьянствую - все от скуки. Правильно я как-то сам себе сказал:

Проплясал, проплакал день весенний,

Замерла гроза.

Скучно мне с тобой, Сергей Есенин,

Поднимать глаза.

КАРТИНА ВТОРАЯ

27 декабря. Воскресенье. Утро. Есенин и Эрлих бреют друг друга. Устинова накрывает на стол.

ЕСЕНИН. Погода дьявольская. У нас в комнате так холодно, что я даже перо был не в состоянии держать. Стихи пишу в голове... С утра хотел согреться, принять ванну. Сходил к портье, попросил подкинуть дров, а когда вернулся, посмотрел - воды в колонке нет, а огня в топке много. Тетя Лиза, она ведь может взорваться!

УСТИНОВА. Сергунька! Ты с ума сошел! Почему ты решил, что колонка должна взорваться?

ЕСЕНИН. Тетя Лиза, ты пойми! Печку растопили, а воды нет: водопровод-то закрыт. Ясно, что колонка взорвется.

УСТИНОВА. Ты дурень, Сергунька! В худшем случае она может распаяться.

ЕСЕНИН. Тетя Лиза, ну что ты, в самом деле, говоришь глупости! Раз воды нет, она обязательно взорвется! И потом, что ты понимаешь в технике?

УСТИНОВА. А ты?

ЕСЕНИН. Я знаю!

УСТИНОВА. И кто здесь работает, тоже знают. Это лучшая гостиница в Ленинграде.

ЕСЕНИН. Да! Неужели? А вот, тетя Лиза, послушай! Это же безобразие, чтобы в номере не было чернил. Я искал, искал - так и не нашел. Мне пришлось писать сегодня утром кровью. Смотри, что я сделал! (Засучил рукав, показал руку.)

УСТИНОВА. Я так и знала! Разрезал! Сергунька, говорю тебе в последний раз! Если повторится еще раз такая штука, мы больше не знакомы.

ЕСЕНИН. Тетя Лиза! Я тебе говорю, что если у меня не будет чернил, я еще раз разрежу руку! Что я, бухгалтер, что ли, чтобы откладывать на завтра!

УСТИНОВА. Чернила будут. Но если тебе еще раз взбредет в голову писать по ночам, а чернила к тому времени высохнут, можешь подождать до утра, ничего с тобой не случится.

ЭРЛИХ. Сергей, вот, держи! Это тебе от меня, карандаш, мягкий! (Протягивает ему карандаш.)

ЕСЕНИН. Спасибо, кацо! Люблю мягкие карандаши.

УСТИНОВА. Вот видишь, как кстати. И чернила не понадобятся!

ЕСЕНИН (подходит к столу, вырывает из блокнота листок, показывает издали Эрлиху.) Смотри, Вова!

ЭРЛИХ. Что это?

ЕСЕНИН. Стихи. (Складывает листок вчетверо и кладет ему в карман пиджака.) Это тебе. Я еще тебе не писал ведь? Правда... и ты мне тоже не писал...

УСТИНОВА. Сергунька, прочитай, что сочинил!

ЕСЕНИН. Нельзя. Это личное. ( Эрлих хочет достать, чтобы прочитать.) Вова, нет, ты подожди! Останешься один - прочитаешь.

ЭРЛИХ. Я про себя, никто не узнает, клянусь!

ЕСЕНИН. Потом прочтешь, не надо. Не к спеху ведь!

ЭРЛИХ. Не к спеху, так не к спеху, ладно.

ЕСЕНИН. А я твоим карандашом напишу тысячу строк. Напишу статью для журнала. Вот увидите! Непременно. Вот получу деньги, и начну работать. Слушай, кацо, у меня к тебе большая просьба: мне из Москвы переслали деньги, но я уже двое суток не могу их получить, так как в повестке указан твой адрес. Я напишу на тебя доверенность, и ты получишь деньги.

ЭРЛИХ. Конечно, Сергей, о чем разговор!

ЕСЕНИН. Тогда держи (Отдает ему доверенность.) Посмотри, все верно?

ЭРЛИХ (читает). Доверяю присланные мне из Москвы 640 рублей получить Эрлиху В. И.. Есенин С. А. 27 декабря 25-го года. Все правильно.

ЕСЕНИН. Только нужно заверить мою подпись у секретаря правления Ленинградского отдела Всероссийского Союза Поэтов. Заедешь к Фреману, он подпишет.

ЭРЛИХ. Хорошо, Сергей.

УСТИНОВА. Я пойду, скажу им, чтобы пустили воду в колонку. Когда все будет исправлено, Сергунька, тебя позовут (Уходит.)

ЭРЛИХ. Мне тоже надо идти. Завтра я принесу деньги.

ЕСЕНИН. Завтра? Разве ты не придешь сегодня ночевать ко мне?

ЭРЛИХ. Нет, друг, сегодня я останусь дома.

ЕСЕНИН. Почему?

ЭРЛИХ. Мне надо хорошо выспаться. Во-первых, рано утром нужно зайти на почту, чтобы получить деньги. А, во-вторых, с утра мне надо попасть на прием к врачу. Тем более, что и то, и другое рядом с моей квартирой.

ЕСЕНИН. Иди, Вова, выспись! Я тоже отосплюсь, а завтра - за работу! Достань нам квартиру в семь комнат. Три я возьму себе, а четыре - Устиновым.

ЭРЛИХ. Попытаюсь, Сергей! До завтра! (Уходит.)

ЕСЕНИН (читает перед зеркалом).  Снежная равнина, белая луна,

Саваном покрыта наша сторона.

И березы в белом плачут по лесам.

Кто погиб здесь? Умер? Уж не я ли сам?

УСТИНОВ (входит). Привет, Серж! Ну, как тебе у нас, в Питере?

ЕСЕНИН. У вас хорошо в Питере, Жорж, а в деревне в миллион раз лучше. Деревня - жизнь. Я теперь окончательно решил, что буду писать о деревенской Руси.

УСТИНОВ. А город?

ЕСЕНИН. Давит он меня. Кругом - одна сволочь, не к кому голову склонить, а если и есть, то такие лица от меня всегда далеко, и их очень и очень мало. Я устал жить, вероятно, я уже не создам ничего значительного. Вот, послушай стихи, Жорж. Перед самым отъездом в Питер написал.

Помнишь, наши встречи, споры и мечты?

Был тогда я молод, молод был и ты,

Счастье было близко, жизнь была ясна,

В дни осенней хмури в нас цвела весна,

Мы теперь устали, нам бы как-нибудь

Поскорее выбрать ежедневный путь,

Нам бы поскорее завершить свой круг...

Разве я не правду говорю, мой друг?

УСТИНОВ. Серж, что с тобой?

ЕСЕНИН. Плохо пишется, Жорж. Чувство смерти преследует меня. Часто ночью во время бессонницы я ощущаю ее близость. Это очень страшно. Тогда я встаю с кровати, включаю свет и начинаю быстро ходить по комнате, читая книгу. Таким образом, рассеиваешься. Наверное, я скоро умру. Ты обязательно приходи меня хоронить, слышишь, Жорж! Ну а если ты умрешь раньше, то я обязательно приду.

УСТИНОВ. Сплюнь, Серж! И забудь об этом.

ПОРТЬЕ (входя). Сергей Александрович, ванна готова, можете идти. (Уходит.)

УСТИНОВ. Иди, Серж, прими ванну, расслабься. А я к себе соснуть часика два.

ЕСЕНИН. Жорж, давай найдем вместе квартиру и вместе будем работать, как тогда, в "Люксе", помнишь?

УСТИНОВ. Помню.

ЕСЕНИН. Я начну все сызнова... Ты, конечно, зайдешь ко мне вечером?

УСТИНОВ. Конечно зайду, Серж!

ЕСЕНИН. Обязательно заходи, только поскорее! И еще, Жорж, скажи им, чтобы меня пускали к тебе по утрам. Побеседовать!

УСТИНОВ. Хорошо. (Уходит.)

День. Есенин один в номере.

ЕСЕНИН (перед зеркалом). Ах, метель такая, просто черт возьми!

Забивает крышу белыми гвоздьми.

Только  мне не страшно и в моей судьбе

Непутевым сердцем я прибит к тебе.

ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК (появляясь в зеркале). А, давай, махнем к Клюеву!

ЕСЕНИН. Не могу. Ведь он сам обещал придти сюда. И не пришел. А я ждал. Значит, Николай меня не любит.

ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. А мы сами явимся. Увидишь, как он обрадуется. Ты же сам говорил, что он оказал на тебя некоторое влияние.

ЕСЕНИН. Может быть, вначале, а теперь я далек от него. Он весь в прошлом!

ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Но ведь ты все равно продолжаешь его любить?

ЕСЕНИН. Хорошо, едем! Я хочу еще раз встретиться с ним.

Задняя стена в номере раздвигается и Есенин оказывается в квартире Клюева.

Клюев стоит перед образом с горящей лампадкой.

ЕСЕНИН. Николай!

КЛЮЕВ (оборачивается). Ах, Сереженька, еретик, златокудрый вьюнош, пришел-таки, вот уж не думал, не гадал!

ЕСЕНИН. Захотел посмотреть на тебя в последний раз. Увидеть, как живешь.

КЛЮЕВ. Живу я, мой ангел крылатый, как у собаки в пасти. Рай мой осквернен и разрушен. Сирин мой не спасся и на шестке. От него осталось единое малое перышко. Все, все погибло. И сам я жду гибели неизвестной и беспесенной. Да что уж я дорогого гостя так принимаю. Проходи, садись, голубь белый. Чем угощать прикажешь? Разве коньячком тебя попотчевать?

ЕСЕНИН. Ты же знаешь, Николай, я его никогда в жизни в рот не брал. На коньяк у меня положено заклятье.

КЛЮЕВ. И правильно. А вот твоя проклятая дьяволица Изадора раз налила мне из самовара чаю стакан, крепкого-прекрепкого. Я хлебнул, и у меня глаза на лоб полезли. Оказался коньяк! Вот, думаю, ловко! Это она с утра-то натощак - из самовара прямо! Что же, думаю, они за обедом делать будут?

ЕСЕНИН. Это ты врешь, Николай. У Дункан не было никогда никакого самовара.

КЛЮЕВ. Ну, самовара, может, и вправду не было, а коньячком-то она точно баловалась. Вот те истинный крест!

ЕСЕНИН. А чаем-то угостишь?

КЛЮЕВ. Я, Сереженька, давно уже и чаю не пью, и табаку не курю, и пряника медового не припас.

ЕСЕНИН. Не пьешь и не куришь, значит? Неужели? А я еще не забыл, Николай, как ты пытался заставить меня курить гашиш. Да ничего у тебя не вышло. Я один только знаю, какой ты подлец! Можно закурить? (Достает сигареты.)

КЛЮЕВ. Что ж, кури, кури, Сереженька. Я зла на тебя не держу.