Дуглас Брайан - Укротитель монстров

• Название: Укротитель монстров
• Автор: Дуглас Брайан
• Жанр: Фэнтези

Конан-киммериец скитается по свету и поисках приключений. Он охотится на загадочных чудовищ, воюет с колдунами и некромантами от Вендии до Кхитая и восстанавливает справедливость по всей Хайбории, спасая невиновных и карая Зло.

---

Талорк протянул руку между прутьями и потрогал ее лицо. Холодное, как камень.

Талорк тихо зарыдал. Он приложился щекой к мертвому лбу женщины-птицы. Слезы текли непрерывным потоком, все тело Талорка содрогалось. Он вспоминал, как завел себе это существо, как вез его в клетке, как приручал, как она тысячи раз кусала его за руки, пока наконец не привыкла к нему. Как она вскидывалась ему навстречу, едва заслышав его голос. И хоть ему и говорили, будто подобные существа напрочь лишены чувств, Талорк не верил. Его женщина-птица любила своего хозяина.

– Что же я теперь буду показывать правителю? – вдруг вспомнил Талорк.

Он быстро огляделся. Лошадь-слизень, песьеголовый мальчик, пара гигантских гусениц… Все это было недурно, но ни один из этих живых экспонатов не обладал человеческой речью. Они не умели ни петь, ни отвечать на простые вопросы. Да, они поражали воображение, но женщина-птица – она по-настоящему потрясала.

И вот теперь она мертва.

– Что ж, меня предупреждали, что она проживет лет семь… – вздохнул Талорк. – Нужно будет похоронить ее. Но вопрос остается открытым: что же я покажу завтра правителю? Несчастный я человек!

Он вдруг понял, что не может больше оставаться в этих помещениях/ рядом с трупом своей любимицы. И спать ему уже не хотелось. Какой тут сон, когда вся карьера рушится!

Талорк выбрался из дворца и отправился бродить по городу.

* * *

Олдвин проснулся от сильной головной боли. С тихим стоном ученый бритунец уселся и открыл глаза. Солнце тотчас больно ударило его лучами по зрачкам, так что Олдвин поскорее зажмурился опять. Он посидел так некоторое время, а затем все-таки повторил попытку взглянуть на мир.

На сей раз он лишь слегка приподнял веки и посмотрел сквозь ресницы.

Он находился под открытым навесом рядом с какой-то глинобитной стеной. Очевидно, это был тот самый кабак, где они вчера втроем выпивали. Кое-какие подробности начали всплывать в уме Олдвина.

Кажется, все началось, едва только на улицах стемнело, В Аренджуне начинались дни большого рынка, так что город был полон народу. Приезжий люд заполнял площади и улицы, повсюду расхаживали вьючные лошади и верблюды, везде кричали грузчики с тюками на головах и переметными сумами через плечо. Сараи были забиты товаром, на постоялых дворах не оставалось места.

Дни большого рынка всегда сопровождались выступлениями бродячих артистов, музыкантов, танцовщиков, так что эта публика также хлынула в город в надежде неплохо заработать на любопытстве здешних и приезжих ротозеев.

«Хлебным» было это время и для продажных женщин. Эти «богини любви», нарядившись в свои самые лучшие одежды и обвешавшись украшениями, расхаживали взад-вперед, раскачивая бедрами, или усаживались на ступеньках кабачков и харчевен, а то приходили к стенам сараев и там выискивали клиентов. В голодных до ласки мужчинах недостатка не было: караванщики, уставшие после долгого перехода, охотно покупали ночь, а то и нанимали женщин на весь срок ярмарки.

Олдвин не помнил, чтобы они нанимали кого-то из проституток. Кажется, одна или две увивались возле киммерийца, гладили его крепкие плечи и грудь, но Конан решительно отверг все их поползновения.

Он никогда не отказывался от женской любви, пусть даже мимолетной, случайной, но не признавал «любви» продажной. И едва одна из красавиц прошептала ему на ушко свою цену, как Конан взял ее под локти и, подняв, как ребенка или куклу, вынес за порог таверны.

Она, помнится, страшно обиделась и довольно долго после выдворения стояла на пороге, размахивала кулаками, трясла волосами и кричала какие-то обидные слова. Но варвар лишь засмеялся и опрокинул в свою необъятную глотку здоровенную кружку вина.

Олдвин не вполне одобрял подобный образ действий. У ученого бритунца, разумеется, имелась на родине любовница. И, если подумать, то не одна, если служанка, с которой он завел бурный роман еще в подростковые годы, тоже может считаться «любовницей». В общем, он не мог бы сказать, что совершенно чуждается женщин.

Изгнание шлюх Конаном показалось Олдвину мерой в некоторой степени преждевременной. Возможно, кому-то из спутников варвара и хотелось бы воспользоваться любезным предложением дамы. Предположим, ради изучения. Невозможно ведь написать книгу о простонародных развлечениях, если пренебрегать такой важной составляющей частью этих развлечений, как отношения с продажными женщинами.

Но киммерийцу, понятное дело, безразличны научные задачи, стоящие перед бритунским академиком.

– Я никогда не платил за любовь, – кратко сказал ему Конан. – И вам не советую этого делать, дружище. Если женщина берет деньги за ночь, проведенную с ней в постели, значит, все, что она говорит и делает, – ложь. Вы никогда не узнаете правды ни о ней, ни о себе, ни о чем на свете, если будете давать ей деньги за любовь.

– Но меня интересует их обычай, – пытался возражать Олдвин, красный, как вареный рак. Конану каким-то образом постоянно удавалось смущать его. – Я изучаю манеры и легенды…

– Она наврет вам с три короба, – засмеялся Конан, – и чем больше вы ей заплатите, тем необъятнее будет ее фантазия.

Олдвин вздохнул.

– Ваша взяла, – сказал он. – Ума не приложу, почему вам всегда удается побивать меня в спорах. В конце концов, это ведь я – действительный член бритунской Академии, а не вы!

– Ну, бритунская Академия – это еще не весь свет! – заявил Конан. – Лично я одно время преподавал философию в Кхитае.

У Олдвина вытянулось лицо, а киммериец безжалостно захохотал и потребовал у служанки еще один кувшин вина.

… Пробудившись после пирушки, Олдвин постепенно вспомнил все эти разговоры. Ощущение неловкости притупилось, а вот чувство досады – наоборот, стало острее. Кто он такой, этот Конан, чтобы решать за Олдвина, стоит ему нанять шлюху или не стоит?

Олдвин повернулся в ту сторону, откуда вдруг донесся громкий храп, и обнаружил того, о ком только что думал, спящим. Конан лежал на охапке соломы, беспечно разметавшись во сне. Одна его рука выглядывала из-под навеса. Олдвин невольно позавидовал своему спутнику. Казалось, у киммерийца никогда не бывает ни головных болей, ни угрызений совести. Трудно представить себе нечто, способное лишить его сна.

А вот третьего их товарища, Эана, нигде не было видно. Одвин даже нашел в себе силы встать на ноги и обойти трактир со всех сторон. Факелы, пылавшие ночью возле входа, зазывая посетителей, сейчас уже погасли и выглядели просто обугленными головешками. Они как будто тоже утомились после вчерашнего.

Дверь стояла открытой настежь, в дверной проем видно было, как босоногий слуга в одной набедренной повязке прибирается после вчерашней пирушки. Вид у слуги был кислый.

– Эй, приятель! – окликнул его Олдвин.

Слуга поднял голову и устремил на посетителя недовольный взгляд.

– Скажи-ка, ты видел вчера меня? – продолжал Олдвин.

Слуга молча выпрямился. Он уставился на Олдвина как на умалишенного.

– Ну-ка припомни, – настаивал Олдвин. – Со мной был здоровенный верзила-варвар.

Слуга сказал:

– Да кого здесь только вчера не было, господин!

– Меня ты, положим, не запомнил, но уж на киммерийца ты всяко не мог не обратить внимания! – заявил Олдвин. – Огромного роста, с черными волосами. Он выдворил из кабака женщину. Вынес ее на руках за порог и запретил входить внутрь.

Лицо слуги прояснилось.

– О, – проговорил он почтительно, – этот твой спутник, должно быть, великий воин.

– Ну вот, хвала богам, ты его запомнил! – обрадовался Олдвин. – Разумеется, он великий воин, и разорвет тебя на кусочки, если ты мне не поможешь.

Слуга медленно покачал головой.

– Великий воин никогда не разорвет меня на кусочки, потому что великий воин не снизойдет до такого ничтожества, как я. И я не налью тебе бесплатно выпивки, пока не проснется мой хозяин, а он будет отдыхать до полудня. Так что прощай.

– Мне вовсе не нужна выпивка! – оскорбился Олдвин. – Благодарение Белу, я умею пить так, чтобы наутро не было никаких последствий… – В этот миг головная боль решила отомстить за себя и яростно стиснула виски бритунца своими железными пальцами, так что лицо его поневоле исказилось жуткой гримасой. – Насчет меня можешь не беспокоиться.

– Я совершенно не беспокоюсь, господин, – заверил Олдвина слуга.

– Слушай меня, умник! – зашипел Олдвин. – Со мной и киммерийцем был еще третий. Паренек помладше тебя. Ну, молодой мужчина, можно сказать. Лет двадцати, словом. Помнишь такого?

Слуга моргал, и лицо у него было очень скучное. Было совершенно очевидно, что расспросы приезжего нагоняют на него тоску.

– Да не помню я, господин, никакого паренька, – уныло протянул он.

– Я к тому, что может быть ты видел, куда он ушел, – продолжал Олдвин.