Дзиро Осараги - Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах

• Название: Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах
• Автор: Дзиро Осараги
• Издательство: Гиперион
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-89332-122-7 (1-й том), 5-89332-124-3 (2-й том)

This book has been selected by the Japanese Literature Publishing Project (JLPP), which is run by the Japanese Literature Publishing and Promotion Center (J-Lit Center) on behalf of the Agency for Cultural Affairs of Japan

Перед Вами первый перевод на европейский язык знаменитой исторической эпопеи Дзиро Осараги «Ронины из Ако».

Эта книга, написанная почти сто лет назад по мотивам героического предания о сорока семи ронинах, навсегда завоевала сердца японских читателей и стала популярнейшим народным романом. Тиражи бесчисленных изданий «Ронинов из Ако» в общей сложности составили десятки миллионов экземпляров, намного опережая даже такой бестселлер, как «Миямото Мусаси». На основе романа в разное время было создано три художественных фильма, четыре телесериала так называемой «самурайской драмы», радиопостановки, электронные игры, мультфильмы и комиксы. Увлекательность самурайского боевика сочетается в романе с детальной проработкой исторического сюжета, красочностью лирических описаний и рельефностью портретов. Реальные исторические персонажи — сёгун и вельможи двора, прославленные художники, поэты, философы, мастера чайной церемонии и воинских искусств — воскресают под пером Осараги.

Герои эпопеи, ценою жизни мстящие за смерть своего сюзерена, воплощают благородные идеалы самурайского кодекса чести Бусидо: справедливость, гуманность, верность долгу и презрение к смерти.

На русском языке публикуется впервые.

Перевод с японского Александра Долина.

---

Придя к такому выводу, он принялся наблюдать за парочкой, чтобы проверить, насколько верно первое впечатление, и вот, когда один из самураев повел рукой, Хёбу показалось, что на вороте накидки-хаори у того явственно мелькнул герб рода Асано — два скрещенных соколиных пера. Тут в чайную вошел Хаято Хотта, которого он же сам сюда и послал.

— Что, те двое, небось, пришли встречать милых дружков? — шепнул Хёбу.

Взглянув вполоборота на самураев, Хаято изменился в лице и сказал:

— Совершенно верно изволили заметить. Того, что слева, зовут Тадасити Такэбаяси.

— Ага, видно, вот-вот пожалуют! А к этим, похоже, Оиси со вчерашнего постоялого двора послал скорохода[146] сообщить о своем прибытии, — заключил Хёбу, и в тоне его чувствовалось напряжение. — Ты, кстати, откуда знаешь этого Такэбаяси? Он тебя, случаем, не опознает?

— Вряд ли. Я ведь сейчас одет совсем по-другому, да он, поди, меня и не помнит. Мы всего один раз встречались, — ответил Хаято, на всякий случай повернувшись к Тадасити спиной, чтобы лица не было видно.

Спустя некоторое время к двоим ронинам подошло еще несколько приятелей, так что всего набралось больше десяти человек. Они то и дело подливали друг другу сакэ из бутылок, так что вскоре на веранде чайного дома стало не в меру шумно и оживленно.

Хёбу, по-прежнему невозмутимо попыхивая трубочкой, тихонько пробормотал себе под нос:

— Однако, буйно гуляют…

Вскоре к со стороны Яцуямы показалось вдалеке несколько путников — с полдюжины самураев, не более. Группа быстро приближалась. Сидевшие в ожидании самураи вскочили и двинулись навстречу. Еще до того, как Хаято прошептал ему на ухо: «Второй отсюда Оиси», Хёбу и сам признал командора в невысоком плотном самурае, шагавшем с беззаботным видом. Пока Кураноскэ обменивался приветствиями с высыпавшими навстречу ронинами, Хёбу молча наблюдал эту сцену из-под широких полей шляпы, и в глазах его горел огонек.

Сидевшему рядом Хаято страшно хотелось узнать, что чувствует сейчас его начальник, но лицо Хёбу оставалось по-прежнему озабоченным и непроницаемым, так что по нему совершенно невозможно было понять, какие же чувства в действительности испытывает этот человек.

Кураноскэ объявился в Эдо вполне легально, не скрываясь. Очень скоро все в городе только и толковали о его приходе. Впечатление было такое, будто долгожданный прославленный актер наконец-то вступил на «цветочную дорожку»,[147] направляясь к сцене, и собираясь сыграть свою заглавную роль в грядущем драматическом развитии событий.

Случилось то, чего Хёбу и опасался. Получив приказание от Цунанори срочно прибыть с докладом, он мрачно констатировал про себя: «Вот оно…»

Цунанори был нездоров и по причине простуды уже дней пять не поднимался с постели, однако, когда Хёбу пришел по вызову, сразу же приказал провести гостя во внутренние покои, а остальным велел освободить помещение.

— Известно ли тебе, Хёбу, что эти ронины из Ако прибыли в Эдо? — спросил Цунанори.

— Известно, ваша светлость. Сам Кураноскэ Оиси и с ним еще пятеро, — четко ответил Хёбу.

Цунанори, помолчав некоторое время с удрученным выражением лица, наконец произнес:

— Еще раз тебе напоминаю: глаз с них не спускай, ты понял?..

— Не извольте беспокоиться, ваша светлость, — отвечал Хёбу. — Хэйсити Кобаяси уже отправился в Мацудзаку во главе отряда из четырнадцати человек.

— Всего четырнадцать человек? Не маловато ли будет?

— Во-первых, ваша светлость, я думаю, что, вопреки паническим слухам, ничего страшного в ближайшее время не произойдет. Однако, даже если, паче чаяния, и произойдет, четырнадцати человек хватит — люди там все надежные, на них можно положиться.

— Но ведь мы не знаем, какими силами ронины могут нанести удар, так? Ведь у Асано вассалов было не сто и не двести, а куда больше.

— Да нет, ваша светлость, осмелюсь заметить, что в таком деле большому отряду трудно будет развернуться. В наше мирное время, когда в Поднебесной царит Великий мир на основе высочайшей справедливости, сколотить какую-то группировку, которая бы устроила кутерьму прямо, можно сказать, под носом у его высочества, это уж предприятие просто-таки немыслимое, и никто им такого не позволит. Если даже у Оиси и есть какие-то неблаговидные намерения, маловероятно, чтобы человек, слывущий повсюду умником, допустил явную глупость.

— Может, оно и так, — согласился Цунанори, но угрюмое выражение по-прежнему не сходило у него с лица.

— Насчет мира в Поднебесной, может, оно и так, но немало есть вельмож, что, ненавидя отца, втайне покровительствуют Кураноскэ и его ронинам. Понятно и почему его светлость Янагисава, не вняв моим просьбам, так повел себя, когда дело дошло до смены отцовской усадьбы… При таком положении вещей у отца союзников не остается. Только на меня он и может положиться. Ты, Хёбу, об этом не забывай!

— Напрасно изволите напоминать, ваша светлость.

— Я, хоть и принадлежу теперь к роду Уэсуги, но не могу закрыть глаза на то ужасное состояние, в котором пребывает мой родной отец. Я ведь его родное дитя, плоть от плоти и кровь от крови. Хёбу… Я думаю пригласить его перебраться сюда, в нашу усадьбу. Так будет лучше всего. И отцу спокойней, да и мне тоже. Мне кажется, это будет правильное решение… Давай-ка, займись этим.

Хёбу, которого тронула неподдельная боль, сквозившая в словах господина, некоторое время хранил молчание. Его сухощавое лицо слегка покраснело от прилива крови, когда он решительно, будто отрезав, заявил:

— Этого… этого не будет!

— Не будет?!

— Не будет! — внушительно и веско промолвил Хёбу.

— Почему? Почему не будет?! Но послушай, Хёбу, ты ведь мне служишь и должен соблюдать хотя бы долг вассальной верности… Как же ты можешь говорить, что этого не будет?!

Цунанори в раздражении приподнялся, сжимая на коленях кулаки.

Так они сидели напротив друг друга посреди разлившегося в комнате зловещего безмолвия — смертельно бледный Цунанори с мечущим молнии взором и Хёбу, неподвижно застывший с низко склоненной головой, словно скованное холодом оголенное дерево в зимний день. В гнетущей тишине слышалось только резкое прерывистое дыхание Цунанори.

Наконец Хёбу поднял голову:

— Ваша светлость! Этого не будет, потому что так надо — во имя клана Уэсуги, которому я верно служил столько лет.

Лицо старого самурая при этом выражало непоколебимую решимость.

Цунанори сердцем понял скрытый смысл слов Хёбу Тисаки, посмевшего противопоставить долгу верности по отношению к нему, своему господину, долг верности по отношению к клану, «которому он верно служил столько лет». Хёбу считает, что его служение не ограничивается верностью непосредственному сюзерену. Он видит свой долг в служении нескольким поколениям рода Уэсуги со всей его историей, со всей его славой. Если сформулировать яснее, он служит дому Уэсуги, а не лично ему, Цунанори.

В какое-то мгновение гневная гримаса на лице Цунанори вдруг смягчилась и постепенно сошла на нет. Стараясь скрыть смятение, он нарочито грубо бросил:

— Уходи! — и отвернулся.

Хёбу поднялся не сразу. Выдержав паузу, он сказал:

— Люди у Кобаяси все отборные, один к одному. На них можно положиться.

С этими словами он наконец встал и тихо вышел. По ту сторону раздвижной двери Матадзиро Иробэ Ясунага, еще один старший самурай клана Уэсуги в том же ранге, что и Хёбу, поднял на него глаза, в которых читалось взволнованное ожидание, — и все понял. Встретившись с затуманенным слезами взором Хёбу, который молча шагал прочь по коридору, Матадзиро испугался, уж не собирается ли тот сделать харакири, и сам, вскочив с циновки, пошел следом.

Цунанори меж тем снова вытянулся на своем ложе и уставился в потолок, стараясь справиться с внезапно нахлынувшей болью и горечью. Сейчас, когда ожесточение его улеглось, он мысленно вновь повторял слово за словом все сказанное Хёбу, и эти слова истины, как тяжкие камни, ложились на сердце. Конечно, Хёбу прав. Как приемный сын, взращенный родом Уэсуги, он должен в первую очередь радеть о делах дома Уэсуги и не давать воли личным своим чувствам. Но что такое «дом Уэсуги»? Что есть «род», который требует принести в жертву кровные узы и сыновнюю любовь? Цунанори разумом понимал правоту слов Хёбу, но при этом душу его раздирали сомнения.

Однако когда вернувшийся Матадзиро заглянул в спальню, Цунанори только коротко буркнул:

— Пригляди там за Хёбу — не ровен час…

Обрадованный Матадзиро отправился к своему подопечному, не став, впрочем, посвящать того в последнее распоряжение господина, и высказал свое мнение: не проще ли всего, дабы искоренить одним ударом источник зла, организовать убийство Кураноскэ Оиси? Однако Хёбу, покачав головой, решительно отверг эту идею: