Дорис Лессинг - Трава поет

• Название: Трава поет
• Автор: Дорис Лессинг
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-367-00745-9

Увлекательная история жизни и трагической гибели Мэри Тернер, дочери английских колонистов, вышедшей замуж за фермера из Южной Родезии. Самый первый роман Дорис Лессинг, лауреата Нобелевской премии в области литературы за 2007 год, моментально принесший начинающей писательнице всемирную известность.

---

Поэтому Тони ничего не сказал, и полицейская машина исчезла среди деревьев. За ней в своем автомобиле вместе с Диком Тёрнером проследовал Чарли Слэттер. Тони остался на прогалине один на один с опустевшим домом.

Он медленно зашел внутрь. После всех утренних событий у него перед глазами остался лишь один-единственный яркий, отчетливый образ, являвшийся, как ему казалось, ключом к разгадке: выражение на лицах сержанта и Слэттера в тот самый момент, когда они взглянули на тело, — истерическое выражение ненависти и страха.

Тони сел, уперев о руку раскалывающуюся от боли голову, потом снова встал и снял с запыленной кухонной полки медицинскую склянку, на которой было написано: «Бренди». Выпил до дна. Почувствовал слабость в коленях и бедрах. Причиной и источником этой слабости был не только алкоголь, но и отвращение к этому безобразному крошечному дому, который хранил в своих стенах, в каждом кирпичике, каждой крупице раствора страх и ужас убийства. Неожиданно он почувствовал, что не может оставаться в нем больше ни минуты.

Марстон поглядел на голую потрескавшуюся жесть крыши, перекошенную от солнечного жара, на выцветшую, неказистую мебель, на запыленные бетонные полы, покрытые истертыми звериными шкурами, и удивился, как же Мэри и Дик Тёрнер могли изо дня в день, из года в год так долго жить в таком месте. Нет, правда, крошечная, крытая соломой хижина на задах, в которой он обитал, и то была лучше этого дома! Отчего они хотя бы не поставили потолки? Из-за жары, царившей в доме, любой бы сошел с ума.

И потом, чувствуя, как у него слегка путаются в голове мысли (благодаря жаре бренди подействовало немедленно), Тони подумал: а с чего все началось, что стало завязкой трагедии? В отличие от Слэттера и сержанта, Тони продолжал упрямо цепляться за веру в то, что причины убийства следует искать в далеком прошлом, и именно поэтому события минувшего представляют такую важность. Что за женщина была Мэри Тёрнер до того, как она приехала на ферму и постепенно из-за жары, нищеты и одиночества утратила над собой власть? А сам Дик Тёрнер — каким он был? А туземец?.. Тут Тони зашел в тупик, уж слишком мало он об этом знал. Он не мог даже и пытаться строить догадок о том, что творилось в голове туземца.

Проведя рукой по лбу, он в последний раз в отчаянии попытался окинуть случившееся одним взглядом, встав над суетой и неразберихой сегодняшнего утра, и понять, что же это было. Символ? Предупреждение? Но у него ничего не получилось. Было слишком жарко. Его все еще не оставляло раздражение, вызванное отношением к нему сержанта и Слэттера. Голова кружилась. «В доме, должно быть, за сотню градусов», — с яростью подумал Марстон, поднялся и понял, что нетвердо стоит на ногах. А выпил-то он сколько? Всего каких-то две столовые ложки бренди! «Чертова страна, — подумал он, содрогнувшись от ненависти. — Ну почему это произошло со мной? Как меня угораздило, только приехав, сразу влипнуть в это запутанное, темное дело? Я не могу быть судьей, присяжными и самим милосердным Господом в одном лице!»

Пошатываясь, он вышел на веранду, где накануне ночью произошло убийство. На кирпиче осталось красное пятно, а лужица дождевой воды окрасилась розовым. Все те же облезлые псины лакали воду, стоя по краям лужи. Когда Тони закричал на них, они, съежившись, попятились. Прислонившись к стене, он уставился на влажную с коричневыми вкраплениями зелень вельда, протянувшуюся к голубым горам, резко проступившим на горизонте после дождя. Лило добрых полночи. По мере того как звук становился все громче, он понял, что вокруг него надрываются цикады. Прежде он был слишком поглощен собой, чтобы их слышать. Мерный, настойчивый, истошный стрекот несся от каждого куста и дерева. Он действовал Тони на нервы.

— Прочь отсюда, — неожиданно сказал он. — Уеду и все. Отправлюсь в другой конец страны. Умываю руки. Пусть Слэттеры и Дэнхамы поступают как хотят. Я-то тут при чем?

В то же утро он уложил вещи и отправился к Слэттеру, чтобы сказать, что он уезжает. Чарли воспринял эту новость равнодушно, чуть ли не с облегчением. Он уже успел подумать, что раз Дик не вернется, то надобность в управляющем отпадает.

После этого земли Тёрнеров пустили под пастбища. Стада, принадлежавшие Чарли, паслись повсюду, доходя до холма, на котором стоял опустевший дом. Вскоре здание развалилось.

Тони вернулся в город, где некоторое время ошивался по барам и гостиницам в ожидании работы, которая пришлась бы ему по вкусу. Однако он лишился былой способности без особых трудов и забот приспосабливаться к окружающим. Ему теперь стало трудно угодить. Он посетил несколько ферм, но всякий раз уезжал ни с чем — сельское хозяйство утратило для него привлекательность. На суде, который, как и предупреждал сержант Дэнхам, оказался чистой формальностью, Тони сказал то, чего от него и ждали. Согласно версии следствия, туземец напился и искал в доме деньги и драгоценности, а потом ему попалась под руку Мэри Тёрнер, которую он и убил.

Когда суд подошел к концу, Тони некоторое время слонялся без дела, пока у него не кончились деньги. Убийство и те несколько недель, которые он провел с Тёрнерами, повлияли на него больше, чем он предполагал. Однако, после того как деньги подошли к концу, ему надо было заняться чем-нибудь, чтобы заработать себе на пропитание. Марстон познакомился с одним человеком из Северной Родезии, который рассказал ему о медных рудниках и удивительных, огромных зарплатах. Его слова показались Тони сказкой. Первым же поездом он поехал на медные копи, намереваясь скопить денег и открыть свое собственное дело. Увы, по приезде выяснилось, что зарплаты здесь совсем не столь прекрасны, как казалось издалека. Стоимость жизни была велика, а кроме того, все вокруг пили… Вскоре он бросил работу в забое и стал своего рода управляющим. Итак, в конечном итоге, Тони стал сидеть в конторе и возиться с бумагами — а ведь именно спасаясь от этой доли, он и приехал в Африку. Впрочем, все было не так уж и плохо. Надо принимать судьбу такой, какая она есть, жизнь — это одно, а мечты — совсем другое, и так далее — именно так говорил себе Тони, когда на него накатывало мрачное настроение и он начинал сравнивать былые планы с тем, чего он на самом деле добился.

Для местных жителей, которые знали его с чужих слов, Тони Марстон был юношей из Англии, у которого хватило силенок выдержать на ферме всего лишь несколько недель. «Кишка оказалась тонка, — говорили о нем, — вот парень и слинял».

2

Ветвясь и сплетаясь узлами, сети железных дорог раскинулись по всей Южной Африке, а вдоль них, на небольшом удалении в несколько миль, вытянулись крошечные деревушки, которые путешественнику показались бы лишь недостойными внимания скопищами безобразных домишек, но которые на самом деле являлись центрами сельских районов протяженностью в несколько сотен миль. В таких райцентрах имелись вокзал, почта, иногда — гостиница и непременно — магазин.

Если бы кому-нибудь захотелось взглянуть на символ, воплощающий в себе суть Южной Африки, — Южной Африки, созданной финансистами и владельцами шахт, Южной Африки, которая привела бы в ужас исследователей и миссионеров, некогда составлявших карты Черного континента, — то этот символ являл бы собой магазин. Магазины — повсюду. Можно проехать десять миль от одного магазина, и ты уткнешься в следующий; высунь голову из вагона поезда, и вот он — магазин. Магазины имеются у каждой шахты и на многих фермах.

Магазин всегда представляет собой приземистое, одноэтажное здание, разделенное на отделы, словно плитка шоколада на дольки. Под одной гофрированной железной крышей ютятся бакалейная лавка, бойня и склад бутылок. В магазине имеется высокий прилавок из потемневшего дерева, а за ним — полки, на которых вперемешку лежит все что угодно, начиная от водоэмульсионных красок и заканчивая зубными щетками. Можно приметить пару вешалок с дешевыми хлопчатобумажными платьями кричащих расцветок и, возможно, кучу коробок с обувью или же витрину, выделенную под косметику или сладости. В магазине стоит аромат, который ни с чем не спутаешь, — смесь запахов лака, запекшейся крови с бойни в задней части здания, сухофруктов и твердого желтого мыла. За прилавком обязательно либо грек, либо еврей, либо индиец. Иногда дети продавца, которого неизменно ненавидит вся округа из-за того, что он является чужаком и барышником, играют среди овощей, поскольку жилые помещения находятся прямо позади магазина.

У тысяч людей по всей Южной Африке детство протекало на фоне именно таких магазинов. Сколько всего было с ними связано! Магазины, например, воскрешают воспоминания о бесконечно долгих поездках на машине сквозь леденящий, пропитанный пылью ночной мрак, которые вдруг прерывались остановкой у прямоугольника света, где лениво стояли мужчины со стаканами в руках. Ребенка вели в залитый светом бар, где ему давали глоток обжигающей жидкости, «чтобы не простыть». С тем же успехом это могли быть воспоминания о том, как ты дважды в неделю ездил в магазин, чтобы получить почту и повидать фермеров со всей округи, наведывавшихся за продуктами; о том, как ты читал письма из дома, поставив ступню на подножку автомобиля и. на мгновение позабыв о солнце, о площади, покрытой красной пылью, на которой то там, то здесь, словно мухи, рассевшиеся на куске мяса, лежали собаки; о кучках туземцев, пялящихся на тебя, — благодаря таким воспоминаниям ты тут же перемещаешься в страну, по которой испытываешь мучительную тоску, в страну, где ты больше не можешь жить. «Южная Африка — она в крови», — с сожалением говорили люди, удалившиеся в добровольное изгнание.