Александр Пушкин - Переписка 1826-1837

• Название: Переписка 1826-1837
• Автор: Александр Пушкин
• Жанр: Публицистика

От редактора fb2 — сверка ссылок и текста по сайту feb-web.ru

---

Полагаю, что мой брат участвовал в штурме Варшавы; я не имею от него известий. Однако, насколько пора было взять Варшаву! Вы, полагаю, читали стихи Жуковского и мои: ради бога, исправьте стих

[…]

Поставьте: [гробов]. Речь идет о могилах Ярослава и печерских угодников; это поучительно и имеет [какой-то] смысл. [Градов] ничего не означает.

Надеюсь явиться к вам в конце этого месяца. Царское Село может свести с ума; в Петербурге гораздо легче уединиться.

Госпоже Хитровой.

665

Переделано из par

666

В подлиннике: à la bonheur

667

Прорвано.

668

Прорвано.

669

Прорвано.

670

Ну, друг мой, что же вы сделали с моей рукописью? Не заболела ли она холерой? Но, говорят, холера у вас не появлялась. Не сбежала ли она случайно? Но в таком случае, дайте мне какое-нибудь указание. Для меня было большим удовольствием снова увидеть ваш почерк. Он напомнил мне время, которое, правда, немногого стоило, но всё же было не лишено надежд; пора великих разочарований тогда еще не наступила. Поймите, я говорю о себе; но и для вас, мне кажется, было преимуществом то, что вы еще не исчерпали всех жизненных возможностей. Действительность для вас оказалась сладостной и блестящей, друг мой: и всё же, бывает ли такая действительность, которая стоила бы обманчивых чаяний, неоправдавшихся предчувствий, лживых видений счастливого возраста неведения? Вы сказали, что хотите побеседовать: поговорим же. Но предупреждаю вас: я не весел; а вы — вы раздражительны. И притом, о чем нам говорить? Я полон одной мыслью, вы знаете это. Если случайно у меня в голове и появятся какие-нибудь другие мысли, они наверное будут связаны в конце концов всё с той же, одной: подумайте, устроит ли это вас. Если бы еще вы передали мне какие-либо мысли из вашего умственного мира, если бы вы вызвали меня как-нибудь. Но вы хотите, чтобы я заговорил первый; будь по вашему, но еще раз: берегите нервы! Итак, вот что я скажу вам. Заметили ли вы, что в недрах мира нравственного происходит нечто необыкновенное, нечто подобное тому, что происходит, как говорят, в недрах мира физического? Скажите мне, пожалуйста, как это на вас действует? С моей точки зрения этот великий переворот вещей в высшей степени поэтичен; вряд ли вы можете оставаться к нему равнодушны, тем более, что поэтический эгоизм может найти себе в этом, как мне представляется, обильную пищу: разве можно оказаться незатронутым в самых сокровенных своих чувствах во время этого всеобщего столкновения всех элементов человеческой природы? Я видел недавно письмо вашего друга, великого поэта: его живость, веселость наводят страх. Не можете ли вы мне объяснить, почему теперь в этом человеке, который прежде мог грустить о всякой мелочи, гибель целого мира не вызывает ни малейшей скорби? Посмотрите, друг мой: разве воистину не гибнет мир? разве для того, кто не в состоянии предчувствовать новый, грядущий на его место мир, [заметьте, что] это не является ужасным крушением? [Вы] Неужели вы также можете не останавливаться на этом мыслью и чувством? Я уверен, что и чувство и мысль вынашиваются, неведомые вам, где-то в глубине вашей души, только они не могут проявиться, будучи, вероятно, погребены в куче старых идей, привычек, условностей, которыми, что бы вы ни говорили, неизбежно проникнут всякий поэт, во всем, что он делает, вследствие того, друг мой, что, со времен индуса Вальмики, певца „Рамаяны“, и грека Орфея до шотландца Байрона, всякий поэт и посейчас должен повторять одно и то же, в какой бы части земного шара он ни пел.

Ах, как хотелось бы мне пробудить одновременно все силы вашей поэтической личности! Как хотел бы я сейчас же вскрыть всё, что, как я знаю, таится в ней, чтобы когда-нибудь услышать от вас одну из тех песен, которых требует наш век! Как тогда всё, что сегодня проходит мимо, не оставляя следа в вашем уме, сразу же поразит вас! Как всё примет в ваших глазах новое обличье! До тех пор, продолжим нашу беседу. Еще недавно, год тому назад, мир жил в спокойной уверенности в своем настоящем и будущем и молчаливо рассматривал свое прошлое и поучался им. Дух возрождался в спокойствии, человеческая память пробуждалась, убеждения приводились в согласие, страсть подавлялась, не было пищи для раздражения, тщеславные находили удовлетворение в прекрасных трудах; все человеческие потребности постепенно сосредоточивались в познании и все человеческие интересы постепенно сводились к единому интересу — к участию в развитии всемирного разума. Во мне была безграничная вера, безграничное к этому доверие. В блаженном согласии мира, в этом будущем, я находил свой душевный покой, свою будущность. И вдруг неожиданно ворвалась тупость одного человека, одного из тех людей, которые, без их на то согласия, призваны руководить человеческими делами. И вот, сразу же спокойствие, мир, будущность — всё исчезло. Подумайте только: это явилось следствием не одного из тех великих событий, которые созданы для того, чтобы потрясать империи и губить народы: глупость одного человека! В водовороте вашей жизни вы не могли почувствовать этого так, как я: это ясно; но неужели изумительное, не имеющее себе подобных происшествие, отмеченное печатью провидения, представляется вам обыкновеннейшей прозой или, в лучшем случае, дидактической поэмой, вроде Лиссабонского землетрясения, до которого вам нет никакого дела? Не может быть! У меня слезы выступают на глазах, когда я всматриваюсь в великий распад старого [общ[ества]], моего старого общества; это мировое страдание, обрушившееся на Европу так неожиданно, удвоило мое собственное страдание. Однако же, всё закончится хорошо, я вполне в этом уверен и имею утешение видеть, что не я один не теряю надежды на возврат разума к здравому смыслу. Но как произойдет перемена, когда? При посредстве ли могущественного ума, нарочитым образом посланного нам провидением для совершения этого деяния, или же оно явится следствием ряда событий, порожденных им для просвещения рода человеческого? Не знаю. Но смутное предчувствие говорит мне, что скоро появится человек, который принесет нам истину веков. Может быть, вначале это будет некоторым подобием политической религии, проповедуемой в настоящее время Сен-Симоном в Париже, или же нового рода католицизма, которым несколько смелых священников, как говорят, хотят заменить тот, который утвердила святость веков. Почему нет? Не всё ли равно, как произойдет первый толчок того движения, которое должно завершить судьбы человечества? Многое, предшествовавшее великой минуте, когда благая весть была провозглашена божественным посланцем, было предназначено для приготовления к ней мира; и в наши дни, без сомнения, также произойдет многое для подобной же цели; перед тем, как мы получим от неба новую благую весть. Будем ждать.

Не поговаривают ли о всеобщей войне? Я утверждаю, что ее не будет. Нет, друг мой, путь крови уже не есть путь провидения. Как бы ни были глупы люди, они не будут больше терзать друг друга как звери: [1604] последняя река крови пролилась, и сейчас, когда я вам пишу, источник ее, слава богу, иссяк. Без сомнения, нам угрожают еще грозы и общественные бедствия; но уже не народная ярость принесет людям блага, которые им суждено получить: отныне не будет больше войн, кроме случайных — нескольких бессмысленных и смешных войн, чтобы вернее отвратить людей от привычки к убийствам и разрушениям. Наблюдали ли вы за тем, что творилось во Франции? Не казалось ли, что она подожжет мир с четырех сторон? И что же? Ничего подобного. Что происходит? В глаза посмеялись любителям славы, захвата; мирные и разумные люди восторжествовали, старые фразы, которые так хорошо звучали еще недавно в ушах французов, не находят в них больше отклика.

Отклик! Вот о чем я мечтаю. Очень, конечно, хорошо, что господа Ламарк и его присные не находят во Франции отклика, но я, друг мой, найду ли его в вашей душе? Увидим. Однако из-за этого сомнения перо выпадает у меня из рук. От вас будет зависеть, чтобы я опять взялся за него; выразите мне немного симпатии [пожалуйста] в вашем следующем письме. Нащокин говорит, что вы поразительно ленивы. Поройтесь немного в своей голове, особенно же в своем сердце, которое так горячо бьется, когда хочет: вы найдете больше чем нужно, чтобы мы могли писать друг другу до конца наших дней. Прощайте, милый старый друг. А моя рукопись? Чуть было не забыл про нее. Вы-то не забудьте о ней, пожалуйста. Чаадаев.

18 сентября.

Я узнал, что вы получили назначение, или как это назвать? что вам поручено написать историю Петра Великого. В добрый час! Поздравляю вас от всей души. Перед тем как высказываться дальше, я подожду, пока вы сами заговорите со мной об этом. Прощайте же.